Страница 20 из 80
— Эхе-хе! — в ответ светлым мыслям Нюры вздохнул Афанасий. — Подливай в тарелки, мать! Мужики за столом, гвардейцы! — продолжил бодрей, как бы гордясь, что вот он хозяин дома, привечает такое большое застолье. Но Нюра знала, что скоро Афанасий начнет быстро хмелеть, произносить тосты за «гвардейцев», которых не сломит ни один вражина на земле.
Сыновья относились к этим тостам по-разному. Валентин, бывало, и раньше снисходительно улыбался, пытаясь отобрать рюмку, уложить отца спать. Юрий весь напружинивался, ждал, когда отец заглушит боль песней, — она, эта песня, стояла комком в горле, и Юрий ждал, когда он запоет свою песню, вслушивался в хмельные речи отца, понимая их не так, как старший брат.
Выпили еще. За столом сделалось шумно, кто-то закурил. Вошел с хвостом пара Чемакин, его тут же усадили за стол под руки, как ни отказывался, налили в граненый стакан штрафную.
— Валька, Юрка, молодцы мои! — Афанасий уже захмелел. — Видите! А? У меня хороший народ живет. Я с добрым народом дружбу имею. Гвардейцы! Да мы с таким народом горы перевернем! Как, Николай Антонович?
Опять загудели. Башлык покивал головой, что означало, видимо: «Перевернем, как же!» Но Афанасий не дождался, когда поддержат вслух:
— Маленько неладно вышло с неводом… Да только вы, ребята, не думайте, найдем пакостников…
— Нет, ты подожди, Афанасий Иванович, конечно, найдем, — проговорил Чемакин. — Но и сами промашку дали. Хорошо, с ружьями на нас не двинулись. Собрались бы ваши старички в пристяжку с еланскими механизаторами и дали бы нам шороху… Уж потом дошло — не ладно черпаем рыбу из Белого. Сколько в округе озер, надо туда пробираться. Хлопотно, а надо… Ты, Афанасий, по доброте помалкиваешь, а ведь и сам так дело понимаешь. А те живо решили: попластали невод, и следы замело. Помаялись мы с Анатолием…
— Хороший ты мужик, Пантелеевич! — уронил голову Афанасий. — На фронте не был?
— Не успел.
— Ну да все равно… Мать, а ты тоже выпей с нами, Валентин, плесни матери немного.
— Куды! — замахала руками Нюра. — Ты же знаешь, нельзя мне.
Юрий выпивал со всеми, не отставал. Захмелел. Его пока не тревожили, не приставали с разговорами, и он был рад, хотя моторист нацеливался подсесть поближе. Но собеседники уже распределились, так что на каждом углу стола шел свой разговор. Валентин придвинулся к матери. И Нюра, поджав губы, задумчиво слушала, кивала. Чемакин наклонился к Николаю Антоновичу, говорили о своем.
— Нет, нет, — запротестовал Афанасий, — давайте споем. Юрка, подхватывай!
Дул холодный порывистый ветер,
И во фляжке застыла вода,
Нашу встречу и тот зимний вечер
Не забыть, ни за что, никогда.
Все притихли, и Афанасий, тряхнув жидкими волосами, повторил высоко, надрывно:
Нашу встречу и тот зимний вечер
Не забыть, ни за что, никогда.
Потом опять повел ровно мелодию полузабытой фронтовой песни:
Был я ранен, и капляза каплей
Кровь горячая стыла в снегу.
Наши близко, но силы иссякли,
И не страшен я больше врагу.
Не сдавайся ты смертушке лютой.
Докажи, что ты парень — герой!
Медсестра, дорогая Анюта,
Подползла, прошептала: «Живой!»
На этом куплете Афанасий всегда ронял слезу. Нюра произносила: «Ну вот опять…» И трогала мужа за плечо: «Афоня!..»
— Ну вот опять! — вздохнула Нюра. И у Юрия сдавило в груди, он потянулся за куревом, но, не справясь с чувствами, накинув пальто, выбежал на улицу.
А в избу уже набивалось народу. Пришел, стуча тросточкой, Лаврен Михалев на пару с Ишахой Яреминым. Не усидел дома Никифор. За ним увязался Лохмач. В бутылках кончалось, и Нюра сходила за самогоном к Матрене.
— Правильно, мать, — одобрил Афанасий и затянул:
Последний нынешний денечек
Гуляет…
— Хватит уж, — одернула Нюра.
Афанасия скоро увели в горницу, разули, положили поверх одеяла на кровать. Он требовал, чтоб сходили за командиром батальона Батраковым, но тут же заснул.
— Много ли надо? — как бы оправдываясь, сказала Нюра, выставляя дополнительную посуду.
Застолье наладилось снова. От самогонки отказался только башлык Николай Антонович, тяжело полез на полати, забросив туда снятый с вешалки полушубок.
Валентин как-то быстро сошелся с Игнахой Яреминым, подкладывал ему городскую колбасу.
— …А кто сейчас промашку дает? Не — е, я тоже не промах. Попробуй, поживи на одну зарплату. Вот считай, у меня самого больше двух сотен выходит в месяц, и Людка, худо — бедно, сто тридцать получает, когда и больше нагорает с премиальными. Но все равно на ходу подметки приходится рвать… Но у меня, смотри, квартира хорошая — раз, пятьдесят с лишним метров. Вот родителей перевезу… Дачу я еще раньше взял — два. Чернозему, правда, пришлось поворочать. Песок там голимый. Но у меня машины в руках, на какую хочу, на ту и сяду, подброшу что надо. И другой, смотришь, на казенной машине шпарит. Такая она, жись, нынче… Третий тоже вылупляется, по червонцу, а то и больше за ходку дает, лишь бы помидоришки свои воткнуть. Надо!.. Запчасти взять. Куда ни кинь, везде клин. А у меня запчасти — сам распоряжаюсь. Отовсюду клянчат механики — дай!
— Дельный мужик ты. Я таких уважаю, — икнул Игнаха и потянулся за стаканами. — Вздрогнем.
— Пей один. Мне уж под завязку.
Игнаха хрустнул соленым огурцом, выдохнул:
— Злая, стерва… Ты вроде с братаном приехал?
— С братом. Да-ах! — Валентин махнул рукой. — Вот перевезу родителей, там «Москвича» думаю брать, на очередь стал… Не знаешь, кому дом можно загнать?
— Сложное дело. Надо помикитить мозгами.
— Помикить!
— Мысля у меня есть, — Игнаха глянул на собеседника. — Места тут добрые.
— Места, они везде…
— Да не везде… — вздохнул Игнаха. — Недорого запросишь, есть на примете клиент.
— Из здешних? Кто?
— Ну, допустим, я, — рубанул Игнаха.
А в кути, за цветастой занавеской, пожилые, отделясь от общего стола, говорили с Нюрой. Здесь сидели Никифор, Лаврен Михалев, примкнул и Иван Пантелеевич Чемакин. Беседовали спокойно и там и тут, лишь прорывался голос Лохмача, да звякнула упавшая на пол алюминиевая чашка.
— И не суди, Никифор. Такую даль гнал Валентин машину! А у ево, поди, тоже начальство строгое, отпустило на пару ден.
— Дак чё машина? Развернем оглобли, да и с богом! — сказал Никифор.
— Не по-людски, — вмешался Лаврен. — Добром надо с сыновьями ладить.
— Дорога, правда, убродная, — заметил Чемакин. — Но только до большака, а там на боку катись. Ничего.
— Теперь некуды деваться, поедем. А тут, сколь ни кукуй, одне есть одне! — убеждала себя Нюра. — Как мы тут одне-то? Все же с сыновьями, внуками веселей будет.
— У Юрия никаво пока нет? — спросил Никифор.
— Никово. Не обзавелись ишо дитем. Не несет Ольга.
— Принесет. Это дело нехитрое, — улыбнулся Чемакин.
— Дак я тоже подумываю: два года как сошлись, а никаво. Опросталась, поди, в больнице, — вздохнула Нюра. — Увечат себя смолоду.
Хлопнула дверь. Это вышли Валентин с Игнахой.
— Я ненадолго, — бросил с порога Валентин. — По делу сходим с Игнатием.
— Господи, — 'Присела опять Нюра. — Чё он с энтим спознался?
За столом остались Лохмач с мотористом, разговор у них не шел, но им было и так хорошо.