Принц (ЛП)

- Хватит пялиться на меня, Кингсли, - сказал Сорен, переводя взгляд от дороги за окном к лицу Кинга.

- Я пялюсь на тебя вот уже тридцать лет.Пора бы привыкнуть, mon ami.

Сорен слабо усмехнулся, что слегка разрядило тревожную обстановку, которая пугала Кингсли.

- Да, полагаю, что так. Тебе не следовало ехать со мной. Поездка вполне может оказаться бессмысленной. И я знаю, что у тебя не самые теплые воспоминания о школе Святого Игнатия.

Кингсли медленно выдохнул. Слова были и правдой, и ложью.

- Перед тем, как Мари-Лаура… - начал он и остановился, чтобы взять себя в руки. Разговоры о сестре давались ему труднее, чем любые другие. – До того, как она приехала, все было идеально. Воспоминания о школе Святого Игнатия, мои самые любимые. Мне хотелось бы, чтобы ты в это верил.

- Я верю в это. - Вздохнул Сорен. - Мне только хотелось бы, чтобы это было не так.

Кингсли наклонил голову. В прошлом Сорена внимание привлекала только бесстрашная дерзость. Именно благодаря ей, когда Кингсли поцеловал его, все получилось в тот день в комнате общежития. Может быть, она помогла бы и сейчас.

- Неужели тебя беспокоит то, что я до сих пор тебя люблю?

- Кингсли, серьезно. - Сорен закинул ногу на ногу.

- Я есмь. Я есмь то что я есмь.*

- Богохульство ни к чему не приведет.

- Я уже оставил попытки привести куда-либо нас с тобой. Mais c’est vrai.

- Тридцать лет, Кингсли. Мы были любовниками тридцать лет назад.

- Non. - Кингсли наклонился вперед на своем сидении. Он бросил взгляд на окно между ними и шофером, чтобы убедиться, что то было полностью закрытым. Последнее, что ему было нужно, чтобы их прошлое с Сореном, вышло наружу. БДСМ сообщество на словах очень даже уважало странности других, но он знал, что на мужчин сабмиссивов часто смотрели свысока мужчины Доминанты. И женщины Доминанты. И женщины сабмиссивы…

- Нет?

- Это было не тридцать лет назад. Это было четырнадцать лет назад. Это была ночь…

- Я помню ту ночь.

Оборвал его холодно Сорен и Кинг снова откинулся на сиденье.

- Bon. Рад, что ты помнишь. Я никогда не забуду ту ночь, даже если бы ты захотел.

Сорен еще раз отвел взгляд, уставившись в окно.

- Я не забыл. И не хочу забывать ту ночь.

Сердце Кингсли подпрыгнуло от слов Сорена. “И не хочу забывать ту ночь”. Та ночь…

В нескольких минутах езды до аэропорта, Кингсли закрыл глаза и позволил своим мыслям воспарить назад в прошлое. Та ночь… он будет помнить ту ночь даже на смертном одре.

Он все еще помнит тот ледяной холод, который прошиб его тело в день, когда Сорен признался, что влюбился в девочку из своей церкви. Кингсли знал, что между ними все будет по-другому, когда они вновь встретились, уже повзрослев, после десяти лет разлуки. Сорен вернулся из своего изгнания с белым воротником на шее. Кинг вернулся из ада с зажившими пулевыми отверстиями на теле и незаживающими ранами в сердце.

Они были вежливы друг с другом после того, как снова встретились. Порой даже были нежны. И Кингсли мечтал, что он и Сорен продолжат с того, на чем они остановились в школе Святого Игнатия, но мечты не оправдались, поскольку ночи проходили одна за другой, а Сорен оставлял его одного в своей постели.

И тогда прозвучал те слова, те страшные слова:

“Кингсли, я нашел ее”.

Сорен видел огорчение Кингсли и заверил его, что ничего не изменится. Они мечтали о такой девушке, как эта, мечтали, но не смели надеяться, что она на самом деле существовала. О такой девушке, которая необузданнее и опаснее, чем они двое вместе взятые… Сорен нашел ее. И он хотел разделить ее с ним.

Но годы шли, а Сорен оставлял Элеонор девственницей. Кинг чуть не свихнулся от желания, жажды быть с этим совершенным диким созданием, которое Сорен нашел для них. Но на самом деле, он желал не Элеонор, хоть он никогда и не встречал женщины более волнующей, более опьяняющей. Разделить ее означало, что он и Сорен будут в одной постели еще раз. Даже если бы Элеонор лежала между ними, у Кингсли был бы шанс, по крайней мере, увидеть его еще раз обнаженного, прекрасного и возбужденного.

Возможно, даже прикоснуться к нему. И он к нему прикоснулся.

В течение нескольких месяцев Сорен хранил Элеонор только для себя. Это не удивляло Кинга. Девочка нуждалась в обучении, нуждалась в дрессировке. И вопреки всем обещаниям Сорена, что она будет принадлежать им, Кингсли знал, что Элеонор будет принадлежать только одному священнику. Сорен хотел владеть этой девочкой.

Но вместо этого он влюбился в нее. И, осознавала она это или нет, но из-за его любви к ней, она владела им так же, как и он ею.

Однако наступила та ночь, когда Сорен привел Элеонор в городской дом, в постель Кингсли. Он должен был поговорить с ней сначала. Она так боялась позволить какому-то мужчине, не ее хозяину, трогать ее, что каблуки ее туфель отбивали дробь по кафельному полу.

Наедине в музыкальной комнате его особняка, Кингсли разговаривал с ней, дразнил ее, обещал, что не причинит ей вреда. И, наконец, она расслабилась, наконец, улыбнулась. И в ту же минуту, как они вошли в его спальню, она стала сиреной, которую описывал ему Сорен.

- Кто из нас первый? - Сорен спросил из-за плеча Элеонор.

И Кингсли воспользовался возможностью помучить ее, поскольку Сорен мучил ее так много раз.

- Выбор за леди, конечно.

Свирепый взгляд, который Элеонор направила Кингсли, практически прожег в нем дыру. И заставил его хотеть ее еще больше. Все еще в бешенстве, что ее владелец решил поделиться ею с другим мужчиной, Элеонор ответила, - Кингсли.

И началось веселье.

Элеонор упала на колени перед ним и расстегнула его штаны. После того, как она взяла его член в рот, он сразу понял, почему Сорен так сильно запал на эту девушку. Она подчинилась бы чему угодно. И хотя она протестовала, жаловалась, сопротивлялась в душе, она хотела подчинения, любила подчинение, нуждалась в подчинении. Что ж, Кингсли заставил ее подчиниться. Сначала его члену, а затем его кнуту.

После порки Сорен забрал Элеонор на кровать и связал ей руки над головой. Сидя перед ней, Кингсли скользнул одним пальцем внутрь ее лона и подался вперед, открывая ее. Но когда Сорен начал входить в нее, Кингсли оставил палец внутри. Она была настолько мокрой от совместного проникновения его пальца и Сорена, что жидкость стекала по его руке, пачкая манжету рубашки. Он сберег эту рубашку, что висела теперь в его шкафу, никогда снова не надетая, никогда не стиранная.

И время пришло. Сорен лежал на спине, опираясь на гору подушек. Он притянул Элеонор, обнаженную, не считая пары белых туфель на высоких каблуках, на свою грудь.

И, пока Сорен держал ее в руках, Кинг трахал ее. Никогда ни до, ни после этого, он не брал женщину так жестко и так основательно. Она стонала от удовольствия, вздрагивала от боли и закрывала глаза в экстазе. Но когда ее глаза закрылись, Кингсли посмотрел на Сорена, который в ответ посмотрел на него. И Кингсли понял…это случится этой ночью.

Они вымотали Элеонор через час, и разрешили ей отдохнуть.

- Вино, - Сорен сказал, что хотел вина.

- Нет, - Кингсли нахмурился. Туман в голове развеялся. Кинг предложил вина. Сорен охотно согласился. Он поцеловал свою Элеонор и уложил ее в кровать. Плечом к плечу они покинули спальню. Вина они так и не выпили. Очутившись в коридоре, Кингсли ощутил руку на затылке, пальцы впивались в его кожу. Он помнил ту руку, те пальцы...

Сорен поднес рот к уху Кингсли.

– Останови меня прямо сейчас, - он приказал, и Кинг подавил улыбку.

– Остановить что, сэр?

- Это.

И Кингсли внезапно оказался прижат к двери одной из многих гостевых комнат, грудь Сорена прижималась к его спине.

– Я покалечу тебя, если ты меня не остановишь.

Сорен зарылся рукой в длинные волосы Кинга, скрутив их, обнажил часть шеи. Когда губы Сорена прикоснулись к пульсирующей жилке под его ухом, Кингсли уже знал, ничего, им сказанное или сделанное, не остановило бы их сейчас. Кинг открыл дверь в гостевую спальню. Сорен закрыл ее за ними.