Амгунь — река светлая

— Да вот вспомнилось. Старею, что ли, все старое вспоминаю. То как с отцом травяной сеткой рыбалили, то как в войну бабам помогали неводить. До сих пор в глазах штабеля мороженой рыбы по Амуру. Сколько рыбы было!.. — Глянул на Домрачева: — Не спешишь?

— Да терпит время.

— Хочу твой совет услыхать, — сказал председатель. — Районные руководители нас, рыбаков, к земле склоняют: корчуйте, дескать, тайгу, поднимайте целину, коров, чушек заводите — и заживете. А мы вот на море нацелились. Сейнеров хотим купить. Рыбаки мы, так ведь? Что с коровами да поросенком делать будем? А если сейнеров купим!..

Домрачев качнул головой, не удержался:

— Не высоко ли хватил, Михалыч? Сейнер небось денег стоит.

— Справлялся. Новый отстроить — семьдесят тысяч вынь да положь!.. Можно и старые купить — дешевле выйдет, но надежда на них какая? Купишь, да и рад не будешь. В трубу вылетишь.

— Это точно. Выходит, куда ни кинь — всюду клин.

— Клин-то клин, а лазейка имеется. Уговариваю я колхоз «Коминтерн» соединиться с нами. У них немножко денежек, у нас — вот и сейнер. — Председатель закурил папироску. — Без рыбы нам не прожить! На рыбе выросли.

— Согласие дал «Коминтерн»?

— А куда они денутся? Каждому понятно: объединиться необходимо. В Амуре нам пока делать особенно нечего, а в море выходить одному колхозу не под силу. Вместе же наскребем на один, на другой сейнер, да у государства ссуду возьмем. С заводом я уже договорился о постройке судна. Если все ладом пойдет, через два года в море выйдем, сайру, навагу, сельдь ловить будем. А там, глядишь, и Амур войдет в силу. Станем тогда и мы на ноги.

— Через три года рыбы здесь невпроворот будет. Нынче кеты много идет, густо. Отнерестилась бы удачно, — сказал. Домрачев, и забитая было тревога напомнила о себе.

Домрачев предпочел бы провести сентябрь без помощника, каким был лейтенант Кудрявцев, но это было не в его власти. Кудрявцев ему не подчинялся, но именно он, Домрачев, отвечал за жизнь Кудрявцева.

— Семен, — сказал Рудников, — ты не стесняйся, если тебе нужна помощь.

— У тебя своих дел по горло.

— И это тоже наше дело.

«Нет, председатель, это мое дело, и я отвечаю за него головой. А твоя голова тут ни при чем, — подумал Домрачев. — Твое дело — колхоз сохранить».

— Помощника тебе прислали резвого, — сказал Рудников. — Придерживай ты его, Семен.

— Его придержишь. Толком не ест, не спит — ждет, когда дело начнется. В каждом человеке браконьера видит и желает с ним мигом разделаться, да чтобы браконьер при этом свое нутро показал.

— Молодость. Небось сам сюда напросился.

— Ясное дело, не силком.

Лейтенант, как вышел из ледника, чуть ли не вприпрыжку приударил к дому рыбоинспектора. Думал, может, куда ушла Катерина и Катенька одна в доме. И шагал лейтенант вначале берегом, потом улочкой. Какая-то баба, босая, в платке клинышком, глянула на него от калитки и тут же отвернулась равнодушно. Лейтенанту бросились в глаза ее широкие ступни и икры с синими узлами вздутых вен.

Ни разу не обернувшись, она исчезла в темных сенях. И тут на крыльцо вышел мужик, тоже босой, рубаха выпростана, кудлатый, защурился на солнце. Прогудел через плечо в сенцы:

— Где углядела-то?

В другом дворе бородатый дед сидел на чурбане, покуривая трубку. Белая его рубаха светилась на солнце, блестел и гладкий череп. В глубине двора длинноногая девчонка дразнила пса, тыкая в него хворостиной. А в крайнем окне дернулась занавеска, и там мелькнуло чье-то лицо.

Залаяла вывернувшаяся, откуда ни возьмись, собачонка, закружила перед лейтенантом, отрезая ему дорогу.

— Дамка, Дамка, — попытался утихомирить ее лейтенант. Но собака еще больше озверела, залаяла чаще, заливистее.

Дед поднялся с чурбана, прошаркал к забору:

— Цыц, негодная! — и пыхнул дымом, лейтенанта оглядывая.

— Спасибо, — сказал лейтенант.

Старик ничего не ответил, все дымил трубкой да глядел из-под седых бровей.

Лейтенант, пройдя несколько шагов, оглянулся: держа трубку во рту, старик по-прежнему смотрел ему вслед.

Что ему надо? И кто был за занавеской? Попробуй разберись…

Лейтенант шел уже не так скоро. Показалось ему вдруг, что идет он по неведомой ему до сих пор земле, будто попал он в другой век.

Дома здесь сложены из слегка окантованного кругляка чуть ли не в обхват, окна с овальными вверху рамами, с резными наличниками. Бревна в черных трещинах, давние… Тонкая кружевная резьба также по-за стрехам. Рядом с домом в каждом дворе бревенчатая стайка. За заборами стелется по земле жухлая картофельная ботва, огуречные плети, круглятся тугие кочаны капусты, красно светятся помидоры. С огородов веет горькой увядшей зеленью, винным смородиновым духом, нагретым навозом.

— Эй, товарищ милиционер, пистолетик обронили?

Обернулся: парни в цветастых рубахах загоготали, когда он за бок себя лапнул. Лейтенант увеличил шаг, уставясь себе под ноги.

Во дворе встретила его хозяйка, глянула обрадованно.

— Приехали?

И пес Темка бросился к нему, заюлил вокруг, норовя лизнуть руку.

Лейтенант быстрым взглядом обежал двор — нет, не видно Катеньки. Только Семушка еще дома. Выбежал он из сеней на крыльцо, пропрыгал по ступенькам и — к лейтенанту.

— Чего я знаю…

— Чего ты знаешь, Семушка?

Он скосил глаза на мать, потянулся к уху лейтенанта:

— Мужики говорили…

— Какие мужики?

— Обыкновенные… рыбаки.

— А что говорили?

— А про то я только папке скажу.

А Домрачева все не было. Лейтенант сел на крыльцо и в ожидании принялся чистить пистолет, снял пороховой налет. Заглядывал в зеркальный ствол, с любовью прилаживал части, отмечая, как приятно тяжелит руку пистолет. Пояснял Семушке:

— Это курок, а это — боек. Он по капсюлю тюк — и выстрел.

— А это?

— Обойма.

Он щелкнул, вогнав обойму в рукоять пистолета.

— Вот и все.

Поставил пистолет на предохранитель. Семушка смотрел на него завороженно:

— Стрельнуть бы…

— Нельзя, Семушка.

Тут калитка скрипнула, пришел Домрачев.

Пить молоко устроились на теплом от солнца крыльце. Пили не торопясь. Домрачев чмокал губами, прищуривая свой единственный зеленый глаз, доглядывал за сынишкой, который вертелся около лейтенантского пояса с пистолетом и все норовил потрогать ручонками желтую кобуру. Того и гляди стянет. Какие же игрушки с оружием?

А лейтенант посмеивается над Сенькой:

— Нравится?

— Нравится.

— Вот бы тебе, да?

Сенька скребет ноготком кобуру, подбирается исподволь к застежке, сопит. А на отца глазом покашивает, глаз зеленый, сторожкий — отцов глаз.

— А не баловал бы ты, Сенька. Пистолет — какая тебе игрушка? Умылся бы, — сказал Домрачев, поймал сынишку за рубашку. — Утром-то хоть мылся, скажи?

— И с мылом даже.

— Уж?!

— А то нет? Пап…

— Чего хотел?

— Возьмешь с собой на тоню? Помогать стану.

Лейтенант улыбается:

— Браконьеров ловить, Семен?

— А кого ж? Побьют вас…

Лейтенант засмеялся:

— Нас, Сенька? Кто ж это?

Домрачев спросил:

— Слыхал где, что ли?

— А то нет, что ли?

— Ну? — Домрачев притянул к себе сына, ладонь распялил, положил на белую головку. — Кто говорил-то?

— Кашкин да Дровников, кто больше. И еще с городу были.

Так… Значит, грозят.

— Матери говорил небось? — спросил он тише, чтобы не дошло до Катерины: зачем бабу зря пугать?

— Не-е. А они — бить палками будут?

— Шутют они, Сенька, а ты и уши развесил, — сказал и ладони вперед поставил. — А ну-ка, Сенька, давай-ка поладоним. Давай: раз! Лады-лады-лады, где были? — У бабы…

Из огорода двором шла с миской красных помидоров Катерина. Оделила мужиков. Домрачев послал Сеньку в дом за солью. Лейтенант не стал ждать: впился зубами в сладкую мякоть. Зубы что у молодого коня. Чамкает помидор, поглядывает на Домрачева, в глазах смешинки прыгают. А веселого-то мало. Что веселого в том, что мужики грозятся? А ну как и вправду вздумают? Рыбаки — народ отчаянный, отдубасят, долгонько чухаться будешь.