Страница 7 из 82
Переводчика? Пока Кингсли поднимался из-за стола, его сердце пустилось вскачь. Отец Генри говорил, что никто в школе не говорил по-французски кроме мистера Стернса. Каждый ученик этой школы, казалось, был в столовой, склонившись над дымящимися мисками томатно-базиликового супа. Каждый ученик, но не Стернс. Не то, чтобы Кингсли высматривал его, наблюдая за дверью и пристально изучая помещение между каждым глотком чая.
Отец Генри провел его в кухню, через стену пара. За громадной черной плитой, молодой священник взмахивал лопаткой для переворачивания пищи в унисон фразе, которую он повторял снова и снова. Создавалось впечатление, будто слова его - музыка, а лопатка – дирижерская палочка.
- А теперь повторяйте Вы: Você não terá nenhum outro deus antes de mim.
- Si, отец Альдо, – слова раздались из-за стола, в нескольких шагах от плиты. - Você não terá nenhum outro deus antes de mim.
Кингсли почти вздрогнул при звуке голоса, элегантного тенора, глубокого и поставленного, но также холодного, отстраненного и далекого. Голос принадлежал Стернсу, белокурому пианисту, которого он увидел, когда сделал два шага вперед и осторожно заглянул за холодильник. У ног Стернса лежала черная кошка, свернувшись в плотный клубок и поглядывая на Кингсли недобрым взглядом своих ярких зеленых глаз. Он наблюдал, как Стернс осторожно потер голову кошки, кончиком ботинка, произнося слова на языке, который Кингсли не узнал.
- Muito bom, - сказал священник, взмахнув лопаткой перед собой и поклонившись. – Отец Генри, что вы делаете на моей кухне? Мы уже говорили об этом.
- Мне жаль, что прерываю вас, отец Альдо, мистер Стернс.
- Нет. Вам не жаль. Вы всегда любите, прерывать. Это то, что у Вас получается лучше всего, - ворчал отец Альдо с широкой улыбкой на лице.
Кингсли попытался определить акцент. Бразилец, возможно? Если это так, то это означает, что язык, который учил Стернс - португальский. Но зачем кому-то у черта на куличиках, в штате Мэн, учить португальский?
- Отец Альдо, я прерываю Вас, потому что Вы чересчур много говорите. Я вынужден прервать, если я собираюсь высказаться до заката.
- Солнце село, и все же Вы по-прежнему мешаете.
- Вы перебиваете мое перебивание, Альдо. И я очень извиняюсь за то, что прервал урок мистера Стернса. Но как раз в его лингвистических способностях мы и нуждаемся. Это Кингсли Буассоннё, наш новый студент. Я боюсь, он совсем не говорит по-английски. Мы надеемся, что мистер Стернс сможет помочь нам. Если он сделает одолжение…
- Конечно, отец. – Стернс закрыл книгу перед собой и встал.
И снова Кингсли был впечатлен ростом блондина пианиста, его невыносимо красивым лицом.
- Буду рад помочь, чем смогу. Разумеется, мистер Буассоннё не нуждается в моей помощи. В конце концов, он прекрасно говорит по-английски. Ведь так?
Кингсли замер, когда Стернс повернулся к нему, произнося эти два последних слова. Отец Альдо и Отец Генри уставились на него в недоумении.
- Мистер Буассоннё? - сказал отец Альдо с характерным для бразильца акцентом. - Это правда?
- Естественно, правда.
Стернс перешагнул черную кошку и встал перед Кингсли. Он должен был испугаться, должен был смутиться. Но, то как он сократил расстояние между ними и этот острый пронзительный взгляд, пробудили другие чувства в Кингсли, чувства, которые он поспешил спрятать глубоко внутри себя.
- Он смеялся, пока вы двое спорили. Он точно знал, о чем вы говорили между собой. Если он говорит по-французски в штате Мэн, он либо из Франции, где он начал изучать английский язык в возрасте семи или восьми, или он из Квебека и, следовательно, по меньшей мере, сносно говорит на двух языках.
Отец Альдо и отец Генри продолжали пялиться на него, в то время как Стернс сверлил его проницательными, серо-голубыми глазами.
- Я, определенно, не из Квебека, - сказал, наконец, Кингсли, гордость в его крови урожденного парижанина победила всякое желание анонимности и безмолвия. - Я из Парижа.
Стернс улыбнулся и Кингсли ощутил, словно его кровь застыла.
- Лжец и сноб. Добро пожаловать в школу Святого Игнатия, месье Буассоннё, - сказал Стернс. - Так приятно видеть вас здесь.
Второй раз за день, Кингсли фантазировал о том, как ступает навстречу ножу Троя, позволяя лезвию погрузиться в его сердце. Наверное, лезвие из настоящей стали причинило бы меньше боли, чем стальное осуждение в глазах Стернса.
- Я не хотел приезжать, - возразил Кингсли. - Я здесь, против моей воли. И я не обязан говорить, если не хочу.
- Вас ждет светлое будущее с цистерцианцами, - сказал Стернс, скрестив руки на груди. - Они тоже принимают обеты молчания. Правда, из соображений благочестия, а не во избежание нежелательного внимания.
- Мистер Стернс, - мягко упрекнул отец Альдо. - Мы можем быть иезуитами, но здесь мы чтим Устав святого Бенедикта*.
Стернс тяжело вздохнул.
- Конечно, отец. Простите меня.
Кингсли не расслышал в его голосе особенного раскаянья но, ни отец Альдо, ни отец Генри не высказали каких-либо дальнейших возражений. Казалось, они были запуганными, как и Мэтью. Что же за человек этот Стернс?
- Может, Вы покажете мистеру Буассоннё общежития. Познакомьте его со школой лучше, нежели юный Мэтью, - сказал отец Генри. - Если у Вас есть время.
Стернс кивнул, сделал еще один шаг в сторону Кингсли, и, опустив голову, посмотрел ему в глаза. Опустив голову?
Кингсли измеряли в больнице и его рост ровно шесть футов. Стернс, должно быть, шесть и два дюйма, как минимум.
- У меня есть время. - Стернс улыбнулся ему еще раз. - Пойдем?
Кингсли колебался, не ответить ли - нет, опровергая то, что Мэтью недостаточно хорошо познакомил его со школой, что он не нуждается в повторном знакомстве, и поблагодарить за предложение. И все же, хоть и казалось, что Стернс уже недолюбливает его, может даже ненавидит, Кингсли не мог отрицать, что все в нем хотело на мгновение остаться наедине с этим таинственным молодым человеком, с чьим мнением считались даже священники.
- Oui, - прошептал Кингсли, и красиво очерченные губы Стернса сложились в жесткую линию.
Кингсли последовал за ним из кухни. Как только они вышли за дверь и оказались одни в коридоре, Стернс повернулся к нему лицом.
- Père Henry est un héro, - начал Стернс на безупречном французском. Отец Генри - герой.
- Ты должен простить его за очень скудные знания о Франции. Во время Второй мировой войны, он был в Польше тайно переправляя евреев в безопасные места и скрывая женщин и девушек от русских солдат. Я знаю это только потому, что другой священник здесь сказал мне. Отец Генри не говорит о сотнях жизней, которые он помог спасти. Он говорит об итальянской еде и детективах. Отец Альдо бразилец. Он и двенадцать других были в плену у партизан в 1969 году. Отцу Альдо было двадцать девять лет, и, несмотря на принадлежность к богатой и влиятельной семье, он по собственному желанию был последним освобожден из плена. Он не покинул остальных пленных, пока они не были благополучно выпущены на свободу. Он простил своих похитителей и публично попросил суд проявить к ним снисхождение. Теперь он готовит для нас.
- Зачем ты все это мне рассказываешь? – спросил на английском Кингсли, чувствуя, что в первый раз после смерти родителей может легко расплакаться.
- Отец Генри попросил меня познакомить тебя со школой Святого Игнатия. Это я и делаю. Идешь? – спросил он, продолжая говорить на французском.
Кингсли ничего не сказал, но последовал за ним по коридору. Стернс остановился в дверях столовой. Только два мальчика остались за столом, кушая и разговаривая.
- Ton ami Matthew (прим. Твой друг Мэтью), - сказал Стернс, кивнув головой в сторону маленького рыжеволосого мальчика, который провел ему первую экскурсию по школе, сидевшего рядом с мальчиком чуть повыше, с черными волосами и в очках. - Он пришел сюда полтора года назад. Несмотря на то, что ему было одиннадцать лет, когда мы увидели его впервые, он выглядел едва ли старше восьми. Его родители не обращая на него внимания, едва не довели его до грани голодной смерти. Богатая католическая семья из той местности, где Мэтью был найден копающимся в мусорных баках, платит за его обучение здесь. Мальчик, что с ним рядом - это сын тех людей, которые оплачивают обучение Мэтью. Ни один из них не знает этого. Они стали друзьями без давления извне.