Эйзенхауэр

Эйзенхауэр с большой группой помощников продолжал разработку французского варианта. Военный потенциал СССР он оценивал значительно более пессимистично, чем Черчилль, и считал, что союзникам необходимо быть готовыми к поражению Красной армии и во что бы то ни стало предотвратить опасность капитуляции СССР: «Мы должны накопить воздушные и сухопутные силы в Англии и, когда будем достаточно сильны, нанести удар по жизненным центрам Германии, и мы должны осуществить это, пока Россия еще участвует в войне; ведь только сделав это, мы сможем удержать Россию [в войне]»{188}.

К конце марта управление, возглавляемое Эйзенхауэром, подготовило план «Раундап» («Облава»), предусматривавший сосредоточение на Британских островах сорока восьми пехотных и бронетанковых дивизий, 5800 боевых самолетов и огромного числа вспомогательных сил. Около 1 апреля 1943 года должен был быть нанесен удар по французской территории в районе Гавра. На случай возникновения непосредственной угрозы выхода СССР из войны был разработан запасной план «Следжхаммер» («Кувалда»), намечавший высадку на сентябрь 1942 года{189}.

По указанию Рузвельта Маршалл вылетел в Лондон для согласования действий. Хотя Черчилль оценил американские наработки сдержанно, официально британцы не высказали возражений. Радости Дуайта не было предела. «Наши усилия начинают воплощаться в действительность, — записал он в дневнике, — и мы больше не будем болтаться в темноте»{190}.

Но далеко не все его надежды касательно войны в Европе сбывались. Ему приходилось сражаться с высокими чинами. Особое сопротивление оказывал адмирал Кинг, настаивавший, что тихоокеанский театр военных действий для США несравненно важнее европейских дел. Эйзенхауэр нашел поддержку у Рузвельта. Однако, фактически саботируя волю президента, Кинг осуществлял программу подготовки наиболее мощных военных кораблей — линкоров, тогда как требовалось максимальное количество транспортных и десантных судов.

Шестого мая Эйзенхауэр встретился с группой высших морских офицеров, от которых потребовал четкого ответа о количестве кораблей, которые могут быть предоставлены к намеченному сроку, их вместимости и т. п. Его буквально водили за нос, прямо не отвечая на вопросы. Употребить власть Эйзенхауэр не мог — военно-морской флот ему не подчинялся. Буквально в отчаянии он записал в дневнике: «Как, черт побери, мы сможем выиграть эту войну, если не сможем раздавить кое-кому головы?»{191}

Командировка в Лондон

Поддерживавший Эйзенхауэра Маршалл также был обеспокоен ходом подготовки к решающим операциям, а потому счел целесообразным отправить его на Британские острова с инспекцией.

Дуайт вылетел 23 мая, но погода заставила провести день на Ньюфаундленде. Это был его первый выходной день за полгода, использованный для охоты в местных лесах. 24-го числа самолет приземлился в Прествике (Шотландия). Здесь Эйзенхауэра встретили британские официальные лица и американские военные. Было решено, что, прежде чем отправиться в Лондон, он поприсутствует на учениях расположенных в Шотландии американских частей.

С аэродрома на учения его везла молодая шотландка Кей Саммерсби, которая буквально с первого взгляда влюбилась в американского генерала. На него Кей также произвела впечатление, но он, не желая тратить ни минуты и зная, что в Британию он прибыл на короткий срок, поначалу просто получал удовольствие, глядя на очаровательную женщину в сержантской форме, которая лихо вела машину. Позже Кей будет сопровождать Айка на протяжении всей войны, но не вытеснит из его сердца Мейми, с которой он регулярно переписывался. Дуайт писал жене, даже когда возвращался в свою резиденцию измученным, тратя драгоценное время, отведенное для недолгого сна. Кей отлично понимала, что навсегда заполучить генерала ей не удастся, и не стремилась к этому, хотя ее чувства были искренними.

В Лондоне Эйзенхауэр встретился с генерал-майором Джеймсом Чейни, с января 1942 года командовавшим американскими войсками на Британских островах.

Эйзенхауэра неприятно удивило, что штаб-квартира генерала размещалась в нескольких комнатах посольства, так что создавалось впечатление, что он служит кем-то вроде военного атташе. Чейни и офицеры его штаба носили гражданскую одежду, находились в своих кабинетах по восемь часов в день, как полагалось в мирное, но отнюдь не в военное время, а разгребание груды вопросов, стоявших перед военным представительством, откладывалось день ото дня. Дуайт невольно сравнивал поведение американских военных в Лондоне с тем, как работали он сам и его подчиненные в Вашингтоне. Так что на оценку работы инспектируемых явно влияли личные чувства: мол, вы тут прохлаждаетесь, а мы, хотя и находимся вдалеке от врага, трудимся до изнеможения{192}.

Не слишком благоприятное впечатление произвели и британские войска, маневры которых на юго-востоке Англии, в графстве Кент, Эйзенхауэр наблюдал 27 мая. Впрочем, и здесь не обошлось без элемента субъективности. Учениями командовал генерал Бернард Монтгомери, начальник Юго-Восточного командования Королевских вооруженных сил, ветеран Первой мировой войны, дважды тяжело раненный. Накануне учений генерал провел совещание. Посреди речи Монтгомери Дуайт закурил сигарету. Не успел он выпустить первую порцию дыма изо рта, как Монтгомери, прервав речь на полуслове, воскликнул: «Кто здесь курит?!» Эйзенхауэр признался в «преступлении», услышав в ответ: «Я никому не разрешаю курить в моем кабинете!» Докладывая Маршаллу о поездке, он не упомянул об этом инциденте, а британского генерала характеризовал как «крайне энергичного и профессионально способного» человека{193}. Но Маршалл отлично знал стиль докладов своего подчиненного. Он понял, что «профессионально способный» — отнюдь не лучшая оценка в устах Эйзенхауэра. Тем более такая характеристика, как «крайне энергичный», ставила под сомнение профессионализм — в устах Дуайта это качество граничило с авантюризмом.

На встрече с начальником британского Генерального штаба генералом Аленом Бруком дело пошло еще хуже. Они друг другу не понравились. В докладах Дуайт просто не упоминал Брука, а тот высказывал мнение, что Эйзенхауэр не обладает стратегическим мышлением и командными способностями{194}.

Но среди британских военных оказались и те, с кем у Эйзенхауэра сразу установилось тесное сотрудничество, позже дополнившееся личной дружбой. Первым среди них оказался вице-адмирал Луис Маунтбеттен. Этот член королевской семьи командовал отрядом эсминцев и уже отличился в нескольких столкновениях с германскими кораблями в Атлантике. Главное, что привлекло в нем Эйзенхауэра, — «наступательное настроение» и убежденность в необходимости строить флот, способный осуществить высадку наземных войск{195}.

Эйзенхауэр возвратился в Вашингтон 3 июня с тягостным чувством, что планы операций на континенте оказываются под угрозой из-за неподготовленности союзных сил. Прежде всего необходимо было заменить высшее американское командование. По его предложению Чейни был отозван. Вместо него Дуайт рекомендовал назначить генерал-майора Марка Кларка. Маршалл, однако, предпочел пока не делать назначения, предполагая, что через непродолжительное время командующим американскими силами станет сам Эйзенхауэр, считая, что он сможет всесторонне подготовить и достойно осуществить важнейшую операцию на Европейском континенте.