Страница 57 из 58
— С чего мы помирать-то будем? Как работали, так и будем работать. О смерти, как о дезертирстве, настоящие люди не думают. Мы только начали во вкус жизни входить.
Слизняк порозовел, глаза его возбужденно блестели. Он говорил таким уверенным тоном, будто имел неоспоримые доказательства своего бессмертия.
Погода стояла хорошая, самолеты в областной центр летали часто, и в этот же день Матвей улетел.
Перво-наперво Матвей, решил сходишь на городское кладбище, где была похоронена Вера. Безруков без труда отыскал место.
Недалеко от могилы Веры Матвей увидел свежий холмик и пожилую женщину, в которой он сразу узнал санитарку, что в те тяжелые дни, когда он хоронил Веру, помогала ему.
— Я тут частенько бываю, — заговорила санитарка, сразу признав Матвея, — Я ведь одинокая и к больным быстро привыкаю. Они мне все, как дети, дороги. Кто ж за их могилами присмотрит, как не я? Жену вашу я хорошо помню. Славная была женщина: совестливость в ней жила. Бывало, убираю за ней, а она виновато так говорит: «Тихоновна, стыдно мне, что такая стала, а поделать ничего не поделаешь». Я ее давай уговаривать, мол, выздоровеешь скоро, так все забудется. Хорошие-то люди всегда стыдятся своей болезни.
Ушла санитарка, которая спешила в больницу на работу, а Матвей долго сидел возле могилы. Покойно и светло было у него на душе. И вот тут он решил, что, когда придет его черед, он хотел бы навсегда быть рядом с человеком, дороже и любимее которого у него никогда не было.
В облисполкоме Матвея принял моложавый, стройный мужчина, с седыми висками, внешне спокойный и вежливый. Он выслушал жалобу Безрукова, что-то записал в своем блокноте и, не задавая вопросов, пообещал во всем разобраться.
— Когда постараетесь-то? — переспросил Матвей, не скрывая своего недоверия к быстрому решению его дела.
— Полагаю, быстро. Быстрее, чем вы думаете.
— Мне, что ж, дальше со своей жалобой лететь, в самую Москву, или домой возвертаться?
— Лучше домой.
— И я так думаю. Неделю тут прохлаждаюсь, а там дело стоит. Только опять же не верится, что все сдвинется с мертвой точки.
— А вы еще раз поверьте нам, и я думаю, не ошибетесь, не разуверитесь окончательно.
Весна на Север приходит поздно, но бывает напористой и стремительной. Ляжешь спать, когда на дворе стоит трескучий мороз, а проснешься, солнце так ярко светит, что снег вдруг заслезится, и упадет с крыши первая робкая, долгожданная капель. А потом уж пошло и пошло. Повлажнеет разом воздух, небо засинеет, побегут ручейки, и можно будет постоять под солнцем без шапки. Потом появятся проталины, прилетят журавли, гуси, и зазвучат голоса их, наполненные страстными призывами. Потом сойдет снег, зазеленеет трава, а на пригорках, будто махонькие птички, запестреют неприхотливые северные цвёты.
В аэропорту Матвей неожиданно встретил старика Вестникова. Было солнечно, на дорогах грязный снег превратился в жижу, пахло сыростью, стены домов с солнечной стороны слегка парили. Пассажирам не сиделось в тесном здании аэропорта, все толкались у крыльца, на солнцепеке.
— Вернулся, — протягивая руку Матвею, заговорил Вестников. — А у нас вона весна во всю шуровать начала. Я внучку на материк провожаю. К жениху летит. Он у нее в Хабаровске служит. Вот ведь жизнь как чудно устроена. Раньше думал: вот женю сына и помирать можно. Женил и стал думать: вот дождусь внуков, а там… Дождался и теперь думаю: вот Дождусь правнуков… И этого будет мало. Так-то!. Слышь, дело-то твое сдвинулось. Машины с грунтом туда все идут и идут. Выходит, ты у начальства уважение заслужил.
— Не у начальства, — задумчиво ответил Матвей, — у самого себя уважение заслужил.
— Врешь! Мудрено больно. Врешь ведь ты!
Матвей простился с дедом, сел в автобус и поехал в поселок.
В балке было холодно и оттого неуютно, стоял горьковатый полынный запах. Матвей растопил печь, вскипятил чай. На душе у него было светло и спокойно. И ночью, он спал крепко, видел хорошие, счастливые сны. Утром проснулся рано и заторопился на работу.
Конторские работники, увидевшие в этот день Матвея Безрукова, были удивлены тем, что он был в белой рубашке и при галстуке — так Матвей одевался только в праздники.
Прощание со стойбищем
Сегодня выдался хороший день. С утра слегка подморозило, а иней, покрывший ночью вершины сопок, не тает. Небо почти безоблачное, но там, у горизонта, где находится море, появились тучи.
Старый бригадир Аканто, приземистый, седоголовый, стоит на холме, посматривает в сторону туч и гадает: дождь будет или снег? Если морозец простоит до вечера — выпадет снег, если нет — будет дождь.
Далеко по перевалу в сторону севера уходят два вездехода. Гул их моторов, раскатистый, резкий, еще хорошо слышен на холме. Аканто старается не смотреть на вездеходы.
Постепенно гул начинает стихать: это машины перевалили через вершину.
Старый бригадир медленно ходит по вершине холма. Площадка большая, хорошо утоптанная, на ней нет ни кочек, ни ямок, ли травы. Многие годы здесь летом стояли яранги его, Аканто, бригады. Еще сегодня ранним утром была здесь яранга, но теперь и ее нет. Как и две другие, ее разобрали, сложили вместе с домашней утварью в вездеходы и отправили на новое место.
Гул машин стал уже совсем неразличимым. Аканто остановился, снял малахай и прислушался. Только легкий треск доносился с севера, точно там кто-то осторожно ломал кустарник.
Через несколько минут и треск прекратился, стало совсем тихо. Наверно, вездеходы спустились с перевала и зашли за небольшую сопку.
Аканто надел малахай и опять стал ходить по площадке. У места, где недавно стояла яранга, он замедлил шаг. Здесь лежал дерн, валялись камни, которыми приваливали снизу рэтэм, даже зола от костра еще сохранилась. Ветер был не сильным и потому не успел развеять ее по тундре.
«Совсем недавно, — подумал старик, — на этом месте горел костер, варилось мясо, сушилась пастушеская одежда, сидели и пили чай мужчины, суетились женщины, а теперь вот осталась одна зола», — Аканто тяжело вздохнул и стал смотреть вдаль.
Внизу текла река, извилистая и спокойная. В долине среди чернеющих кустов были видны голубые озерца. Их много, так много, что, может быть, нельзя и сосчитать, и они разные, совершенно непохожие друг на друга ни по величине, ни по форме, ни по цвету. Одни маленькие, круглые, как блюдца, и голубые-голубые, даже чуть-чуть темноватые; другие большие, продолговатые, пятнистые, будто утиные яйца, часть озера светло-голубого цвета, а часть темная. Если такое озеро обойти вокруг, то, пожалуй, устанешь.
За долгие годы Аканто много раз смотрел с холма на долину. Вид этот знаком ему до мельчайших подробностей. Но сейчас старик смотрел на долину так, точно видел ее впервые. А сердце билось в груди сильно-сильно, будто он пробежал с добрый десяток километров.
Не хотел старый бригадир перекочевывать на новое место, ох как не хотел. Привык к холму, где всегда сухо, даже в самый сильный дождь, к речке, богатой рыбой, к вкусу воды в озере, откуда женщины всегда брали воду на чай. Теперь ему казалось, что на новом месте, расположенном отсюда за сотню километров, не найти такого удобного, хорошо продуваемого ветром в летнее время холма, не найти реки, богатой рыбой, не найти озера, в котором была бы такая вкусная и чистая веда.
На заседании правления колхоза, где обсуждали вопрос о переводе стада оленей бригадира Аканто на новые пастбищные угодья, собралось много народу. Кроме членов правления, были приглашены специалисты сельского хозяйства — оленетехники, ветеринары и зоотехники, передовые опытные бригадиры и даже приехал кто-то из района.
Аканто думал выступить и доказать всем, что пастбища на маршруте выпаса оленей можно использовать еще года три-четыре, а потом уже переводить стадо на другое место или маршрут изменить. Примеры, которые хотел привести Аканта в подтверждение своих выводов, казались ему убедительными и вескими. На заседании же, когда выступили специалисты и разложили, как говорят, все по полочкам, Аканто не стал сопротивляться. Он даже не выступил, сидел молча и слушал. А вот его заместитель Номынкау стал так уговаривать правление перевести стадо на новые пастбища, будто на старом и дня нельзя прожить. Аканто не сердился на помощника. За что на него сердиться? Молодых всегда тянет на новые места. Правда, бригадир просил отложить переезд до зимы, когда легче будет перекочевывать, но правление решило, что тянуть время незачем, надо переезжать сразу: ведь теперь есть мощная техника.