Крупская

Крупская редактировала руководящий орган женотдела ЦК журнал «Коммунистка», пока он существовал с 1920 по 1931 год. Статьи, написанные для журналов «Коммунистка» и «Работница», собрала в книжку «О работе среди женщин», которая вышла в 1926 году. Она призывала женщин устраивать «культурно-бытовые походы» за создание новых клубов, столовых, общежитий, яслей. На совещании в женотделе ЦК говорила:

— Женщина должна стараться, если она настоящая коммунистка, воспитать и своего мужа, и своих детей, и своих братьев и сестер коммунистами…

В разгар коллективизации Крупская писала женщинам в коммуну «Ленинская искра» в Курской губернии: «Вести, которые приходят из Германии, Польши, Англии, Северной Америки, говорят о том, что рабочие там организуются для борьбы. Наши успехи на фронте коллективизации будут воодушевлять их, помогать им».

В мае 1934 года Надежду Константиновну посетили американские педагоги. Крупская рассказала им, что с начала года получила больше восьми тысяч писем. Кстати, среди них было послание из Донбасса. Ее просили написать женам шахтеров, чтобы они разводились со своими мужьями, если те не будут работать как ударники…

В июле Крупской сделали операцию на глазах. Она почти всегда писала от руки, отказываясь от стенографисток и машинисток, это вредило и без того слабому зрению.

Седая, болезненная с виду, сутулившаяся, с узелком зачесанных и заколотых на затылке белых волос — такой увидела Крупскую в 1934 году Мариэтта Шагинян. Писательницу поощрили мандатом депутата Моссовета. Мариэтта Сергеевна, как и другие депутаты-новички, не очень понимала, чем ей предстоит заниматься. Крупская им объяснила.

«Она говорила о снятии какой-то тумбы с какого-то проезда, о трамвайных висунах, о горячих завтраках, — вспоминала Шагинян. — В перечне этих мелочей и была заложена самая суть нашей будущей работы — реальные нужды москвичей… Надежда Константиновна ввела нас в великий ленинский стиль работы, в культуру настоящего большевизма».

А если вдуматься, что же вытекало из слов Крупской? Депутатам-москвичам позволяли заниматься лишь какими-то мелочами, а не реальными проблемами огромного города.

Двадцать третьего августа 1935 года Крупская отправила Сталину письмо:

«Иосиф Виссарионович!

Я как-то просила Вас поговорить со мной по ряду текущих вопросов культурного фронта. Вы сказали: “дня через четыре созвонимся”. Но нахлынули на Вас всякие дела, так и не вышло разговора…»

Сталин не принял вдову Ленина. Переслал ее письмо Николаю Ивановичу Ежову, недавно избранному секретарем ЦК: «Прочтите приложенное письмо т. Крупской и двиньте вперед затронутые в нем вопросы… Посылаю именно Вам это письмо потому, что у Вас обычно слово не расходится с делом, и есть надежда, что мою просьбу выполните, вызовете т. Крупскую, побеседуете с ней и пр.»

Надежда Константиновна вставала очень рано, еще до шести и садилась работать. Писала статьи, выпускала книги. В частности, подготовила сборник «Что писал и говорил Ленин о библиотеках». Решила разослать только что вышедшую книгу членам политбюро. Помощник Крупской обратил ее внимание на то, что в сборнике упущено одно важное высказывание вождя. Она велела срочно перепечатать эту цитату на машинке и сама вклеила ее в экземпляры, предназначенные для членов политбюро. Продолжая популяризировать наследие своего мужа, подготовила, например, книгу «Ленинские установки в области культуры». Часто выступала на предприятиях.

В 1936 году Крупской без защиты присудили степень доктора педагогических наук. Она сама просматривала учебные планы школ для взрослых. Прочитав один из них, дала негативный отзыв: «Программа аполитична, никак не связана с задачей строительства социализма, с необходимостью овладеть техникой, не вскрывает классовый характер борьбы за индустриализацию».

В апреле 1936 года Корнея Чуковского пригласили на съезд комсомола. «На съезде все эти дни бывала Н. К. Крупская, — записал он в дневнике. — Наши места оказались рядом. Мы разговорились. Она пригласила меня к себе побеседовать. Очевидно, хочет загладить свою старую статью о моем “Крокодиле”. А мне хочется выложить ей — всё, что у меня накипело по поводу преподавания словесности в школе. Бубнов и она воображают, что в этом деле виноваты какие-то “методы”. Нет, в этом деле раньше всего виноваты они, Бубнов и милая Н. К., — виноваты тем, что у них-то у самих нет подлинной внутренней любви к поэзии, к искусству». Но высказать всё это Крупской он не решился…

Художник Татьяна Николаевна Жирмунская знала Крупскую, потому что с ней дружила ее мать Ольга Алексеевна Филатова (в замужестве Яковлева), они вместе преподавали в Смоленской вечерней воскресной школе. «Я видела ее уже старой, седой, сильно ссутулившейся, а передо мной вставал тот образ: юная девушка в простом черном платье, со скрещенными на груди руками, с глубоким целеустремленным взглядом светлых, чуть косо поставленных глаз», — вспоминала Жирмунская.

«Еду на шестое сегодня заседание, не помню, как меня зовут, — шутливо говорила мне Надежда Константиновна в 1936 году».

«Одевалась она более чем просто. Помню ее шерстяной сарафан, который она носила много лет. И еще вспомнилось: майский летний день 1936 года в Москве. Весь город словно окутан нежно-зеленым пушистым туманом — лопнули весенние почки, распускаются первые листья, солнце припекает. По улицам спешат люди в летних платьях. Подъезжает машина. Надежда Константиновна выходит в старенькой шубке».

— Что это вы в такую жару в шубке? — поразилась Татьяна Жирмунская.

— Знаю, что тепло, Танечка, да некогда искать летнее пальто. Мария Ильинична уехала в командировку и куда-то запрятала ключ от шкафа.

Выступая, Крупская делилась опытом жизни без любимого человека:

— Книгу за книгой, статью за статьей, его речи — я перечитала всё, что написал Владимир Ильич. Я никогда не теряла ощущения присутствия его. Его мысли как бы вновь приобрели для меня новизну, я значительно глубже стала познавать их и часто ловила себя на том, что я как бы продолжала с ним беседу. При этом я представляла себе его выражение. Вот так я привыкла коротать свободное от работы время.

Но в разговоре с глазу на глаз призналась:

— Все просят меня поделиться воспоминаниями о Владимире Ильиче. И никто не хочет понять, как мне это тяжело!

Знакомому библиотекарю рассказывала, что Ленин всегда предоставлял ей лучшую комнату. Так было в их квартире в Кремле, так было и в Горках:

— Владимир Ильич никогда не соглашался жить в большой комнате. Он считал, что мне нужно больше солнца, больше воздуха.

Одиночество ее мучило. Крупская говорила Нине Исааковне Стриевской, сотруднице «Учительской газеты»: «Все хорошо, дело идет на лад, социализм будет построен, и люди растут прекрасные, а меня иногда берет за сердце тоска: я знаю, что никто не позвонит мне на работу и не скажет:

— Надюша, приезжай домой, я без тебя не сяду обедать».

НОВЫЙ НАРКОМ

В 1926 году состоялась первая Всесоюзная перепись населения, которая показала, что в СССР проживает 147 миллионов человек. На XVII съезде партии в 1934 году Сталин заявил, что население достигло 168 миллионов и каждый год увеличивается на три с лишним миллиона. В таком случае в 1937-м советских людей должно было бы стать 180 миллионов. А перепись 1937 года дала значительно меньшую цифру — 162 миллиона.

Сказались коллективизация и раскулачивание, то есть уничтожение деревни, массовые репрессии. Перепись сочли «дефектной», и ее материалы засекретили.

Грамотными в стране считали себя 86 процентов мужчин и 66 процентов женщин. Верующими — 45 процентов мужчин и 77 процентов женщин. В марте 1937 года Крупская откликнулась на эти данные в газете «Известия»: «Недавняя перепись показала, что массы, и особенно женщины, были встревожены параграфом опросного листа, касающегося религии. Большинство тех, кто давно не придерживается обрядов, не решились написать “неверующая” и в конце концов написали “верующая”».