Дорога через горы

И он подошел к девушке в темном платье.

— Я давно уже хочу с вами потанцевать. Вы разрешите?

— Прошу меня извинить, но я хотел бы на пару минут оторвать от вас Жанну. Буквально на минуту. Можно вас, Жанна?

Макс смотрел с вызовом и ничего не отвечал. Просто молчал. Посмотрел на Жанну. Она повернулась к нему, скользнула взглядом по лицу.

— Ну, чего стоишь как столб, тебя же спрашивают? А впрочем, подожди-ка, я узнаю, чего от меня хочет глубокоуважаемый поэт.

Они вышли на балкон.

— Ну, так что?

— Женя, пойдем отсюда!

— Что-о?

— Пойдем отсюда. Сейчас. Вместе.

— Еще чего? Чего это вдруг я уйду отсюда с тобой? Здесь мои друзья, а тебя я совсем не знаю. И вообще — что такое?

— Пойдем! Я все знаю. Я знаю, что ты не такая, какую из себя воображаешь. Я знаю — ты другая. Я видел, как ты слушала то самое стихотворение. А то, что ты говорила, — неправда. Ты просто хотела, чтобы они не поняли. А я понял тебя, твой взгляд. Я все понял. Ты здесь чужая. Пойдем отсюда!

Что-то ломалось в Жанне, ей хотелось кричать, целовать его, его лицо, его руки и бросить все, абсолютно все, что было позади, и пойти с ним куда глаза глядят, никуда, просто с ним.

— Может, хватит уже беседовать. А то я заскучал.

Рядом стоял Макс. Андрий глянул на него.

— Через одну минуту я верну вашу даму. Можете засечь по часам. Это вас устраивает?

— Жанка, ты что, долго еще будешь? Я жду ровно одну минуту, потому что мне уже осточертела эта комедия. А потом я с тобой поговорю. Только не так... — Макс отошел.

— Ну, Женя, пошли, Женя!

Жанна молчала. Она закрыла глаза и стояла с отсутствующим видом.

— Пошли, Женя!

— Куда мы пойдем? Да и зачем? Гуляй пока что, а там видно будет.

Андрий вздохнул и отвернулся.

— Пошли, Жанка. Я хочу танцевать. На сегодня, уважаемый коллега, ваше время истекло. Ясно? — сказал Макс.

— Прошу вас. У меня как раз все.

— Гуляй, куда ты спешишь? Все еще гуляют. Тебе что — завтра на работу, что ли? Андрий, слышишь, оставайся!

Борису очень нравилось уговаривать Андрия. При этом он хохотал и сыпал шутками, потирая почему-то все время щеку.

— Спасибо, но мне пора идти. К сожалению, есть некоторые дела, которые вынуждают меня вас покинуть. Желаю всем всего наилучшего. Спасибо за вечер. С тобой, Коля, мы увидимся...

Часть компании тоже вышла в коридор. В том числе Жанна.

— А может, ты останешься? — спросила она. — Я хотела потанцевать с тобой. И вообще детское время...

— К сожалению, я должен идти. Я... Мне очень жаль. Очень, очень...

— Ну и валяй. Тоже мне...

Жанна сделала презрительную мину, но вдруг на середине фразы осеклась и чуть прикусила нижнюю губу.

— До свидания.

Дверь за Андрием закрылась.

Густой воздух весенней ночи охватил ее мягкой прохладой. Город подмигивал отовсюду огнями неонов, вечерним светом реклам. Перешла с Крещатика на бульвар Шевченко. Тут было меньше яркости, больше тишины. Она снова заплакала. «Не могу больше так, не могу, не должна...» В голове почему-то звучало «Деревья меня ожидают...». Он угадал, он точно попал в цель, этот парень, Андрий. Но пойти с ним она не могла. Как бы она с ним говорила? После таких стихов — и она? »

Вспомнился дом, родное село Милуши. Волынь. Уже так давно не была дома. Поеду. Вот соберусь на пару дней и поеду. Что это со мною сталось? Что-то сломалось внутри. Уже давно начала ненавидеть себя за это дурацкое поведение, за эту нелепую компанию. Но вместе с тем, как влекла ее музыка, танцы, необычный, небудничный ритм жизни. Новой для нее, блестящей, веселой городской жизни. Как все начиналось? Общежитие, танцы, успех у парней, компания Макса, и пошло... Уже третий год.

Она перестала плакать и шла медленно, вспоминая. Этот Андрий!.. Почему он не встретился на ее пути тогда, когда она была на первом курсе, когда все было впереди, когда жизнь только начиналась? Собственно, она еще и теперь не кончается? Но она уже не та. Совсем не та, какой приехала сюда, в большой город. Но и сейчас она не такая, как полгода назад. Вспомнила, как едва ли не силой вырвалась из компании сегодня, как хлопнула дверью в ответ на «Можешь больше не возвращаться! Ты...». Не вернусь! Ни за что не вернусь!

Она уже дошла до площади Победы. До общежития теперь было не очень далеко. Веял легкий ветерок, и слезы ее совсем высохли, и мысли стали четче и спокойнее. Было что-то около двенадцати. Время от времени ее обгоняли троллейбусы, но она упорно шла пешком, как и решила, до самого общежития.

Шла, вся погрузившись в невеселые мысли, грустная и уставшая. Впереди зазвучала музыка. Гитара. Навстречу ей шла компания — трое парней и две девушки. Один играл на гитаре, и все пели. Музыка разбудила ее, и она отвела взгляд, ощущая, как быстрый, энергичный ритм песни преодолевает ее настроение: «...и попрошу ветра в поле, чтоб не спал, не спал и минуты...» Она почувствовала, что все пятеро смотрят на нее, и собралась, подтянулась. Те, с песней, приблизились, и Женя увидела, что все они были совсем юны. Наверное, школьники старших классов или, в крайнем случае, первокурсники. Она взглянула на цыганистого гитариста, и тот неожиданно подмигнул ей, когда их взгляды встретились, и улыбнулся. Она перевела взгляд на девушку рядом с гитаристом. Та тоже улыбалась. Улыбались все. Весело и хорошо. И неожиданно для себя, даже чуть против воли, вопреки своему состоянию, вопреки всем мыслям, что одолевали ее тяжело и вязко, она улыбнулась в ответ.

УЛИЦА

Солнце упало на густо иссеченную осколками стену старого, еще при Польше построенного, дома из красноватого кирпича, и, рассыпавшись на множество оттенков — от густо-кровавого до желто-жаркого, от бурого до темно-желтого, — замерло. Стена была глухой. С наступлением весны под нею становилось уютно и тепло.

Жители дома с этой стороны не ходили. Если выглянуть из-за угла, видно улицу до самой колонки. Напротив стены росла развесистая бурая верба, старая и трухлявая, но довольно высокая.

Не сговариваясь, возле глухой стены собирались все подростки со Спокойной улицы. Когда темнело и немного подсыхала земля, их тянуло сюда. Здесь спорили, дрались, играли, обсуждали новости. В свободную минуту каждый шел сюда и обязательно встречал кого-нибудь из уличной компании.

Сейчас ребята играли в «чику». Витька Семиренко, по прозвищу Цыган, ловко попадая битой по копейкам, щурил темные глаза и восклицал после каждого удачного удара: «Р-раз — и на Кавказ! Р-раз — и на Кавказ!» Он перевернул все монеты и, спрятав их в карман, спросил, наслаждаясь ощущением победы:

— Ну что? А дальше?

— Грошей больше нету, — печально протянул Славко.

— А ты что, Цыган, еще хочешь выиграть, тебе мало — раздраженно бросил девятилетний Женька и на всякий случай попятился.

— Заткнись, — сказал Цыган и сплюнул. — Мы же честно играли. Ты тоже мог выиграть.

— Ага, мог. У тебя своя бита, вон какая хорошая, оловянная, а у меня подшипник.

— А ты и себе сделай хорошую или купи. Хочешь — продам? За рубчик.

Цыган был самым старшим и самым сильным среди детей этой улицы. Он жил вдвоем с матерью, которая с утра до вечера была на заработках. Для своих тринадцати лет Витька Семиренко приобрел достаточно жизненного опыта и, едва только в городе началась нормальная мирная жизнь, завоевал авторитет у всех мальцов на Спокойной улице.

Без Витьки Цыгана игры как-то не клеились. Но и он не всегда мог сбить привычный настрой компании. Весной всеми овладевала какая-то неосознанная, смутная надежда.

В мальчишечьи души весна приносила какой-то неведомый непокой. Мальцы тянулись вверх, шли в рост, как стрелки молодой травы, жадно впитывая каждую каплю нового опыта и впечатлений. В любой мелочи, в самом незаметном жизненном движении они стремились утвердить себя, закрепить свое существование на земле, принося на целину своих душ максимум того, что были способны понять в жизни взрослых. И создавали что-то свое...