Ламбрант

—Простите, можно мне выйти в туалет?— спросил болван, и вся Кузнецкая братия состроила недовольные гримасы.

—Выйди и впредь забудь дорогу сюда!— пробурчал Артур.

—А? Хорошо, ага,— закивал придурок, наступил на горящую свечу и хотел уже выйти из помещения, но подошва его кроссовок прилипла к расплавленному воску.

—…И знакомо мне чувство, предсказывающее наступление ада на земле,— продолжал пафосную речь Сильваний, не обращая внимания на остолопа, который пытался отодрать подошву от пола.

—Я бы отрезал ему ступню прямо сейчас,— прошептал Павел Архату, и тот одобрительно качнул головой.— Он сейчас довыпендривается, получит в ухо от Сильвы, как бы к врачам потом вести не пришлось…

Берсеньев-младший понял намёк. Он, придерживая складки своей тёмной хламиды, тихо подошёл к кудрявому имбецилу и со злостью толкнул его к выходу.

—Э, ты чего?..— прогудел паренёк перед тем, как Архат вышвырнул его в коридор. Там он и устроил недоумку экзекуцию. Парочка ударов была отчётливо слышна Паше, чему он был несказанно рад.

Добиться достойной тишины в зале не получалось. Помимо разбирающихся за стенкой парней, шум также создавало спрятанное в ящике животное, которое периодически сотрясало его в попытке вырваться на волю. Из Берсеньевской группировки нормально себя вели лишь девчата, покорно слушая именитого гостя. Лица же мужского пола позволяли себе посмеиваться над Мартынским, обменивались какими-то репликами, прислонялись к стене. Да кто они такие, чтобы так себя вести?! Не затей один из Кузнецких ритуальную пляску, Павел непременно заставил бы Архата разобраться и с остальными подопечными.

Окончательное разочарование наступило с пробуждением солнца. Несмотря на середину сентября, оно было всё таким же ярким, как летом. Из-за него в комнате сделалось слишком светло, и всякое продолжение мессы не имело никакого смысла. Потерпев ещё пару минут этого издевательства над канонами сатанизма, Павел снял с взмокшей головы капюшон и осторожно обогнул круг из девяти танцующих ребят, которыми руководил соратник Сильвания.

—Извини, конечно, но больше я к вам не приду,— произнёс парень, стащил с себя широкую хламиду и передал её Артуру, который вышел следом за ним.— Твои дружки превратили обряд в черт те что, и это не в первый раз.

—Ах, я и сам разочарован этим сбродом,— признался Берсеньев и отложил чёрное одеяние на перила лестницы.— Если б не Гросс, давно забросил бы эту галиматью к чёрту на кулички.

Он вытащил из-за пазухи пачку дорогих сигарет, предложил одну из них нервному Паше и задымил вместе с ним. Двор уже заливал солнечный свет, отчего всё вокруг казалось тёплым и будничным.

—После распада нашей центральной общины достойных претендентов на её замену я не вижу,— выдохнул растрёпанный Павел.— Гроссу всё по барабану, старшие от нашего дела отреклись, а младшие балду пинают… Нет, о каком сатанизме тут может идти речь?! Это же стадо охламонов, которым вряд ли светит дьявольские дары.

—Жаль, что мастера из столиц не относятся к нам с должной серьёзностью, — выдохнуд Артур.— Прислали бы одного-двух своих специалистов, глядишь, и наладилось бы что-нибудь. Но, сам посуди, если откажусь ещё и я, останутся только ячейки Кузнецких да Лафурьевских, причём, из них лишь одна более менее что-то из себя представляет.

—Это точно, у них на страже Сильваний,— ухмыльнулся парень и, не докурив, швырнул сигарету в затоптанную цветочную клумбу.— Ладно, не обижайся, но я всё равно пойду.

—До скорого,— махнул на прощание Артур, взглянул на красивое голубое небо, потряс длинными рукавами своего бесформенного костюма, стиснул зубы и вернулся к единомышленникам. В отличие от Павла, ему приходилось присутствовать на подобных клоунских «мессах».

Город дремал, укрытый слабой розоватой дымкой. И хотя с рассветом воздух заметно прогрелся, в нём по-прежнему ощущалось присутствие влажного ночного холода. Без хламиды Паша ощущал это лучше кого бы то ни было. Тем более двигаться пришлось пешком, ведь общественный транспорт здесь ходил крайне редко.

В Декуровский собор Павел, на удивление, прибыл вовремя. В монастырский дворик только-только запускали толпу сочувствующих. Никаких предосторожностей местные охранники не соблюдали, на внешность посетителей не смотрели, сумки и одежду не проверяли. Экая безалаберность, подумал Паша. Так на божьем мероприятии можно запросто учинить что-нибудь непристойное, как в Питиримской церкви, когда ещё был жив настоящий культ дьяволопоклонников. Ох и повеселились же тогда! Тот день горожане запомнят надолго. Жаль, что покалеченный священник впоследствии опознал одного из обидчиков, отчего начались роковые репрессии на местных сатанистов. Ну да ладно, Паша верил в торжество справедливости и надеялся в будущем отомстить «языкастому и глазастому» святоше.

От воспоминаний на душе стало как-то тепло. Былые дни всегда вызывали положительные эмоции. Поэтому на православную атрибутику парень уже внимания не обращал. Впрочем, и присутствие духовных лиц тоже его не раздражало. Даже удивительно, ведь обычно они постоянно вызывали у Павла отвращение.

Поскольку в храме собралось много прихожан, «святоши» начали приветственную речь, используя тягучий славянский язык. При прослушивании этой белиберды Паша заскучал. Когда-то монологи церковников его впечатляли, затем, при постижении азов дьявольского учения, забавляли, потом злили, а теперь, стало быть, сделались ему абсолютно безразличны. До неприличия толстый епископ отчитал с одышкой традиционную утреннюю молитву, объявил зрителям о том, что сегодня здесь проходит съезд областных священников, представил нескольких важных старичков, разодетых в чёрно-белые рясы, и дал слово очкастому карлику, который, видимо, тоже имел определённое отношение к «религии».

Конгресс оказался ничуть не лучше «чёрной» мессы берсеньевцев. Он протекал столь же вяло, непоследовательно и безграмотно, отчего Паша невольно задался вопросом: почему он, первокурсник, студент никчемного юридического вуза, далёкого от Божьих наук, знает обо всех премудростях отправления ритуалов гораздо больше святош, причём как христианских, так и сатанинских?.. Ответ заключался в трудах несравненного гуру сатанизма Ла Вея: «Все религии лживы, так как их много и все они придуманы людьми, склонными к мазохизму».

Студент покинул собор задолго до окончания мероприятия. Время близилось к восьми, и надо бы появиться на первой паре без опозданий. Надеяться на окаянный городской транспорт он в этот раз не стал и сразу же поймал у ворот церковного комплекса чёрный «Москвич».

Современный Правовой Институт был когда-то одним из факультетов разросшегося за последние годы областного университета. Точную историю их разъединения Павел не знал, но повёлся, как и многие другие абитуриенты, на многообещающую рекламу дочернего вуза. Претендовать на места, выделенные бюджетом, он не смел, ибо в школе плохо дружил с базовыми гуманитарными науками. А вот на платной основе ему обучалось вполне спокойно и легко, учитывая, что платил за него совершенно посторонний человек, с которым зимой связалась дурёха-мать. В любом случае, будь сей тип хоть самим Люцифером, Паше он не нравился, и это вылилось в их взаимное недовольство друг другом. Тем не менее, в их взаимоотношениях прослеживалась относительная стабильность: без скандалов, без улыбок, без обязательств. Единственное, что взбесило новоиспечённого студента, так это недавнее поведение матушки, Элины Евгеньевны, которая посмела упрекнуть его в неблагодарности. Может, она отчасти и права, да только никто не заставлял её хахаля оплачивать учёбу. Он сам вызвался. А уж любить его за это Павел вовсе не обязан!

Корпус, отданный на нужды будущих юристов, располагался в границах университетского городка, отчего обстановка в этом районе была помпезной: колонны, памятники, барельефы на стенах старинных зданий, скверы и парки.

—Надо же, какие мы пунктуальные,— прозвенел знакомый голос со стороны машин, припаркованных у ограды парка, и перед Павлом предстала Зоя Смирдина.— Я заметила странную тенденцию, лекции ты посещаешь куда чаще уроков по алгебре.