Расколотое небо

— Еще бы! — зловещим полушепотом начал Куль. — Другой сделает гораздо меньше, и его сейчас же объявят героем. А у меня только спрашивают: зачем ты это делаешь? Почему именно у меня? Потому что я был лейтенантом? Да, и был предан своему делу. Я никогда ничего не делал вполовину. Да, да, если желаете знать, передо мной тогда могли поставить сколько угодно людей и приказать: стреляй! И я бы расстрелял их. Только я это открыто говорю, а вы предпочитаете молчать, вот и вся разница между мной и прочими. Да, повторяю: любого человека можно превратить в подлеца. Ну что? Чего вы на меня уставились?

— Эх ты! — самым обычным голосом сказал Метернагель. — Перестань беситься. Ты противоречишь самому себе. Шестнадцать лет пытался убедить себя, что ты подлец, и вдруг сам же это опроверг… — Он негромко засмеялся, чтобы отвлечь общее внимание на себя.

Все старались теперь не смотреть Кулю в глаза. Он внезапно обессилел, словно проделал тяжелейшую работу. Видно было, как подрагивают мускулы его щек. Он еще не мог переварить свое поражение и упорно молчал… Рита не была уверена, понимает ли он вообще, о чем говорят остальные. А тут вдруг вскипел Хорст Рудольф — первый красавец в бригаде, на глазах у Риты вставивший раму за четырнадцать минут и копивший деньги на машину.

— У нас каждый получает, что положено, — начал он. — А почему? Потому что мы не желаем подводить товарищей. А с теми, кто нам ножку подставляет, я работать не буду. Выбирайте: они или я!

— Смотри, пожалеешь, — мягко предостерег его Метернагель.

— Как же так, шли-шли в гору, а теперь изволь пятиться назад?! — растерянно сказал старик Карсувейт. — Нет уж, верьте мне, когда столько пройдено, назад ходу нет. — Он крепко запомнил службу у помещика.

Все молчали. Каждый задавал себе вопрос: неужели нам возвращаться назад, к эрмишевским фокусам с нарядами?

Метернагель сделал вид, что не понимает, о чем они задумались.

— Не знаю, как вы, а я чувствую, что в воздухе пахнет гарью. Что-то надвигается на нас… А что, если, перевыполняя норму, мы поможем потушить пожар? Не так это нелепо, как вам кажется. Вдруг от нас этого даже потребуют? А мы возьмем да и скажем: оставьте нас в покое, у нас каждый получает, что положено.

Он открыто, в упор посмотрел на Гюнтера Эрмиша. Эрмиш давно уже ждал этого взгляда и теперь густо покраснел.

— За кого ты нас считаешь? — задыхаясь от волнения, проговорил он. — Ты думаешь, один раз обманули, значит, всегда будем обманывать? Да, верно! Мы тебя тогда нагрели на три тысячи марок. Конечно, я отлично знал, что вписываю в наряды несуществующие операции. Почти все это знали. А ты за это слетел с места. Ну и что ж? По-твоему, мы теперь всю жизнь должны ходить в жуликах?

Метернагель так побледнел, что Рите стало страшно за него. Ему вовсе не хотелось затягивать эту паузу. Даже самым ответственным в жизни минутам он не привык уделять много внимания.

Нагнувшись за своим истрепанным портфелем, он сказал:

— Собрания никогда не следует затягивать зря.

Когда уже все стали расходиться, подоспел Эрнст Вендланд.

— Нам до зарезу нужны еще столяры, — обратился он к Эрмишу. — Вы собираетесь наконец давать больше рам?

— Все может быть, — сказал Эрмиш.

Этот день доконал его.

— «Может быть» отвечают в романах, — возразил директор.

— Вовсе нет, — перебил Метернагель и предостерегающе посмотрел на Вендланда. — Ты же знаешь, когда девушка говорит «может быть»…

Вендланд рассмеялся и угостил всех сигаретами.

— Тебе хорошо, — обратился он к Эрмишу. — Стать прославленным бригадиром куда легче, чем прославленным директором.

— Но сохранить славу не так-то легко, — возразил Эрмиш.

Все засмеялись и похлопали его по плечу: что правда, то правда!

У Риты сжимается сердце, когда она подходит к двери Метернагелей. Сильно ли может человек измениться за два месяца?

Как всегда, дверь открывает его жена. При виде Риты лицо ее проясняется.

— Он спит, но ради такой гостьи я могу его разбудить, — говорит она.

У двери в спальню она еще раз оборачивается.

— Если вы испугаетесь, не показывайте вида…

Предупреждение было не лишним.

Войдя, Рита маскирует испуг улыбкой.

— Кто тебе велел меня сменить? — говорит она.

Он понимает, что она не ожидала увидеть тяжко больного человека, но притворяется, будто не заметил этого. Он может делать что-нибудь одно: поворачивать голову, или улыбаться, или говорить — все это по очереди. Улыбка — единственное, что не изменилось в его лице, и от этого оно кажется еще более чужим.

— Садись, дочка, — говорит он. Да, его порядком скрутило, и сердце, и нервы, и кровообращение нарушено, — словом, все никуда. Придется ехать на курорт. Пусть немного подлатают.

— А кого временно, вместо тебя, назначили мастером? — спрашивает Рита.

Не временно, нет, говорит Рольф, зачем обольщаться? Мастером ему уже не быть. Его преемник — Эрмиш.

Что тут скажешь? Их взгляды встречаются. Рита перестала притворяться. Оба чувствуют, что достаточно давно знают друг друга и могут начистоту говорить обо всем. А между тем, казалось бы, так недавно — каких-нибудь полтора года назад — она неопытной девчонкой робко семенила за ним по заводу и больше всего на свете боялась осрамиться в его глазах.

— Знать бы заранее, что тебе еще свалится на голову, — говорит Рольф. — Было время, когда мне казалось: хуже некуда. Отныне мне никакой черт не страшен.

— Вот и отлично, — подхватывает Рита, — тебе и правда никакой черт не страшен.

Оба смеются. Фрау Метернагель, явно довольная, просовывает голову в дверь. Недаром она сразу решила, что от этого визита может быть только польза. Она приглашает Риту в столовую выпить чашку кофе.

Всякий раз, когда Рита бывала в этой комнате, Метернагель сидел на своем излюбленном месте у окна. Без него и без дыма его сигареты ей здесь неуютно.

Бросается в глаза, что диван обветшал, что ковра нет. Линолеум натерт до блеска, но ковра нет.

Фрау Метернагель рада, что есть с кем отвести душу. Мужу она давно не поверяет своих забот.

— Что поделаешь, он не такой, как все, — с грустью говорит она. — Я ведь видела, что он себя губит. Другие и телевизором и холодильником обзавелись, и стиральную машину жене купили. А знаете, что он делает с деньгами с тех пор, как дочки стали самостоятельными? Он копит. И думает, я не знаю на что. А я отлично знаю: он хочет вернуть те три тысячи, которые переплатил когда-то. Он сумасшедший, говорю вам, сумасшедший. Подумаешь, нужны заводу три тысячи марок! Вот мне они действительно нужны.

Рита пьет жиденький кофе, съедает ломтик хлеба.

Он женился на этой женщине, когда она была горничной, а он — подмастерьем. Они еще ребятишками играли вместе во дворе. Дом, в котором они выросли, до сих пор цел. Рита его видела.

«Где такая чистота, там бедности быть не может», — заявила попечительница и оставила мать Метернагеля с пятью детьми без пособия.

Девочка — впоследствии жена Рольфа — часто наведывалась к ним и прибирала комнату, когда мать уходила стирать. У них все были мальчики, Рольф — самый старший.

Эта женщина состарилась бок о бок с мужем. Видимо, она была в свое время недурна собой. Муж всегда требовал от нее бережливости. Теперь лицо у нее дряблое, покорное. А платье — пятилетней давности.

Да, он и жену воспитал по-своему. Но никогда не говорил об этом. А насколько может хватить сил человеческих?

— Вы даже себе не представляете, какую работу проворачивает ваш муж, — говорит Рита, не в силах подыскать слова ободрения. — Как его все ценят. Без него вообще нельзя обойтись.

— Знаю, знаю, — тихо говорит фрау Метернагель. — Видно, ему на роду написано быть таким.

Когда Рита заходит к Рольфу Метернагелю проститься, он уже опять спит. Ей страшно смотреть на его изможденное лицо. Она притворяет за собой дверь.

Первый день ее вновь обретенной свободы близится к концу. Сумерки нависли над городом. Люди торопятся домой после работы. На темных фасадах вспыхивают прямоугольники света. И вот уже и дома, и в общественных местах вступает в силу вечерний ритуал, тысячи разнообразных действий, зачастую ведущих к самой скромной цели — к тарелке супа, натопленной печке, колыбельной песенке. Иногда какой-нибудь муж смотрит вслед жене, выходящей из комнаты с посудой, и ей не видно, сколько восхищения и признательности в его взгляде. А то жена подойдет к мужу и погладит его по плечу. Она давно этого не делала, но чутьем угадывает, в какую минуту ему нужна ее ласка.