Чистые струи

Чириков дышал с сипом, но шел спешно, хорошим шагом. Семен Иванович хотел было взять у него сверток, но он слегка откачнулся.

— Заядлый рыбак, а, Семен Иванович? Я тебя на Кулаковский свозю. То не залив, а сказка! У нас их три, Кулаковских. Тот, куда я тебя свозю, самый ближний. На втором и третьем я не был. Добираться по марям надо. Тяжело. Рыбу не вынесешь. Я двоих только знаю, кто на втором побывал. Сергей пытался как-то. Вернулся. Но карась там! Больше кило. Был бы вертолет…

— Ну а здесь как? — Семен Иванович чуточку влюбился в залив, на котором обосновался.

— Рыба есть. Чего там! И карась, и сом. Угря пропасть. Только с червями трудно. Ты у меня на огороде червей копай. В любое время приходи и ройся. И овощей, каких надо, бери не спрашивая. А то перебирайся ко мне совсем!

— Нет, спасибо! — сразу отказался Семен Иванович. — Я люблю в палатке.

— И то! — согласился лесник не без удовольствия. — Это я понимаю. Сам люблю на воле поспать! Дома-то не так высыпаешься. Воздуху, что ли, не хватает. Ну да ладно, там видно будет…

Так, за разговорами, подошли к дороге. До поселка оставалось с полкилометра. Ясно уже различались темные шиферные крыши окраинных домов.

— Кто это так прет?! — Чириков оглянулся и придержал шаг.

Их догонял легкий красный мотоцикл. «Ява» — определил Семен Иванович, невольно любуясь молодым смелым гонщиком. Мотоцикл шел по своей стороне, но метров за сто до путников сделал едва заметный крен и переметнулся влево. На гравийной дороге, да еще при такой скорости, это было довольно-таки опасно. Семен Иванович почувствовал даже некоторую зависть. Он сам любил мотоциклы, но ездил аккуратно, стараясь не рисковать.

«Ява» стремительно приблизилась, проскочила мимо и вдруг заупрямилась, выбрасывая из-под заднего колеса гальку.

— Вот Нахалка! — приахнул лесник, остановившись. — Ну не черт девка, а?!

— Дядь Вань! — прокричала Нахалка звонким радостным голосом. — Кого это ты тащишь?

Чириков конфузливо взглянул на спутника.

— Цыц, егоза! — Он нахмурился и подошел к девушке. — Ты чо срамишь меня?! Где это мотоцикл стындрила?

— У Рэкса, дядь Вань! — Нахалка засмеялась и подняла на шлем защитные очки.

Семен Иванович разглядывал ее с интересом. Еще тогда, когда Чириков упомянул о Нахалке, он как-то вскользь подумал, что это, наверное, не очень умная девушка, от природы склонная к капризам и шалостям. Теперь же искренне удивился. Лицо у Нахалки было лучисто-приветливое, умные, чуть прищуренные глаза смотрели задиристо, с каким-то тайным вызовом.

— Чо это еще за Рэкс?..

— А тот, что с твоим Максом кличками поменялся! — Нахалка покачивалась на мотоцикле, слегка креня его то влево, то вправо. Она в упор, но как бы не очень внимательно, разглядывала Семена Ивановича.

— Хочешь, прокачу, кавалер?

— Вот тебя твой Рэкс прокатит! — пробурчал Чириков и пошел дальше.

— Кишка тонка! — прокричала она и пронеслась мимо. Чириков улыбнулся, но тут же нахмурился.

— Ну, как мерзавка?

— Молодец! — от души похвалил Семен Иванович. — За что же ее Нахалкой прозвали?

— А вот за это самое! Разве не понятно?! С ней ухо востро держи. Враз обрежет, со стыда провалишься. Ведь и дерется, зараза! Тут как-то городские в совхоз приезжали. Шефы. Так она одного в больницу спровадила. Весь фасад, как она говорит, из красного в синий перекрасила. Целоваться, говорит, лез! Как это тебе, а? Уж и не поцелуй ее!

Семен Иванович с удовольствием посмеялся. Нравились ему рассказы о Нахалке, как-то возбуждали немного. Да и Чириков, видимо, сердился на девчонку невзаправду, показно, а сам будто бы даже несколько гордился ею.

— Она работает или учится?

— Готовится… В прошлом годе поступала. И экзамены ведь сдала! Потом — глядь, заявилась! Бросила. Раздумала, мол, в железнодорожный. Брешет! Раздумала… Это она из-за Максима. А что вытворяет с ним?! Вот как понять этих баб, а? Змеёнка!..

Дом лесника — большой, старый. Он прочно и свободно сидел на левой стороне улицы. У небольшого дома напротив стояла прислоненная к забору «Ява».

— Проходи, Семен Иванович! Сейчас расшевелю старушку, перекусим как следует… Во! Припрыгала, стрекоза…

На крыльце веранды, сжимая коленями немного поблеклый красный шлем, сидела Нахалка.

— Дядь Вань, давай деньги! — потребовала она и тряхнула головой. Длинные светлые ее волосы на миг спрятались за спину, но тут же скользнули по плечам на грудь.

— Миллион, два?! — весело поинтересовался лесник, отдуваясь.

— Давай, за пивом сгоняю. На станцию привезли.

— Эк! Будто знали, что корюшку мне пришлют! — обрадовался Чириков и полез на крыльцо.

— А тебе, конечно, водочки взять?

Семен Иванович хмыкнул и присел рядом.

— Возьми пару ящиков. Со стипендии отдам.

Нахалка выронила шлем, и он покатился, высоко подпрыгивая на ступеньках.

— Эк губу раскатал! — она метнулась за шлемом, подхватила его и выпрямилась. Семен Иванович залюбовался ею. Гибкая, сильная, так и влитая в узкую плотную рубашку и серовато-синие брюки.

— На бутылку, так и быть, расколюсь… — проворчал, поддерживая собственную игру, Семен Иванович. — На-ка вот червонец, возьми пару.

Он совсем не хотел пить. Он вообще пил редко и мало. Но Нахалка, кажется, намекала на то, что он в гостях…

— Не побьешь? — Чириков вышел с большой хозяйственной сумкой.

— Пяток, дядь Вань, не больше! — Нахалка вскочила на крыльцо, выхватила у лесника сумку и помчалась к калитке.

— Деньги-то в сумке! — прокричал Чириков и тяжело опустился на верхнюю ступеньку. — Вот ведь мотало… Заводная! И всегда чем-нибудь удивит. Весной вдруг всю картошку мне прополола! Шутка ли! Лени в ней нет, это точно! А на работе не держится… Как с института вернулась, устроилась в железнодорожный ресторан. Месяц протянула — бросила. Они, говорит, все там на копейках помешались. Пошла на заправку. Чувствую, нравится ей. Хлоп — уволили! Заправила кого-то не тем, чем следовало. Пойдем, Семен Иванович, полдень уже, а ты поди и не завтракал!

Внутри дом был спланирован несколько оригинально. Из просторной прихожей одна дверь, слева, вела в какой-то зальчик — с диваном и половичками, вторая, справа, — видимо, в. хозяйственную комнату. Прихожую продолжал неширокий коридор, в конце которого была кухня. Перед кухней коридор разветвлялся, как бы указывая на две просторные комнаты.

— Вот сюда! — Чириков ввел гостя в дальнюю левую комнату. — Здесь у нас с бабкой банкетный зал С кухни у меня еще один ход есть. Во двор. Чтобы дровами по коридору не сорить. Давай прямо за стол! Щас хозяйка грибков достанет.

Стол был накрыт старенькой льняной скатертью, уставлен тарелками с горячей картошкой, помидорами, жареной рыбой.

— А вот тебе и хозяйка! — Чириков шагнул к жене, принял из ее рук тарелки.

— За руку, что ль? — застенчиво улыбнулась жена Чирикова, быстро вытирая о подол руки. — Анна Митрофановна. Кличь, если удобней, тетей Аней! — Она вдруг засмеялась.

— Чего ты?.. — спросил Чириков, громоздясь на стул.

— Нахалка меня тетей Нурией зовет! Нурия! Говорит, выходит как по-иностранному.

Тетя Нурия казалась довесочком к мужу — маленькая, сухонькая. И слишком суетливая. Только суета ее не была бестолковой, а как бы подчеркивала, что хозяйка рада гостю, старается только для него.

— Что ж ты, Иван, расселся! Сухое-то сегодня в горло не пойдет, доставай!

— Далеко, что ль, доставать-то! — Иван Алексеевич нагнулся и запустил руку под стол. — Она у меня свое место знает!

— И-и! Говоришь… Подумает человек, что ты алкоголик. — Тетя Нурия отобрала у мужа бутылку и поставила ближе к Семену Ивановичу. — У него руки — крюки! Того и гляди — стол перевернет…

— Обижаешь, мать. Я этими руками дом построил!

— А тарелок сколь перебил?! Наливай, Семен Иванович, наливай! Пусть дуется.

Чириков и не думал дуться. И говорила тетя Нурия так явно потому, что ей нравилась могучая кряжистость мужа.