Страница 3 из 60
— Уехал отец. На семинар вызвали…
И тут же подумал, что не вечером, так утром быть неприятностям…
Васька уже второй раз покормил козу — принес с поляны вязку травы. Покликал кур и порадовался их никогда не пропадающему аппетиту. Он нарочно сорил корм себе под ноги, приучал птицу к полному доверию. И куры шныряли теперь между ног, склевывали крошки с легкой Васькиной обуви. Только желто-красный старый петух не шел на сближение, подхватывал то, что отлетало подальше. И все косил круглым глазом на Ваську — сердито и недоверчиво.
А день все тянулся и тянулся, словно зацепился рогами за сучья и никак не мог отцепиться. Васька сидел на чердаке — читать не читал, думать не думал. Ждал отца и надеялся, что он придет поздно…
Придремал было. Совсем немного, капельку, а проснувшись, заметил: стемнело чуть. Вырвался-таки, отцепился! Понесся теперь, небось зарадовался! Хорошо ему, весело, через всю Сибирь, через Урал, дальше, дальше, а там уж и Москва. Вот поспит Васька ночь, одну только ночь, а день по всей земле пробежит и снова сюда вернется. Как ни в чем не бывало!
Дикие голуби — парами и в одиночку — рассекали крыльями сухой, прогретый к вечеру воздух. Иногда они проносились совсем близко, не подозревая, что Васька видит поджатые, будто малюсенькие кулачки, красные лапки, сбитый пух на брюшках. Там, куда они летели, кричали, устраиваясь на ночь, горластые кедровки Прилетела знакомая сорока и опять стала скакать по крыше, будто невзначай заглядывая в Васькино окошко Сколько раз пугал ее, однажды чуть не пришиб головкой спекшегося шлака — не помогает. Что-нибудь да упрет! Как-то ножичек схватила — не осилила, выронила на крыше.
Мать пришла, позвала ужинать, но Васька загляделся на засыпающий лес, сразу не отозвался.
Отец идет! Но почему мимо дома?.. Васька привстал, пригляделся. Да это же дядя Коля. С ружьем…
Качнулись ветки и скрыли темный, приземистый силуэт соседа.
— Я за водой! — на ходу сообщил Васька матери, схватил ведро и шмыгнул в калитку. Пробежав немного, он остановился, перевел дух. Потом сунул ведро в куст и, прячась за деревьями, сторожко покрался следом. Он волновался и думал всякое и чувствовал, что неспроста приходил сегодня сосед…
Не доходя до родника, дядя Коля остановился, поозирался немного и стал чудить, выделывать замысловатые движения. Размахивал руками, обнимал, приподнимаясь на носки, старую замшелую ель.
«Спятил!» — решил Васька. Он чуть было не бросился бежать отсюда — к людям, рассказать… Но еще любопытно было, хоть и страшновато, и вдруг понял: петлю прилаживает! На него, на Ваську, прилаживает! Вот коварный! Ваську пробила дрожь. «Узнал, что нет никого, вот и решил отделаться…»
Дядя Коля возвращался, оглядываясь и держа в руках ружье. Прошел совсем рядом с распластавшимся на мху Васькой.
Подождал немного Васька, успокоился и — вперед.
Петля была не на человека — трос толщиной в палец.
«Чудит сосед! Какую собаку здесь поймает!»
Пошел Васька домой, удивляясь и качая головой: «Жди, дядя Коля, жди! Сам и залетишь в эту петлю спьяну…»
Ужинали вдвоем. Все ждали: вот-вот хлопнет дверью отец, зашебаршит в сенях, снимая лесную одежду. Но его не было и не было…
Васька забрался в свое логово, включил фонарик и раскрыл книгу. Но виделось ему всякое — то страшное, то смешное… Так и уснул.
— Сынок! а сынок! — услышал Васька далекий голос отца. — Проснись на минутку…
— Ты, пап! — обрадовался Васька.
— Найди, сынок, фонарик. Что-то в лесу… Слышишь?
Глухой рев, скорее стон, доносился от родника. Васька съежился от предчувствия беды, но, подавая фонарик отцу, вспомнил и понял:
— Пап! Это же дядя Коля! Петлю! Я видел…
— Беги к Балашову, сынок… — услышал он несчастный голос отца. — Быстрее! Только вокруг…
Оказывается, и егерь вернулся. Без бабы Поли…
— Возьмите карабин, дядя Игнат! — упрашивал Васька. — Может, медведь.
— Не медведь, — отвечал Балашов, торопливо одеваясь. — Лосиха приблудилась. Отпугивал я ее, чтобы собаки не наткнулись, к роднику жмется… Да как он посмел, негодяй!
В клетчатой рубашке, заправленной в пожелтевшие от солнца брюки, егерь выглядел подростком. Но седина уже и морщины как шрамы… Не замечал их Васька раньше.
Потом они бежали к лесу. А там гул стоял, словно бочки из-под солярки катали. Потом пробивался рев — длинный и жуткий. Заканчивался он странным, повторяющимся всхлипом: «Уфх! И-и-ичь…»
— Что же это, Игнат, а? — обычного спокойствия отца как и не бывало. — Прямо возле дома! Садист какой то!
Васька ухватил егеря за рукав.
— Он там, дядя Игнат! Он крикнул…
— Побудь здесь, Вася! Спрячься хорошенько.
— Мы позовем! — пообещал отец. — Жди, не подходи.
И они пропали в темноте. Васька боялся за них, хотел, чтобы все быстрее кончилось. Со страхом ждал: вот-вот бухнет выстрел. Сердце сжималось, он затыкал уши, а потом старался понять — был выстрел, нет?
А над лесом было светло. Луна распространяла вокруг тревожное желтое сияние. Напрасно Васька посмотрел на нее: какая-то ерунда с глазами случилась — деревья заколыхались, будто это не сами деревья, а неясные их отражения в гладком ночном озере.
Васька закрыл глаза и прислушался. Ничего… А когда посмотрел снова, отпрянул за дерево. По тропе шел человек. Он спешил, оглядывался, даже пробежал немного по освещенному месту. Потом нырнул в тень кустов и притаился.
Сосед!
Дядя Коля был уверен уже, что ушел незамеченным, — вывалился снова на тропу и пошел дальше не оглядываясь, будто в магазин за хлебом. В обманчивом свете луны он казался то приплюснутым, как тыква, то длинным и тонким, как жердь.
— Ва-а-ся! — донеслось вдруг. И сразу фигура соседа растаяла. Исчез — и все тут…
Не знает Васька, что и делать. Уйдет же! Крикнуть? Нет… Стоит, боится пошевелиться.
Сосед возник совсем рядом. С тропы сошел. Понял, значит, что рано обрадовался… И надо же было присесть ему у дерева, за которым притаился Васька.
Попятился Васька, почувствовал под ногой сучок. Но не было равновесия — не хотел, а наступил все-таки. Вздернулся сосед, всхрапнул от испуга по-лошадиному. Мгновенный желтый блеск стволов. Сухо, раз за разом, щелкнули отводимые курки.
— А-а-а! — крикнул, бросаясь вперед, Васька. И отлетел от удара. Метнулся снова, каким-то чудом поймал холодные стволы, рванул их на себя. Закружились в темноте у дерева двое — большой и маленький. А издали слышался зов отца:
— Ва-а-а-ся!
В один миг посветлело в лесу. Наверное, так бывает после солнечного затмения, когда темную ночь отделяет от яркого дня несколько секунд. Пропадает темнота — и солнце уже над самой головой, как в сказке!
Удивляется Васька: до чего же близко солнце! Прячет в мох лицо, вжимается в него весь, голову руками закрывает. Но нет спасу — жжет проклятое солнце. Даже… два солнца. Васька видит их мельком, но потом догадывается, что это солнце и луна вместе. Сходятся, сходятся… Вот толкнули друг друга боками и, отскочив, как мячики, поплыли в разные стороны. Все дальше и дальше от Васьки. Темнеть стало. Небо из белого превратилось в голубое, потом в фиолетовое. И не было уже в нем ни капельки тепла. Хлынула на землю из космоса сплошная стужа.
Чувствует Васька, что коченеет, рукой шевельнуть не может. Попробовал подняться — заскользили ноги по мху. Да и не мох это. Как сразу не понял — лед кругом. И качается ледяное поле под Васькой — все сильнее и сильнее. А вот накренилось — не удержаться! Заскользило Васькино тельце вниз. «Папа!»
«Да это же сон! — понял наконец. — Перепугался… Вот чудак!»
А вот и отец подходит, будит….
— Сынок! — тормошит Ваську отец. — Что же это… сынок!
Васька открывает глаза. Плачет отец, что ли?! Почему?
…Балашов был угрюм.
— Пропала лосиха! — сказал сквозь зубы. Поднялся, сунул руки в карманы…
Светало. Прояснились темные закоулки полного тайн и тихих звуков ночного леса. Васька, закутанный в пиджак, сидел на коленях у отца и не хотел больше ничего на свете.