Воевода Шеин

Сильвестр смотрел на Шеина сбоку, прищурив свои зелёные глаза. В них гуляла лукавинка.

   — Так и поступи, боярин-батюшка, как мыслишь, — сказал он.

   — Экий ты проныра, названый мой батюшка. — Михаил хлопнул Сильвестра по плечу. — Никуда от тебя не денешься.

   — Да как же мне не порадоваться: ведь ты дельное надумал. Добавлю последнее: чем скорее уедешь, тем лучше для державы. Однако не забудь и меня позвать.

Отъезд Михаила в Смоленск оказался неожиданно быстрым. Едва он на другой день пришёл в Кремль, чтобы зайти в Разрядный приказ, как по пути его перехватил дьяк приказа Пётр Шипилов.

   — Боярин-батюшка, за тобой поспешаю. Волей царя грамоты по Смоленску готовы и всё приведено в движение. Ратные люди ждут тебя на Ходынском поле. И велено тебе завтра же идти в Смоленск.

Выговорив всё это, дьяк Шипилов повёл Михаила в Разрядный приказ. Там он встретился с дьяком Никитой Перфильевым, который сказал:

   — Помню тебя, батюшка-воевода, как с правителем Борисом Годуновым приезжал.

   — Ия тебя помню, батюшка Никита. Что ты скажешь мне на дорогу?

   — Одно скажу: завтра иду к государю, чтобы он повеление положил на грамоту о припасах к Смоленску. А тебе, боярин, до свету, никем не обременённым, следует выехать в град порубежный.

   — Ты хочешь сказать — без супруги, без сродников?

   — Верно понял, боярин. Получи сей час подорожную и поспешай...

Так и получилось, что ещё не сбылось предупреждение Сильвестра о сражений под Волховом, о бегстве царского войска, как царь Василий Шуйский поспешил отправить Шеина в Смоленск, потому что кончилось время перемирных лет и Польша со дня на день могла напасть на Смоленск, чтобы неожиданно захватить столь грозную крепость.

Так в одночасье решилась судьба Михаила Шеина, и «в апреле 1608 года мы видим его воеводой в Смоленске, весьма важном в то время стратегическом пункте Московского государства, у польско-литовского рубежа», сказано в Русском биографическом словаре.

Завершив дела в Разрядном приказе, Михаил не поехал на Рождественку, а отправился на Пречистенку к Сильвестру. В лавке, куда зашёл Михаил, он увидел лишь Катерину. Она встретила его с улыбкой, показала на рыжую кошечку.

   — Зюзя гостей намывала только что. Вот ты и гость нежданный, боярин славный.

   — А помнишь, как о незваном-то госте говорят? — тоже улыбнулся Шеин.

   — Ты для нас всегда желанный.

   — Где ваш батюшка?

   — Урок у него с Ксюшей. Греческому письму учит.

Покупателей в лавке не было, и Катерина закрыла дверь на засов. Позвала Михаила:

   — Идём в покои. Ноне у меня день без купцов.

Сильвестр и Ксюша сидели за столом, и девочка старательно выводила гусиным пером греческие буквы и слова, списывая их из книги, лежащей перед ней.

   — Право же, неугомонные, — молвила Катерина. — Идёмте в трапезную. Время за столом посидеть, сыты пригубить.

Михаил не смог отказаться. Но, пока Катерина собирала на стол, он успел поговорить с Сильвестром о том, с чем пришёл.

   — С просьбой к тебе, брат мой. Как ты сказал, я спешно уезжаю в Смоленск. Завтра уже буду в пути. Тебя же прошу собрать моих побратимов, ежели это воз можно, и отправить их в Смоленск. Это Нефёд Шило, Никанор, Павел Можай, Пётр и Прохор... Все они...

   — Костромские! — утвердил Сильвестр.

   — Вот-вот. Ещё, ежели есть у тебя на примете удалые парни, человек пять-шесть, их позови. Деньги на харчи, на оружие и сбрую я тебе оставлю.

   — А меня ты не возьмёшь?

   — Придёт нужда — обязательно позову.

   — Годится. Ты поезжай в Смоленск не печалясь. Год у тебя пройдёт без особых хлопот, а там посмотрим.

Катерина накрыла стол и позвала Сильвестра и Михаила. Она наполнила три кубка медовухой, налила Ксюше сыты, сказала:

   — Я с тобой, Михайло Борисыч, теперь долго не увижусь. Как и всех нас, ждут тебя тяготы великие, так ты отвагой наполни сердце и живи, как велит Бог.

   — Спасибо, матушка названая. И за тебя буду молиться. Ты мой ангел-хранитель.

Вернувшись домой, Михаил поведал домашним о своих переменах, о том, что утром отправляется в Смоленск. Елизавета заявила:

   — Вопреки воле царя-батюшки я завтра с утра тебя не отпущу. В полдень уедешь. Эк удумал на воеводство ехать словно нищий! Вот соберу тебе всё добро, что должно быть у воеводы, и отправлю. Ещё Якова с Дарьей возьмёшь. Они тебе хозяйство вести будут.

Михаил не возражал. Он покорился воле матери, подумал, что она, поди, батюшку так собирала в путь. И пролетел последний день перед отъездом в хлопотах. В них приняла участие вся семья. Даже Ваня нашёл себе занятие: он носил за отцом саблю в ножнах — дело-то мужское.

Наконец хлопоты завершились. Наступила последняя ночь, проведённая Михаилом Шеиным в Москве, перед долгой — одиннадцатилетней — разлукой со стольным градом, с Рождественкой. Сам Михаил того не знал, но у него было предчувствие. Мария, понимая состояние супруга перед отъездом, пыталась утешить его, говорила, что ничего не случится в их жизни, ничто не нарушит её обыденного течения.

   — Не ты один будешь стоять на своём порубежном воеводстве. Рядом будут верные люди. И я скоро приеду. Да ежели бы не спешка, сей же час покинула бы Москву. — И, прижавшись к Михаилу, Мария прошептала: — Я скоро примчусь к тебе. Скоро. Сердце моё вещает о том. Не могу без тебя долго быть одинокой.

— Прилети ко мне, белая лебедь, прилети, — лаская Марию, шептал Михаил.

Воевода Шеин покинул Москву 22 апреля, в день Радоницы — поминовения усопших. Уже миновал полдень, трапеза праздничная состоялась. Поцеловав мать, жену, детей уже за воротами подворья, подождав Анисима, который никак не мог проститься с Глашей и сынками, Михаил вскочил на коня и поскакал, чтобы поскорее порвать нити, всё ещё крепко удерживавшие его. Якова с Дарьей Михаил не стал ждать. Было решено, что они поедут следом.

И вот уже Михаил и Анисим покинули город. Близко село Кунцево, до малого поворота знакомая дорога. С полудня и до вечера Шеин и его стременной отмахали без малого сорок вёрст и приехали в Большие Вязёмы, где в юности Михаил бывал много раз. В ту пору он только что пришёл на службу в Кремль и его поставили чашником к правителю Борису Годунову. А государь в те годы возводил в Больших Вязёмах Троицкую церковь, рядом же ставил двухъярусную шестипролётную звонницу и возводил плотину у пруда. Тогда Михаил дивился строительной страсти Годунова. Потом это удивление переросло в поклонение, когда правитель Годунов завершил строительство Смоленской крепости.

Глава семнадцатая

ПОД ЗВОН КОЛОКОЛОВ

Никогда Шеин не чувствовал себя так беспокойно, как за полдня до въезда в Смоленск. Какая-то тяжесть пришла к нему ещё в пути, после Дорогобужа. В последнем перед Смоленском селе Усвятье Михаил зашёл в храм и помолился. Странно, но, молясь, он видел пустынный мост через Днепр с северной стороны города и чудо зодческого творения — главную Фроловскую башню в несколько ярусов, с бойницами, с арочным въездом и железной решёткой в нём. Он увидел мощёную дорогу на Соборную гору и там Мономахову храмину — всё было величественно и безлюдно. Никто его не встречал, ни для кого он не был в Смоленске желанным гостем. И вспомнилось ему, как десять лет назад, когда завершилось возведение крепости, смоляне встречали Бориса Годунова. Благовест стоял над городом несмолкаемый. Но он же не Борис Годунов, осудил себя Михаил, не правитель Руси, он всего-навсего воевода, спешно выпровоженный из Москвы.

Моление в Усвятье не успокоило Михаила. Он вышел из храма хмурый и крикнул Анисиму, чтобы подал коня. Но скакуна подвёл Яков, который догнал-таки Шеина в пути.

   — Вот, боярин, твой конь.

   — А где Анисим?

   — Ускакал!

   — Куда его нелёгкая понесла?

   — Так туда, на заход солнца, похоже, что в Смоленск.

   — Ну я ему задам за своевольство! — рассердился Михаил.