Страница 49 из 80
— Никакой поддержки временному правительству! — силясь перекричать громкоговоритель, выдавал библиотекарь.
— Я ему покажу сейчас — никакой поддержки! — и Пятница расторопно загремел ступеньками трапов.
Здравствуй, моя мурка,
Здравствуй, дорогая.
Здравствуй, моя мурка, и прощай.
Певец брякнул по гитарным струнам в последний раз и заткнулся на полуслове, словно заглотил. И пока Глушаков с Васей поднимали с воды ялик, закрепляя его в кильблоках, над палубами разливалась прежняя тишина, и слышно стало, как работает у борта безостановочное течение.
И вот уже Пятница тащит из кладовой длинный капроновый канат. Что собрался делать, Иван? Он отвечает, что пора установить мачту и поднять государственный флаг. Корабль у нас или не корабль?
— Ну, Иван! Молоток! — Вася бежит оповестить остальных. — Все на палубу!
— Крант заперся в каюте, не открывает, — кричит вдогонку Иван.
— Мне отопрет!
— За Мишей спустись в котельное, по трансляции он все равно не услышит.
Наконец все на тентовой палубе: Мещеряков, Крант Лапузин, Сапунов… Заплаткин не успел и умыться, щеки в мазуте, руки по локоть — тоже.
— Пойди надрай физиономию! Флаг все же поднимаем!
— Потом я, как только мачту установим.
— И где он, флаг? И где? — хорохорится Вова.
Вася встал по указанию Пятницы на брашпиль, от барабана которого тянется капроновый канат — вверх на смотровой мостик.
— Только по моей команде наматывай конец! — кричит Иван.
Суетня, толкотня. Советы, споры. Как ловчей поднять. Мачта — ого, железная! Кто-то подпирает ее плечом, силится оторвать от подставок — распорок, в которых она прочно принайтована хомутиками.
— Она из всего дерева сделана.
— Кто делал, пусть и поднимает!
— Кончай… Подай ключ на двадцать четыре!
Отвернули, приготовив болты и гайки, очистили от заляпанной густо краски отверстия креплений. Иван накидывает на середины мачты «удавку».
— Ну, попробуем!
Опять возбуждение и азарт, десятки советов. Братцы мои, вот так бы всегда!
— Поднатужимся! — командует Пятница, и пять пар рук и плечей сливаются в одном порыве. — Ви — ирай полегоньку, — кричит он Васе, и канат медленно и пружинисто натягивается.
— Пошла — а…
— Обожди! Стоп… Майнай, майнай, Вася… Центр тяжести надо уточнить.
Передвинули «удавку». Миша сбегал за багром, — о, догадлив, все какой — никакой, а рычаг! И опять — «вира», «майна», «поднатужимся». Наконец под улюлюканье и выкрики мачта, описав дугу в девяносто градусов, встает в вертикальное положение. И тут же ее крепят болтами.
— Неси баян, Виктор! — потирает ладони Пятница.
И пока Сапунов бегает за баяном, все выстраиваются на мостике у красного полотнища, уже закрепленного у основания мачты. Трогательные минуты!
— Туш я еще не успел подобрать, — говорит Сапунов, удивленно оглядывая выстроенную — кто в чем — команду. Миша так и не успел умыться, стоит пират пиратом, а физиономия!..
— Давай чего-нибудь поторжественней! — исходит нетерпением Мещеряков. — Который уж день покоя не дает этим баяном! Ну…
— На гармошке умел… Может, «Варяга»?
— Годится!
Наверх вы, товарищи, все по местам!
Последний парад наступа — ает.
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не жела — ает…
И поползло, расправляясь под ветерком, багряное полотнище. Плеснуло раз, другой, и затрепетало уже у клотика. И взоры всех, поднимаясь все выше, остановились и застыли на мгновение в одной точке. И тогда Пятница, закрепив конец у основания мачты, сказал:
— Ну вот и сделали работенку!
9
Так или иначе, но «Северянка» день ото дня обретала популярность на салехардском рейде. Весть о необычном судне, которое и внешне выделялось среди других судов своими габаритами, — весть эту подогрела пресса, сообщив о том, что «плавучая электростанция, прибывшая в город, полна энергии продолжить свою дорогу сквозь льды Арктики».
Ко многому привык городок на Полярном круге, немало хранил он в памяти своей имен российских мореходов, что еще без карт и лоций бороздили здешние воды, бросали якоря у глинистого берега Полуя, что, соединясь здесь с могучей Обью, образует остроконечный мыс, посредством которого и родилось название: Салехард! Город на мысу. Но никогда еще воображение и слух горожанина не возбуждало заново известное с детских лет, популярное имя героя романа Дефо — Пятницы, верного друга легендарного Робинзона. Всеобщий интерес вызвал Иван Пятница — боцман и старший электрик «Северянки», ее добровольный гид. Иван принимал на борту экскурсантов, водил по цехам и каютам, как не сумел бы сделать это литературный тезка его — степенно, с крестьянской обстоятельностью и достоинством.
Немало побывало на борту народа. И в один из таких дней на палубу поднялся давний знакомый Виктора Сапунова — корреспондент окружного радио. Материалы его частенько появлялись в разных газетах. Толковые материалы! Знал он про Ямал — «край земли» подробности давних, древних времен, не ленился, видать, покопаться в архивах. Умел протянуть «ниточку» в нынешний день. Вон он какой нынче Ямал — прославился!
Давненько хотел повстречаться с ним Сапунов, но все как-то не выходило за эти годы. И та далекая встреча в таежной деревеньке Нефедовке, где он, Виктор, работал в рыбацкой бригаде, так и оставалась единственной.
Пятница позвал его в канцелярию. Там корреспондент упорно пытался разговорить Заплаткина, взять интервью для передачи.
— Да не буду я говорить! Вот выдумали! — отбивался Миша, окончательно засмущавшись перед микрофоном.
— Как партизан на допросе, сколько ни пытай! — дивился корреспондент.
— Верно, Юрий Афанасьевич! От него, черт возьми, вряд ли чего добьетесь! — Виктор совсем уверился в том, что «опознал» давнего знакомого. Да и фамилия вполне соответствовала — Соломатин, сын Нюры Соломатиной, в домике у которых стояли тогда на постое рыбаки.
— Вы меня знаете?.. Постойте, постойте… Нефедовка! Рыбаки? И парнишка, который все про морскую службу у меня выспрашивал?..
— Все верно, Юрий! Память у вас что надо! Виктором меня зовут.
— Да, да… Мама, помню, потом все рассказывала, вспоминала… Да, кстати, она у меня сейчас гостит…
На берег они добирались вместе.
И вот Юрий Афанасьевич Соломатин привел домой незнакомого человека. И мать его, по деревенской привычке огладив передник (она хлопотала на кухне), озабоченно подумала: кого бог принес на ночь глядя!
Пока мужчины вешали на гвозди пиджаки и снимали ботинки, она включила газовую плиту и принялась разогревать ужин. Гостила она у сына уже неделю и привыкла к тому, что забегает разный народ, но не надолго, переговорят на ходу и быстренько исчезают, не успев как следует наследить под порогом и в коридоре, где с ее приездом стало почище и прибранней.
— Мама, смотри, кого я тебе привел! — улыбнулся сын, пропуская впереди себя Виктора Сапунова, который, волнуясь и немного смущаясь, просунулся тоже на кухню.
— Здравствуйте, тетя Нюра!
— Чё-то я не признаю тебя, батюшко! — неуверенно произнесла старушка, осматривая рослую фигуру мужчины, который лет этак на пять выглядел моложе ее сына.
— Как же не признаешь, мама? — все еще загадочно улыбался Юрий.
— Не — ет, не знаю…
Виктору стало неловко.
— А постояльцев своих нефедовских помните? Ивана Пантелеевича, дядю Колю, то есть Николая Антоновича… А мы жили у Никифора Степановича.
— Батюшко мо — ой! — сразу надломленно растерялась старушка. — Да ить как же не помнить! Лет десять, однако, прошло, не мене, а все вспоминаем с Афанасием — хороших людей на постой к себе принимали. Ты, знать, самый младшенький был тогда! Прости, батюшко, звать-то тебя забыла…
— Виктором, тетя Нюра.
— Баской стал! Да какой справный. Тогда, помнится, потончавее был.