Принц (ЛП)

Тепло тела обожгло его спину. Он лег спать, не надев ничего, кроме пары черных боксеров, которые подарила ему Сьюзан. Поэтому на своей коже он ощутил пуговицы Оксфордской рубашки, шелк галстука, холодный металл пряжки ремня. Глубоко вдохнув, Кингсли почувствовал запах зимы.

- Я скучал по тебе, - прошептал он на французском.

Сорен ничего не сказал, только теснее прижался к нему. Едва он увидел, что в полоске света под дверью скользнула тень, Кингсли возбудился. Он хотел почувствовать возбуждение Сорена тоже, хотел почувствовать своей спиной, на себе и внутри себя. Кингсли уперся в стену руками. Сорен схватил его за запястья, легко сжимая.

- Ты вернулся, - проговорил Сорен в волосы Кинга.

- Ты мне так сказал.

В этих четырех словах, Кингсли почувствовал, своего рода, сокровенную правду, которую никогда не испытывал в себе ранее. Ты мне так сказал. Кингсли бы сделал что угодно, абсолютно что угодно, для Сорена.

- Я тебя ранил. Серьезно.

Сорен произнес эти слова просто, без тени вины или стыда.

- Oui.

- Тебе это понравилось.

Это был не вопрос.

- Oui. Mais…

Кингсли не знал, как заговорить. Он замолчал, и оставил его единственное слово возражения висеть в воздухе.

- Я найду способ быть более осторожным, - пообещал Сорен.

Он положил руку на плоский живот Кинга, и тот резко вдохнул. Прикосновение руки Сорена к коже прошло сквозь него удовольствием.

- У меня есть кое-что, что должно помочь, - сказал Кингсли.

- Хорошо.

Сорен поцеловал его голое плечо.

- Сейчас?

Он почувствовал, как Сорен качает головой.

- Не сегодня. Не здесь. Но скоро.

Кингсли кивнул. Он был разочарован, но все равно не ожидал, что это произойдет в момент, когда он вернется в школу.

- Возвращайся в кровать, - приказал Сорен. – Иди спать.

- Oui, monsieur, - сказал Кингсли, улыбаясь в стену.

Низкий смех Сорена вызвал мурашки, которые побежали по центру позвоночника Кингсли. Сорен оттолкнулся от него медленно, и ему тотчас стало не хватать этого жара на своей похолодевшей коже.

Повернувшись, он столкнулся лицом с Сореном. Боже, тот стал еще красивее за лето. На вид его волосы стали примерно на дюйм длиннее, даже глаза более серые. Сорен отказался от школьной формы в пользу настоящего костюма, сделавшего его похожим на мужчину, которым он стал.

- Я твой, - прошептал Кингсли. Он положил обе ладони на грудь Сорена. – Ты знаешь это.

Сорен посмотрел вниз на его руки.

– Я знаю. Я… - начал было он, и остановился перевести дыхание. - Я не хотел делать тебе больно так, как сделал.

Кингсли улыбнулся.

- Мне понравилось, что ты сделал мне больно.

- Хорошо. Я должен был сделать тебе больно.

- Должен?

Кингсли встретился глазами с Сореном. Их выражение Кингсли было непонятно. Что же он там увидел? Сожаление? Нет. Не стыд. Не страх.

- Я другой.

Сорен повернул голову и уставился на тускло освещенный коридор. Тени притаились в углах. Но Сорен смотрел на тени или на что-то в них?

- Нет, не другой. Лучший, -  заверил его Кингсли.

Сорен слабо улыбнулся и оторвал взгляд от темноты в конце коридора.

– Да. Я не могу…

Кингсли ахнул, когда Сорен вдруг сунул руку в боксеры Кингсли и обхватил его пальцами.

- Это, - прошептал Сорен, приблизив свой рот к уху Кингсли. - Пока я не сделаю тебе больно, пока я не причиню тебе страданий, я не могу…

И Кингсли понял. Сорен не мог возбудиться, если не причинял боли. Теперь все встало на свои места. Отдаленность Сорена, стена самозащиты, что он построил вокруг себя, его отчужденность, которая держала подальше от него других мальчишек, все сделано специально, чтобы защитить любого, кто хотел приблизиться к нему. Подобраться к Сорену - означало выйти живым из огня, пройти босиком по стеклу, проползти через ад.

Кингсли выгнул бедра, толкаясь в руку Сорена. Он чуть не кончил от одного этого движения.

- Je comprends.

Сорен медленно освободил Кингсли и отдернул руку, слегка расширив глаза, как будто в удивлении.

- Ты понимаешь меня, - сказал он. - Но я не понимаю тебя. Ты не боишься этого?

Кингсли пожал плечами.

¬¬- Я говорил тебе, я француз. Когда-нибудь читал Маркиза де Сада?

Он ухмыльнулся от уха до уха, и улыбка Сорена стала шире.

- Иногда мне кажется, что я это он. Еще я читал Макиавелли. Государь *. ( The Prince от итал. Il Principe; также часто встречается более близкий к оригиналу, но менее точный по смыслу перевод «Князь».Это одно из самых знаменитых произведений мировой литературы, которое было написано Никколо Макиавелли еще в 1513 году. Эта книга — трактат флорентийского философа, в котором цинично и откровенно описываются правила настоящего лидера государства, методы захвата власти, приемы правления и навыки, необходимые для эффективного правителя.) Лучше, чтобы тебя боялись, нежели любили.

Кингсли услышал печаль в голосе Сорена, стремление к чему-то, что, по его мнению, он не мог иметь.

- И, - продолжал Сорен, - безопаснее, чтобы тебя боялись, нежели любили. Во всяком случае, когда дело касается меня.

Он улыбнулся почти застенчиво, и Кингсли вдруг понял, почему Сорен был настолько холоден, настолько далек, почему он мог и действительно вселял такой страх в сердца каждого, кто оказывался рядом с ним. Он делал это нарочно. Он делал это, чтобы сохранить их в безопасности.

Потянувшись, Кингсли положил руки на грудь Сорена и почувствовал, как его сердце бьется медленно, размеренно.

- Я не хочу быть в безопасности, - прошептал Кинг.

- Ты не знаешь, о чем говоришь, Кингсли.

- Я знаю точно, о чем говорю. Ты думаешь, что ты сломлен. Non, ты совершенен.

Он произнес эти слова по-французски. Гораздо проще говорить правду на родном языке.

- Будь у тебя выбор, ты бы согласился быть таким как я?

- Я уже сделал выбор. Ты сожалеешь о том, что одинок, потому что думаешь, будто должен держать других подальше от себя. Но это не удержит меня на расстоянии.

- Всегда…, - Сорен снова отвел взгляд, посмотрел вверх и вздохнул. - Я всегда хотел верить, что Бог создал меня таким по какой-то причине.

- Je suis la raison.

Я и есть эта причина.

Сорен медленно выдохнул. Он провел ладонью вверх по руке Кингсли к плечу. Обхватив сбоку его шею, он приблизил свой рот к Кингсли. Кинг открылся поцелую, позволив языку Сорена прикоснуться к его. Такой нежный поцелуй, такой интимный, даже осторожный.

- Ma raison d’être, - прошептал Сорен, и Кингсли задрожал от желания.

- Ты сдерживаешься. Я чувствую это. – Кингсли проговорил слова в губы Сорена.

- Я должен сдерживаться. По крайней мере, сейчас. Или я опять разорву тебя на куски.

- Я хочу этого. Я хочу тебя.

Сорен оставил еще один быстрый поцелуй на губах Кингсли.

- Скоро. Я найду способ для нас быть вместе. Но я снова причиню тебе боль. Я уверен в этом. Ты должен будешь помочь мне удержаться и не зайти слишком далеко.

Кингсли сжал рубашку Сорена обеими руками и попытался притянуть его ближе. Два с половиной месяца порознь, он жил в агонии. Он не мог позволить Сорену уйти. Еще нет.

- Я умолял тебя остановиться той ночью. Я говорил “стоп” и, “пожалуйста” и “нет”, а ты продолжал. Я не хотел, чтобы ты останавливался, но я не знаю, что делать, чтобы заставить тебя остановиться, если слово “стоп” не работает.

- Оно не сработало, потому что я знал, что ты не хотел, чтобы я останавливался. Когда-нибудь я смог бы. Тогда говори…, - Сорен сделал паузу и оглядел коридор. Холодные каменные стены без украшений, кроме нескольких изображений различных святых и пап, - …милосердие.

Кингсли рассмеялся.

- Милосердие? Серьезно?

Сорен кивнул. Но он не засмеялся, даже не улыбнулся.

- Милосердие (Mercy). Это звучит как мерси, ты знаешь.

Mercy. На английском языке это означало акт прощения, сострадания. Merci - на французском это “спасибо”.