Эйзенхауэр

Свои чувства Айк, как и раньше, выражал в письмах жене. «Как хотелось бы мне, чтобы этот жестокий военный бизнес был завершен быстро», — признавался он, а в других письмах называл войну «печальным делом» и признавался, как страшно посылать солдат, совсем еще мальчиков, на верную смерть. Айк приходил к выводу, что суровое наказание тех, кто развязал войну и привел к гибели миллионов людей, необходимо, но это — только часть послевоенных задач, что нужно найти пути для устранения войн из жизни общества{300}.

Разумеется, это были лишь эмоциональные эскапады, носившие утопический характер, но они свидетельствовали о чувствах. Думается, именно перед высадкой в Нормандии в голове Эйзенхауэра из отвлеченных планов всеобщего мира на земле начали возникать те реальные конструкции международной безопасности, которые он будет пытаться осуществить на своих послевоенных постах, от начальника штаба армии до президента США.

Пока же главнокомандующий, заботясь об успешности предстоявшей операции, думал прежде всего о том, чтобы на побережье осталось как можно меньше могил, хотя отлично понимал, что их будет немало. Как справедливо замечает С. Амброз, «для помощников Эйзенхауэра рядовые были прежде всего солдатами; для Эйзенхауэра они были гражданами, временно призванными войной, которую никто из них не жаждал, но которую они считали теперь необходимой»{301}.

Отложив намеченную высадку на месяц (разумеется, по согласованию с высшим руководством обеих стран) из-за недостатка сил, Эйзенхауэр на протяжении мая проверял и перепроверял готовность войск. 15 мая в штаб-квартире Монтгомери в Западном Кенсингтоне главнокомандующий собрал всех руководителей операции на итоговое совещание. Впрочем, это была скорее демонстрация готовности к предстоящим боям, ибо сюда явились король Великобритании и Северной Ирландии Георг VI, не обладавший властными полномочиями, но внимательно следивший за всеми перипетиями военных действий, глава британского правительства Черчилль, премьер-министр Южно-Африканского Союза Ян Смэтс и другие деятели самого высокого ранга. Эйзенхауэр кратко приветствовал собравшихся, предоставив честь выступить с отчетом генералу Монтгомери. Последний не скрывал, что союзные войска встретятся с крайними трудностями, но выразил уверенность, что все преграды будут успешно преодолены. Перед тем как король покинул собрание, Эйзенхауэр заверил его и всех собравшихся, что для успеха «Оверлорда» приложены максимальные усилия, подчеркнув, что военно-морская армада, которой предстояло действовать, была крупнейшей из всех, когда-либо существовавших в мире. Обращаясь к королю, он внешне вполне серьезно заявил, то на французском берегу уже наметил виллу, где остановится его величество, когда соблаговолит посетить соседнюю страну{302}.

Открытие Западного фронта

Казалось, для высадки всё готово. Но внезапно возникали новые и новые проблемы. 29 мая Эйзенхауэру сообщили, что немцы начали укреплять как раз тот район, где предполагалось десантировать американских парашютистов. Обсудив ситуацию с помощниками, Дуайт решил не вносить изменений в намеченный план. Вскоре выяснилось, что сообщение разведки было ошибочным — о районе высадки немцы не догадались не только до начала операции, но и в ее ходе, полагая, что это лишь отвлекающий маневр с целью прикрытия основных сил.

Начать было решено 4 июня. 2-го числа Эйзенхауэр переместил свой штабной пункт (основная часть штаб-квартиры оставалась на прежнем месте) в имение «Саутвик-Хаус» к северу от Портсмута в графстве Гэмпшир. Старинная усадьба использовалась британскими королями как летняя резиденция, а с 1943 года здесь находился передовой командный пост штаб-квартиры. Именно отсюда Эйзенхауэр руководил операцией.

Политической трудностью, с которой столкнулся командующий, был отказ де Голля подписать обращение к участникам французского Сопротивления об оказании помощи войскам союзников, прежде чем возглавляемый им Французский комитет национального освобождения будет признан в качестве временного правительства страны. 3 июня де Голль в сопровождении Черчилля прибыл в Саутвик-Хаус. Эйзенхауэр принял француза подчеркнуто любезно. Он преувеличивал силу Сопротивления, которое выражалось главным образом не в партизанских выступлениях, а в распространении нелегальных газет и листовок, как переоценивал и степень влияния де Голля на подпольные организации. Однако это обнаружится в следующие недели.

Дуайт показал де Голлю текст речи, с которой собирался обратиться к французам. Слова о том, что местная администрация (то есть вишисты) должна оставаться на своих местах и что после освобождения французы изберут правительство, привели председателя ФКНО в бешенство. Он потребовал, чтобы в речь были внесены изменения в том духе, что национальные предатели должны быть немедленно отстранены от власти и подвергнуты справедливому наказанию, а ФКНО объявлен временным правительством республики.

Эйзенхауэр принес извинения, но объяснил, что сделать это уже невозможно, так как речь записана на пленку и будет пущена в эфир одновременно с началом высадки. В связи с этим де Голль заявил, что останется в стороне и не будет выступать с обращением к французам о поддержке англо-американских войск. Расстались они холодно, но вечером того же дня Эйзенхауэру передали, что де Голль (очевидно, под давлением Черчилля) передумал. Когда через три дня французы услышали обращение Эйзенхауэра, вслед за ним прозвучала речь Шарля де Голля, в которой он назвал себя главой Франции и указал, что его сограждане «должны точно следовать указаниям французского правительства и руководителей, которые им признаны»{303}.

Это было не совсем то, чего желал Эйзенхауэр, и совсем не то, на что рассчитывал Рузвельт, но приходилось считаться с тем, что, по всей вероятности, именно с де Голлем как главой правительства освобожденной Франции придется иметь дело.

Теперь, когда все приготовления к высадке были завершены, в действие вступал фактор, на который не только Эйзенхауэр со своим штабом, но и никто другой повлиять не мог: погодные условия. Метеорологи предупреждали, что ожидается сильное ненастье. Короткое улучшение погоды предполагалось 6 июня, и высадка была перенесена на этот день. Дуайт считал, что вновь откладывать «Оверлорд» невозможно: следующее сочетание благоприятных условий было только через три недели, а за это время немцы могли распознать намерения противника и сильно укрепить район. Эйзенхауэр принял решение начать операцию 6 июня при любых условиях.

Главнокомандующий взял на себя огромную ответственность. Метеопрогноз не очень уверенно обещал 6 июня кратковременное улучшение погоды. «Это — чертова игра, но это — самая лучшая игра из всех возможных», — нервно расхаживая по своему кабинету, сказал Айк начальнику штаба Смиту.

В ночь на 6 июня, проведя в постели не более двух часов, Эйзенхауэр поднялся в половине четвертого. Как о чем-то будничном, он сказал: «Ладно, давайте начинать»{304}.

Генералы ринулись передавать приказ главнокомандующего. А он подписал заранее подготовленное обращение к войскам, завершавшееся словами: «Свободные люди всего мира вместе движутся навстречу победе. Я полностью верю в вашу смелость, верность долгу и умение в бою. Мы не остановимся ни перед чем, кроме полной победы! Удачи вам! И пусть все мы удостоимся благословения Всемогущего Бога в великом и благородном предприятии»{305}.

Сам же главнокомандующий, отнюдь не уверенный в успехе предприятия, отправился в свой кабинет и написал на листе бумаги: «Наша операция провалилась, и я отзываю свои войска. Вся вина за неудачу этой попытки лежит только на мне»{306}. Что побудило Эйзенхауэра написать это? Возможно, что он решил в случае серьезной неудачи покончить жизнь самоубийством.