Страница 96 из 114
Но вот – «фашистское». «Тюмень литературная». Та, что подписана мной в печать 20.10.1993 года. Патриотические газеты в Москве еще закрыты. ОМОН по дворам и подвалам, в сплетениях канализационных труб, разыскивает редактора и сотрудников наиболее отважной газеты «День». Сотни убитых ни родственниками, ни правоохранительными органами «не найдены». Сожжены иль растворены в кислоте?! Кем? Страна в шоке от танковых залпов по Верховному Совету, море крови, сотни, как не только мной сказано, пропавших без вести. Арестованные вожаки – в «Матросской тишине». А я в «ТЛ» публикую две полосы мнений представителей общественных организаций Тюмени и окрестностей. Струсили далеко не все. Высказались отчаянно, резко.
Но ничего не изменилось. Упёртые демократы радостно и гаденько потирают ладони: так вам! В основном это бывшие красные репортеры газет, оборотни, с приходом к власти Ельцина – Гайдара заболевшие разновидностью «куриного гриппа» – антикоммунизмом, антисоветизмом, русофобией. При Советах они считались «жертвами несчастного аборта», теперь же все и сплошняком превратились в «жертвы сталинизма и тоталитаризма». Многих знаю в лицо, их подноготную знаю, их прежние «убеждения». Служили власти, имели худенькие привилегии, порой и ордена. Награды попрятали в сундуки, пооткрывали кучу «свободных» газет, чернят то, что орденоносно воспевали вчера.
Мы пишем о болях, о бедах, о надеждах Родины. В союзниках у нас профсоюзная газета «Позиция». Сохранила лицо «Тюменская правда», где в юности работал корреспондентом сельхозотдела.
Обыватель в трансе и ожидании: что будет – после московских расстрельных расправ с русским народом? Что теперь?
Мы задиристо печатаем «Хронику недавних событий»:
«У свободы недетское лицо», – называется новая песня «Машины времени». Хорошая песня».
«Союз офицеров выступил с обращением. Строки из него: «Офицер! Вспомни, кому Ты давал присягу! Что делают с твоим народом? Его превратили в быдло, страну – в базар и игорный дом. Можно ли служить режиму, который утвердил вместо верности предательство?! Офицер, растоптали Твою честь – Тебя покупают, как последнюю шлюху... Сегодня Ты молчишь, имея силу, потому что струсил, но этот позор достанется Твоему потомству... Хватит наблюдать со стороны. Несчастье и смерть могут прийти и в Твой дом. Родина – или смерть!» («Родина или смерть!» – «Patria o muerte!». В эти строки тыкал пальчиком кудрявенький, скромный ростом стихотворец, называя меня фашистом!)
«В Москве начались уличные бои».
«Второго октября в Тюмени состоялся митинг в защиту Конституционного строя».
На митинге, перед каменным крыльцом Дома Советов, куда люди принесли только красные флаги, шла запись добровольцев в дружины по охране государственных предприятий и учреждений. Особая дружина формировалась для выезда в Москву – на защиту «белого дома», то есть Верховного Совета России. Записывали служивших в армии. Белобилетникам отказывали.
На митинге я оказался случайно. Проходил мимо, остановился... Мгновеньем пронеслось в памяти картинное – двухлетней давности. Вот здесь же, на тутошней центральной площади города, в августовское утро, совершенно тогда безлюдное, даже умиротворенное спелой порой конца лета, нарисовались передо мной, так же проходящим куда-то, металлические стержни с полосатыми флагами на заостренных макушках. Внизу, у основания стержней-флагштоков, парадной шеренгой стояли бравые, как на подбор, среднего и вовсе молодого возраста мужики в галстуках. Лики мужиков местные, областные, страшно знакомые, а печать на ликах – новая, чужая. И эти флаги... Такой же, полосатый, орущей московской толпе демонстрировали по телевизору Ельцин с Руцким, взобравшись на танк. Во-от оно что! Продрало холодком: эти, вчерашние комсомолята, успели, застолбились при новом флаге! Мы, патриотическая беспартийная тусовка, отягощенная нравственными и моральными принципами, стать такими вот не сможем никогда. Выходит, нам – конец!..
На сей раз решительно поднялся на крыльцо, попросил записать «на войну». Спросили: где в армии служил? Звание? «Взяли» троих: меня – старшину второй статьи запаса, ровесника по годам – сержанта и совсем молоденького рядового.
На следующий день, как договаривались, при дорожных «сидорах», встретились троицей в условленном месте. Моросило, сквозило прохладой. Солнца не было. Сержант выглядел собравшимся, как на длительные лесозаготовки, – при хорошем харчевом запасе. Не удивился бы, если бы он пришел при двустволке шестнадцатого калибра и был опоясан патронташем, набитым желтыми латунными патронами, заряженными нулевой дробью, что годится на крупную водоплавающую дичь, скажем, на перелетных гусей. Все экипировались по погоде. Повздыхали дружно: поздно! «Белый дом» в Москве уже опутан спиралью Бруно, окружен внутренними войсками, ОМОНом, подтянуты бронемашины, танки. В телевизоре вон все наглядно! Поздно! Понимать много тут не надо. «Лишних» в Москву не пропускают, строжайший шмон приезжающих. Заловят еще на подступах к Казанскому вокзалу, где-нибудь в знакомой мне по годам службы Малаховке, прищучат – и мама родная не узнает!
Сержант сказал, словно себе одному: «Бери шинель, иди домой!»
Четвертого октября, утром, наступила развязка.
Девяносто третий год
Из октябрьской «ТЛ»:
«Демократически настроенные оппоненты никак не придут к единому мнению: какой ярлык позабористей навесить на наше издание? Один литератор-коллега, грассируя и спотыкаясь на звонких согласных, вымолвил как-то словцо – «прокоммунистическое», а следом повторила его радиостанция «Свобода» из Мюнхена. Быть сему корреспонденту из Тюмени, снабжающему немецкую радиостанцию компроматами на «ТЛ», «лучшим немцем № 2», после М.С. Горбачева, естественно.
Наши друзья, русские эмигранты – патриоты, почитающие Государя и Национальную Россию, – пишут нам: «Держитесь! Берегите НАШЕ издание!».