Страница 104 из 109
Ордынское вторжение сыграло роковую роль в войне за Смоленск. В полках Михаила Шеина было много дворян и «детей боярских» из южных уездов, которые при известиях о «татарском разорении» стали самовольно уезжать, чтобы защитить свои поместья. Само московское правительство признавало, что они, «видя татарскую войну, что у многих поместья и вотчины повоёваны, и матери, и жёны, и дети в полон пойманы, из-под Смоленска разъехались, а остались под Смоленском с боярином и воеводою немногие люди». Литовский гетман Радзивилл цинично заявил по этому поводу: «Не спорю, как это по-богословски, хорошо ли поганцев напускать на христиан, но по земной политике вышло это очень хорошо!» Польский король впоследствии послал крымскому хану «казну» на двадцати телегах в благодарность «за московскую войну».
Учитывая эти обстоятельства, можно предположить, что дополнительные войска только-только восполнили урон, понесённый войском Михаила Шеина из-за ухода служилых людей и казаков. Фактически силы воеводы под Смоленском навряд ли превышали двадцать тысяч человек, что было меньше королевской армии, направленной на помощь Смоленску, к которой следует прибавить четырёхтысячный гарнизон самой крепости, действовавший очень активно. Именно эту численность гарнизона Смоленска указывает в своих записках иезуит Ян Велевицкий. Так что не русские полки, а королевская армия насчитывала тридцать тысяч человек, в то время как у воеводы Шеина было в полтора раза меньше ратников.
Но и это ещё не всё.
Русские полки пришли в январе 1633 года к Смоленску фактически без осадной артиллерии. По осенним дорогам подвезти тяжёлые пушки было почти невозможно, трудно это оказалось сделать и зимой. Чтобы представить себе все тяготы создавшегося положения, познакомимся с сохранившимся в разрядных книгах перечнем «наряда», посланного под Смоленск:
«...Пищаль Инрог, ядро пуд 30 гривенок, на волоку весу в теле 450 пудов, под нею 64 подводы...
Пищаль Пасынок, ядро пуд 15 гривенок, на волоку весу в теле 350 пудов, под нею 52 подводы...
Пищаль Волк, ядро пуд, на волоку весу в теле 350 пудов, под нею 52 подводы...
Пищаль Кречет, ядро 30 гривенок, на волоку весу в теле 250 пудов, под нею 42 подводы...
Пищаль Ахилес, ядро 23 гривенки, на волоку весу в теле 250 пудов, под нею 42 подводы...»
Дальше следуют в «росписи» остальные «именные» пищали и «верховые пушки». Грановитая, Галанская, Коваль, Гладкая, Вепрь и многие другие и в каждой «весу в теле» двести пятьдесят, сто пятьдесят, сто, семьдесят пудов.
Далее более мелкие пушки: «И всего под 140 пищалей и под 3 пушки верховых отпущено 525 подвод...» А дальше, «под зельем, и подо всяким пушечным запасом» — «посошных людей с лошадьми и с телегами 1 000 ч.»
«Пушечные запасы» сами по себе представляли огромную тяжесть. По той же разрядной книге, под Смоленск отправлено «4 112 пуд зелья, 7149 пуд свинцу, 2998 аршин холстов на стрельчие мехи, 680 пуд льну пыжи, 30 пуд дробу...»
А продовольствие? По подсчётам военных историков, его было отправлено для снабжения войска под Смоленском около двухсот пятидесяти тысяч пудов!
Медлительные, нескончаемые, тяжеловесные обозы, многие тысячи подвод и саней тянулись по осенний и зимним дорогам к Смоленску, Неудивительно, что «стенобитный наряд» и тяжёлые ядра начали прибывать под Смоленск только в марте 1633 года. Этим, в конечном счёте, и определялась тактика воеводы Шеина в первые месяцы Смоленской осады.
Ещё в конце ноября с дороги, из Дорогобужа, воевода писал царю, причём «многажда», что «государевых запасов нет, что купить не у кого, а из Вязьмы запасов привозят понемногу, телег по 10 и по 15, и того запасу на один день не становится, а пешие русские люди с голоду бегают, а немецкие люди с голода заболели и помирают». Для снабжения армии деньгами были поставлены князь Дмитрий Пожарский в чудовский архимандрит Левкий, для «хлебных в мясных запасов» — князь Иван Борятинский и Иван Огарёв. Больших усилий стоило им выправить положение. Продовольствие и «государеву казну» для раздачи жалованья ратникам воевода Шеин получил, но тяжёлый «наряд» ему пришлось ждать почти четыре месяца.
Все эти подробности необходимы для того, чтобы реально представить условия, которые сложились под Смоленском в начале осады. Остаётся только удивляться энергии и настойчивости воеводы Шеина, который уже 10 февраля мог доложить в Москву: «Город Смоленск совсем осаждён, туры поставлены, да и острожки поставлены, из города выдти и в город пройти немочно»!
8
Смоленск был «обложен» по всем правилам тогдашнего осадного искусства. Свой стан Михаил Шеин и Артемий Измайлов разбили в пяти или шести вёрстах от города, на левом берегу Днепра, и сильно укрепили его. Через реку были перекинуты два моста, чтобы облегчить маневрирование силами. Ближе к городу, с восточной и юго-восточной сторон, придвинулись солдатские полки, здесь расположились станы полковников Карла Якова и Александра Лесли. Подошедшие позднее полки князей Прозоровского и Белосельского укрепились за высокими валами к западу от Смоленска. Солдатский полк Матисона встал против города на другой стороне Днепра, на Покровской горе.
Штурмовать город Шеин решил с восточной и южной сторон — здесь солдаты рыли траншеи к городским стенам и ставили туры для осадных пушек. Конные разъезды рейтар и «детей боярских» перекрыли все выходы из города, вели разведку за Днепром — воевода опасался демарша королевской армии.
Русские воеводы надеялись, что Смоленск сдастся раньше, чем король придёт ему на помощь. Для этой надежды были основания. Смоленские горожане отказались взять в руки оружие, поэтому стены крепости оборонял только польский гарнизон. От многочисленных перебежчиков Шеин знал, что хлеб в городе есть, но нет сена и соломы, начался конский падеж и осталось в кавалерии только полтораста лошадей, которых кормят печёным хлебом и дробиной. В городе нет дров — жгут деревянные крыши, лишние избы и клети. Вода в колодцах плохая, многие жители болеют и умирают от неё, а князь Соколинский, командовавший польским гарнизоном, не разрешает выходить за водой из города, опасаясь измены. Из всех городских ворот только двое остались незасыпанными — Малаховские и Днепровские, но ключи от них Соколинский хранит у себя и уже повесил несколько человек, пытавшихся перебежать в русский лагерь.
Не было, казалось бы, и большой угрозы русским станам извне, со стороны Литвы. Смоленский воевода Гонсевский бежал перед осадой в Оршу, затем, соединившись с отрядами гетмана Радзивилла, встал в селе Красном, в сорока вёрстах к западу от Смоленска. Гетман и беглый смоленский воевода построили острог, но предпринимать активные военные действия не решались. В середине февраля они послали несколько человек с письмами к смоленским «сидельцам» и при этом велели, если тех схватят русские, говорить, что в Красном с гетманом и воеводой шестнадцать тысяч войска, а из Литвы уже идёт на помощь гетман Сапега с большой ратью, а за Сапегой будто бы спешит к Смоленску сам король.
Но героев среди схваченных русскими разъездами лазутчиков не оказалось, и они сообщили, что в Красном не более девяти тысяч войска (а по мнению историков — ещё меньше: тысяч пять-шесть), и под Смоленск с такими силами гетман и воевода не пойдут, даже из Польши им этого делать не советуют. Единственное, что они смогли сделать, это провести в город в ночь на 26 февраля подкрепление, триста казаков, а затем — ещё 600 польских солдат. Всего же к Смоленску приходило три тысячи «литовских людей», но они были отбиты и более трёхсот солдат взято в плен. Русские воеводы усилили стражу, особенно на Покровской горе, через которую польские солдаты проникали в город. Общего положения эти операции не изменили — Смоленск оставался в крепкой осаде.
5 марта 1633 года под Смоленск прибыл, наконец, «большой наряд». Русские пушкари и солдаты начали спешно ставить пушки на заранее подготовленные позиции, за турами. Батареи были сооружены в рекордно короткий срок, всего за десять дней.