Страница 24 из 60
Гнедко топтался на месте, фыркал и приседал. Потом дернул — резко, как молодой.
— Расшибешь! — закричал на него дедушка. — Черт шутоломный! Кого испугался-то?
Всю дорогу Мишка старался не оборачиваться, не глядеть на мертвую лошадь. Но все равно глядел. И привык, не стал бояться. Даже почти не жалко ее было! Зато сколько теперь они с дедушкой волков убьют! Спасут коров, овец, собак…
Сани потрескивали, попискивали под тяжелым грузом. Как же снимать ее? Вон сколько мужчин на погрузке было!
Гнедко совсем не бежал. Шел унылый, совсем опустил голову, будто думал, что скоро и его вот так же повезут на приваду.
— Тпру! Да тпр-р-ру же! Чертяка гривастый! Ну ты смотри, не хочет в лес-то!
Дедушка слез с саней и взял Гнедко под уздцы.
— Первый раз, насколько помню, вот так заартачился! — удивлялся дедушка, снова устраиваясь на санях.
Теперь ехали по лесу, пробивались к опушке. Выехали прямо к стогу сена. Тут дедушка остановил коня и говорит Мишке:
— Лезь-ка, Мишатка, на дерево!
Мишка хотел слезть с саней, но дедушка не разрешил:
— Ишь какой прыткий! Будешь следить, так разве волки подойдут к приваде?
Мишка забрался на дерево и уселся на суку, как глухарь!
— Потише тряси! А то снегу мне за шиворот налетело! — кричит снизу дедушка. — Держи веревку! Ну, чего на нее смотришь, вяжи к стволу! Вот так… Туго? Ну, и у меня готово. — Дедушка привязал второй конец веревки к ноге лошади.
— Сиди, Мишатка, крепче! Держись за ствол-то! Ну, дергаю…
Гнедко потянул сани к стогу. Веревка стала натягиваться, и у самого стога лошадь сползла на снег. Де душка повернул Гнедка назад, перегнувшись с саней, отвязал свой конец веревки и подъехал к Мишкиному дереву.
— Отвязывай, Мишатка, и спускайся!
Вот, оказывается, как все легко и быстро! Держитесь, волки!
— Деда, когда пойдем? Сегодня ночью?
— Ишь ты, шустряк какой. С недельку подождешь. Раньше они к лошадке и не сунутся.
«Вот трусы! — подумал Мишка. — Боятся подойти к мертвой лошади!»
— Они не лошади боятся, Мишатка, — сказал вдруг дедушка, — они человечьего запаха не переваривают.
— А откуда человечий запах?
— Ну как же! Ее ведь запрягали, гладили.
Мишка понюхал ладони и недоверчиво посмотрел на дедушку.
За столом дедушка хвалил Мишку и хитровато поглядывал на бабушку.
— Вот ты ругалась, старая, а как бы я без него приваду сбросил?! Он же — что твоя белка, прыг-прыг — и на сосне. А мне бы лезть да лезть. Еще бы, чего доброго, сорвался да затылком о сани… Вот бы тебе и привада получилась! А так — и я целехонек, и привада на месте, где ей положено быть.
— Вот разболтался! — удивилась бабушка. — То слова в день у него не допросишься, а то… Чего как хмельной? Мишаньке обрадовался?
Дедушка подмигнул Мишке и принялся за щи уже молча.
— Ой, старый! А я ведь сразу и не сообразила, почему ты его нахваливаешь! Никак, на волков намыливаешься взять?
Дедушка опустил голову и ухмыльнулся.
— И думать не смей, старый лапоть! За самого ночами не спишь, передрожишь вся, а тут еще и Мишаньку за собой тянет. Как тебе только не стыдно!
— Это тебе должно быть стыдно, старая! Волки уже под окнами собаку рвут, скоро в коровники проберутся, а ты на печи меня удерживаешь, курица напуганная.
— Да не держу я тебя, хоть вообще домой не приходи, а Мишаньку не смей трогать! Пусть вон зайцев, если хочет, ловит. А с тобой не пущу. Сказано — и все тут!
— Ну чего разошлась… — смирился дедушка. — То слова не допросишь, а то — как из кузова!
Мишка рассмеялся: ловко дедушка повернул бабушкины слова против нее же!
Тут дедушка встал из-за стола.
— Я, Мишатка, на станцию еду. За грузом. Не хочешь со мной?
— Ну до чего же колготной старый! — всплеснула руками бабушка. — Езжай один, не пущу я его. Станций он твоих не видел!
— Ну ладно, один так один. Всю жизнь один… — погрустнел дедушка и начал одеваться.
Мишка заерзал на стуле, но бабушка строго сказала:
— Сиди!
И дедушка уехал один.
Бабушка пичкала, пичкала Мишку всякими ватрушками, Мишка даже жевать устал. И все это время бабушка расспрашивала Мишку про его жизнь. Тоже! Нашла тему… «Костюмчик тебе новый справили, Миша?» Справили! Только он давно уже не новый. Как же он будет новый, если трое на одного…
— М… угу… — отвечал Мишка на все вопросы бабушки. И она была, кажется, довольна.
— Ну ничего! Ничего… — услышал он вдруг приближающийся издалека голос. — Теперь отдохнешь, выспишься как следует. Ишь, до чего мальчонку довели — спать не дают!
Вот тебе и на! Наугукался.
— Да что ты, бабуня! — пошел на попятную Мишка. — Так можно все на свете проспать.
А ведь действительно! Еще бы чуть-чуть — и дедушка отвез приваду без него. А так — вот, и на конюшне в первый же день побывал, и в лес наведался. Чуть было за грузом на станцию не поехал…
Тут Мишка покосился на бабушку, она погрозила ему пальцем.
— Хитрюня ты, Мишанька! Успеешь еще за грузами… Везде успеешь.
Мишка повеселел.
— Бабушка! А проводник вышел сегодня в тамбур и говорит! Как, говорит, в такой дыре люди живут?! Да, да! Думал, что я за него!
Бабушка сильно рассердилась:
— Ну надо же! Это у нас-то дыра? И ты ему ничего не сказал?
— Сказал! — выпалил Мишка. — Я ему сказал, что тут кино каждый день и автобусы ходят, а карасей столько, что ему в Москве не снилось…
— Надо же! — не могла успокоиться бабушка. — Нашел дыру. Ну ты молодец, что так его отбрил. Будет знать!
Дедушка вернулся затемно, озябший.
— Четыре рейса крутнул! — радостно сообщил он. — Овес возил. А вот это тебе, Мишатка! Пользуйся!
Он протянул Мишке моток стальной блестящей проволоки.
— Сейчас, Мишатка, перекушу и обжигать будем. Чтоб помягчела. Завтра на тропы пойдешь. Как ты на это смотришь, а, старая?
— А чего ему дома сидеть, пусть идет! — неожиданно согласилась бабушка.
И Мишка понял, почему она согласилась. Уж очень ей понравилось, что Мишка так лихо отбрил проводника. Эх! Сейчас бы столкнулся Мишка с этим зевакой!
…Проснулся Мишка от громкого разговора. У двери в замасленной фуфайке, выставив вперед больную ногу, сидел на табуретке дядя Петя Шмаков. Дедушка, пытаясь озябшими руками расстегнуть крючок на полушубке, нервничал и сердито говорил Шмакову:
— Во-во! Жди! Дождемся. В один прекрасный день нас судить будут! Да! А что ты думал? Раздобрились, скажут колхозники, наши охотнички. Сначала овцу волчишкам подбросили… Съели они овцу, Петр? — с издевочкой, будто сам не знал, спросил он.
— Съели! — охотно подтвердил Шмаков. — Но ведь снотворное в нее негодное начинили…
— А теперь вот кобылку слопали! — не слушая его. бубнил дедушка. — Проснулся, Мишатка? Во-во! Ты хоть постыди дядю Петю. Волки, Мишатка, ночью нашу лошадку схрумкали. Плевали на человечий запах! Я ему говорю: пока нажрались да дрыхнут, зафлажить! Зафлажить и перебить к чертовой бабушке… Чего уставилась, старая? Да ты-то тут при чем?!
Бабушка ничего не сказала, ушла в зал.
— …Вот. А наш дядя Петя нюни распустил. Подождем, говорит, следующей ночи. Придут, мол, косточки пососать!
Шмаков ухмыльнулся, махнул рукой и поднялся.
— Тебя не переспоришь! Пойду. Переоденусь и охотников созову.
— Загонщиков кликни! — обрадовался дедушка.
А через час бабушка сердито толкала дедушке в карман пирожки.
— Хоть перекусишь там… Всполошился со своими волками! Мишаньку растравил.
Дедушка вышел расстроенный. Мишка слышал, как уходили охотники, как прогоняли собак — на волков их тоже не берут… Потом заскрипели полозья. Загонщики увозили к месту охоты флажки.
Бабушка молча подтирала полы, гремела стульями. Ей, видно, очень хотелось успокоить Мишку, но она не знала, как к нему подступиться.
— Давай я тебе помогу, — вздохнув, сказал Мишка.
Бабушка обрадовалась, засуетилась:
— Что ты, что ты, Мишанька! Посиди, отдохни лучше. Или петли вон делай. Зайцев-то пойдешь ловить?