Страница 32 из 103
Михаил выслушал Димитрия со вниманием, но не проявил никакой охоты тотчас ехать на подворье Шуйских в Китай-город. Он всем своим существом рвался на Рождественку, к родным, к Марии и Кате. Но два слова — «государево дело» — для воеводы, с честью исполняющего свой долг, оказались превыше всего, и он согласился:
— Веди, князь Димитрий, на своё подворье. Да по пути расскажи о кулачных боях. Гудят ли они на Москва-реке?
— Какие там кулачные бои, воевода славный! В домашних драках мы увязли, как дворовые петухи. Видел бы ты, как Богдану Бельскому на Болотной площади бороду велением царя-батюшки вырывал шотландец Габриэль, то-то бы диву дался. Да видеть это надо, чтобы удивиться. Борода-то у него пышная, смоляная, царская. Как расчесали её, так капитан мушкетёров Габриэль стал по одному волоску драть её. Он накручивал их на пальцы в кожаных перчатках и с силой, словно махал саблей, драл и драл бороду. Бельский же истошно кричал и плакал. Аты, брат мой, говоришь о кулачных боях. Забыли москвитяне о них.
— Да в чём же вина Бельского, что так казнили его?
— Так он государем захотел быть, — улыбаясь, ответил Димитрий. — И схватили-то его, говорят, когда он корону примерял.
Рассказывая о мрачных буднях Москвы, князь Димитрий всё время улыбался, словно добивался ответных улыбок от Шеина.
Михаил, однако, удерживал свои чувства. Он думал о том, что ждёт его в палатах Шуйских. Ещё хотелось ему послать Анисима на Рождественку, предупредить домашних, что он в Москве. Но Анисим не знал, где находятся палаты Шеиных, и Михаил оставил эту мысль.
Но вот и Ильинка в Китай-городе, палаты Шуйских каменные, всё подворье за высоким забором. Прямо-таки крепость. Окинув глазами двор, Михаил увидел на крыльце старшего брата, князя Василия Шуйского. Он показался Михаилу усохшим, ниже ростом, борода уже вся поседевшая. Когда же Михаил спешился и, подойдя к князю с лёгким поклоном, сказал: «Здравия тебе, князь-батюшка», — то узрел всю силу старшего Шуйского в его взгляде. Это был настолько острый взгляд, что заставлял остановиться самого смелого человека.
— Здравствуй, боярин Шеин. Прости, что отдаляю твою встречу с близкими.
— Не винись, князь-батюшка, к ночи доберусь и домой, — с улыбкой ответил Михаил.
Василий Шуйский велел брату Димитрию отвести воинов Шеина в людскую.
— Напоить и накормить их вволю.
Он повёл Михаила в палаты.
Просторно и богато жили четверо братьев Шуйских. После пожара 1547 года, когда Китай-город почти весь выгорел, князья Шуйские построили большой каменный дом и жили в нём всегда вместе. Шуйских неизменно считали дружными братьями. Димитрий, Александр, Иван чтили старшего брата Василия как отца, и только благодаря ему дом держался одной семьёй. Василий знал, что в этом их сила.
В трапезной, куда Василий привёл Михаила, сидели младшие братья Александр и Иван, оба, в отличие от старшего брата, статные, добрые молодцы. Василий сказал им два слова: «Идите погуляйте», — они ушли. Шеина он провёл к столу с питьём и закусками, усадил, налил кубки медовухи, сел напротив.
— Ещё раз винюсь, что прервал твой путь к дому. Да мой Митя поведал тебе, что у меня государево дело. Ну давай пригубим за встречу, а после поговорим.
Шеин уже чувствовал, что проголодался, — день-то клонился к вечеру — потому, выпив медовуху, без стеснения принялся закусывать. Князь пригубил хмельного малую толику, поставил кубок, руки положил на стол, глаза нацелил на Михаила и повёл речь:
— Завтра тебе быть в Разрядном приказе у Елизара Вылузгина.
— Да, велено явиться.
— Так вот слушай, Борисыч. Вылузгин сам по себе. Он даст тебе назначение, куда воеводой идти. А прежде тебя позовут к царю-батюшке. Там-то и ждёт тебя государево дело...
Князь замолчал, отщипнул хлеба, пожевал.
— Я слушаю, князь-батюшка. В чём суть государева дела? — напомнил Шеин.
— Суть его важная уже оттого, что мы с тобой сидим с глазу на глаз. В оное время, ещё до гибели царевича Димитрия, Борис Фёдорович искал ведунов-чародеев, которые сказали бы ему, наречено ли судьбой ему царствовать. И ведуны сказали, что да, судьба благоволит ему и он будет царствовать семь лет. Так семь-то лет истекают, и Борис Фёдорович беспокойство проявил. Говорят, что ищет тех ведунов, которые предрекли ему царствовать, и никак не найдёт.
— А я здесь при чём, князь-батюшка?
— То-то и оно, что при том. Ведомо боярину Семёну Никитичу Годунову, что ты с ними встречался в Покрове, в Суздале и в Москве. Сказывают, что лавку они держали на Пречистенке, а ты там бывал.
— Верно, бывал: матушке серёжки в подарок покупал.
— Так вот царь-батюшка тебя и вызывает для того, чтобы ты, удачливый человек, нашёл тех ведунов и к царю на поклон привёл.
— Но я не знаю, где они пребывают.
— Верно. А царь тебе не поверит. Он уверен в другом: где бы ты ни появился, ведуны встретятся тебе.
— Но так не бывает.
— И я думаю, что не бывает, потому и позвал тебя к себе. Как придёшь завтра во дворец к государю, пусти во спасение ложь малую. Во спасение государя, — значительно добавил Шуйский. — А ложь сия видится мне в том, чтобы вселить в государя надежду на долгое и безмятежное царствование.
— Князь-батюшка, но я непривычен лгать.
— Верю. Однако наступи себе на горло, солги. Скажи, что видел в Чистый четверг сон, будто бы Борис Фёдорович на свадьбе твоей дочери был посажёным отцом. Мог прийти к тебе такой сон?
— Мог. Но ведь должен быть резон, а я его не вижу.
— По той причине не видишь, что в Москве много лет не был.
— Почти четыре года.
— Вот-вот. А за эти четыре года государь аспидом стал. Второй же аспид — его дядя Семён. Они вкупе хуже батюшки Ивана Грозного лютуют. Потому будет лучше для Руси, ежели Борис Фёдорович процарствует, сколько Господь Бог отпустил и ведуны приговорили, — разгорячился князь Василий Шуйский и тем самым выплеснул сокровенное.
И понял Михаил всё сказанное Шуйским так, что не следует ему ни ведунов искать, ни ложь в оборот вводить, а постараться всё пустить на самотёк, как реки руслами текут. И если им суждено втечь в болото и сгинуть там, значит, судьбой так предопределено.
Посидели, помолчали двое воевод. Медовухи пригубили, Михаил ломтик копчёной севрюги съел. А затем Шеин всё-таки раскрыл свои мысли, потому как Шуйский ждал от него откровения.
— Я так понял, князь-батюшка, что лучше всего мне завтра ссылаться на волю Божью. Ведь только воля Господня властвует едино над всем, над государями и простыми смертными.
Василий Шуйский, к удивлению Михаила, повеселел.
— Я всегда считал тебя, Михайло Шеин, разумным человеком. И вот о чём прошу напоследок. Завтра, как будешь в Разрядном приказе, ненароком попросись ко мне в войско. Собираю я его на татя Ивашку Болотникова. Ты, поди, слышал, как он разгулялся и тоже в цари рвётся. Дам я тебе полк хоть левой, хоть правой руки.
— Спасибо за честь, князь-батюшка. А мне лестно будет повоевать под твоим началом.
— Вот и поговорили вдоволь. Теперь и к дому поторопись, — вставая, произнёс Шуйский.
— Да уж засиделся я у тебя, князь-батюшка. А душа-то домой рвётся.
Князь и воевода расстались. Шеин поспешил из палат. На крыльце его ждал младший брат Шуйских Иван. Он с улыбкой сказал:
— Подари мне своего стременного. Страсть, как люблю весёлых людей.
Шеин положил на плечо Ивана руку, мягко ответил:
— Невозможно сие, Ваня. Он мой побратим, а это больше, чем брат.
И Шеин заторопился к своему коню, которого держал Анисим. Воины уже были в сёдлах. Вид их говорил, что они и хмельного выпить успели, и закусили изрядно. Как выехали за ворота, Михаил сказал:
— Теперь давайте вскачь до дома. Авось наверстаем упущенное.
У Михаила было хорошее настроение. Понял он, что Шуйский затеял какую-то крупную игру и втягивал в неё его, Шеина. А он никогда не чурался игр, лишь бы они честно велись.