Страница 54 из 58
— Ой, Ларисонька, миленькая, как я люблю тебя, когда ты такая! — Шурочка заплакала, зашмыгала носом.
Она осталась верна тому, кого, может быть, и нет на свете, хотя он есть, но, возможно, это вовсе не он. Ей так теперь стало тяжело побеждать ту, другую, что была в ней и которой она рано или поздно уступит.
Лариса вышла из дому за час до начала работы и пошла кружным путем. На юге небо сине-фиолетовое — там догорал вечерний закат. Дул северян, по земле тянулась хвостатая поземка, воздух густ, плотен от видимой снежной пыли. Лариса свернула с широкой улицы к зданию конторы морского порта, прошла мимо парадного входа, сразу скользнула за угол здания и остановилась у большого, ярко освещенного окна. Стекла в окне слегка замерзшие, но Лариса увидела мужчину, сидевшего за столом над какими-то бумагами. У него было круглое лицо, соломенные волосы, это был тот человек, газетный портрет которого она вчера порвала.
— Враг! Враг! — зашептала она и почти побежала прочь, по ее щекам текли слезы…
Прощание со стойбищем
Сегодня выдался хороший день. С утра слегка подморозило, а иней, покрывший ночью вершины сопок, не тает. Небо почти безоблачное, но там, у горизонта, где находится море, появились тучи.
Старый бригадир Аканто, приземистый, седоголовый, стоит на холме, посматривает в сторону туч и гадает: дождь будет или снег? Если морозец простоит до вечера — выпадет снег, если нет — будет дождь.
Далеко по перевалу в сторону севера уходят два вездехода. Гул их моторов, раскатистый, резкий, еще хорошо слышен на холме. Аканто старается не смотреть на вездеходы.
Постепенно гул начинает стихать: это машины перевалили через вершину.
Старый бригадир медленно ходит по вершине холма. Площадка большая, хорошо утоптанная, на ней нет ни кочек, ни ямок, ни травы. Многие годы здесь летом стояли яранги его, Аканто, бригады. Еще сегодня ранним утром была здесь последняя яранга, но теперь и ее нет. Ее разобрали, сложили вместе с домашней утварью в вездеходы и отправили на новое место.
Гул машин стал уже совсем неразличимым. Аканто остановился, снял малахай и прислушался. Только легкий треск доносился с севера, точно там кто-то осторожно ломал кустарник.
Через несколько минут и треск прекратился, стало совсем тихо. Наверно, вездеходы спустились с перевала и зашли за небольшую сопку.
Аканто надел малахай и опять стал ходить по площадке. У места, где недавно стояла яранга, он замедлил шаг. Здесь лежал дерн, валялись камни, которыми приваливали снизу рэтэм, даже зола от костра еще сохранилась. Ветер был несильным и потому не успел развеять ее по тундре.
«Совсем недавно, — подумал старик, — на этом месте горел костер, варилось мясо, сушилась пастушеская одежда, сидели и пили чай мужчины, суетились женщины, а теперь вот осталась одна зола». Аканто тяжело вздохнул и стал смотреть вдаль.
Внизу текла река, извилистая и спокойная. В долине среди чернеющих кустов были видны голубые озерца. Их много, так много, что, может быть, нельзя и сосчитать, и они разные, совершенно непохожие друг на друга ни по величине, ни по форме, ни по цвету. Одни маленькие, круглые, как блюдца, и голубые-голубые, даже чуть-чуть темноватые; другие большие, продолговатые, пятнистые, будто утиные яйца, часть озера светло-голубого цвета, а часть темного. Если такое озеро обойти вокруг, то, пожалуй, устанешь.
За долгие годы Аканто много раз смотрел с холма на долину. Вид этот знаком ему до мельчайших подробностей. Но сейчас старик смотрел на долину так, точно видел ее впервые. А сердце билось в груди сильно-сильно, будто он пробежал с добрый десяток километров.
Не хотел старый бригадир перекочевывать на новое место, ох как не хотел. Привык к холму, где всегда сухо, даже в самый сильный дождь, к речке, богатой рыбой, к вкусу воды в озере, откуда женщины всегда брали воду на чай. Теперь ему казалось, что на новом месте, расположенном отсюда за сотню километров, не найти такого удобного, хорошо продуваемого ветром в летнее время холма, не найти реки, богатой рыбой, не найти озера, в котором была бы такая вкусная вода.
На заседании правления колхоза, где обсуждали вопрос о переводе стада оленей бригадира Аканто на новые пастбищные угодья, собралось много народу. Кроме членов правления были приглашены специалисты сельского хозяйства — оленетехники, ветеринары и зоотехники, передовые, опытные бригадиры и даже приехал кто-то из района.
Аканто думал выступить и доказать всем, что пастбища на маршруте выпаса оленей можно использовать еще года три-четыре, а потом уже переводить стадо на другое место или маршрут изменить. Примеры, которые хотел привести Аканто в подтверждение своих выводов, казались ему убедительными и вескими. На заседании же, когда выступили специалисты и разложили, как говорят, все по полочкам, Аканто не стал сопротивляться. Он даже не выступил, сидел молча и слушал. А вот его заместитель Номынкау стал так уговаривать правление перевести стадо на новые пастбища, будто на старом и дня нельзя прожить. Аканто не сердился на помощника. За что на него сердиться? Молодых всегда тянет на новые места. Правда, бригадир просил отложить переезд до зимы, когда легче будет перекочевывать, но правление решило, что тянуть время незачем, надо переезжать сразу: ведь теперь есть мощная техника.
Ночью подогнали вездеходы, погрузили на них рано утром нехитрый скарб всей бригады и увезли. Километрах в тридцати от бывшего стойбища вездеходы остановятся, чтобы взять у рыбаков вяленой рыбы, оставят там на ночевку оленеводов.
Старик не поехал на вездеходе: ему захотелось побыть одному, проститься с родными местами. Солнце стояло еще высоко, день был в разгаре, и Аканто не торопился уходить.
С раннего утра вплоть до этого часа старик все время был на ногах. Он помогал разбирать яранги, следил за тем, чтобы правильно уложили рэтэмы, и за день так набегался, что теперь болели ноги. Аканто сел на землю и почувствовал, как приятно и хорошо стало его натруженным ступням.
Долина реки с многочисленными озерами и темным кустарником простиралась перед бригадиром, и он по-прежнему пристально смотрел на все вокруг с какой-то ранее незнакомой ему нежностью и думал, что человек, наверное, так устроен, что быстро привыкает к местам, где живет, и они становятся ему родными. Правда, бывают люди, которым долгая жизнь на одном месте надоедает, они томятся от однообразия и стремятся к переменам. Таким был его заместитель Номынкау. Иногда старику казалось, что, проживи он тут еще год или два, сам бы стал стремиться к перемене места.
Аканто вспоминал о памятных днях, прожитых здесь, о праздниках, что устраивались осенью и зимой, когда со всей Алькатваамской тундры сюда, в стойбище, приезжали пастухи-оленеводы. Веселое было время. Какие захватывающие соревнования устраивались, какие ярмарки! На них можно было купить все, от прочного зеленоватого материала на камлейку до выделанной шкуры нерпы.
Вспомнил Аканто и тот день, когда здесь, в тундре, собралось много людей специально в его честь. Сколько хороших слов он услышал о себе! Секретарь обкома партии вручил ему орден за хорошую работу. Навсегда запомнился тот день.
«Будет ли работа в бригаде на новом месте идти так же хорошо, как здесь? — думал бригадир. — Конечно, пастбища там богаты кормом, это хорошо. Надо только изучить их как следует, найти отельные места, зимние выпасы».
Теперь, когда Аканто представил на мгновение, сколько придется пройти и проехать по тундре в поисках удобных, защищенных от сильных ветров пастбищ и стоянок для яранг, он ужаснулся: все нужно было начинать сначала. Нет, старик не боялся работы, наоборот, он любил ее, как любит каждый настоящий пастух, настоящий оленевод, всю свою жизнь отдавший одному делу, делу дедов и прадедов, которое они знали в совершенстве, которое и он знает не хуже. Олени — это вся его жизнь, и он не мыслил себя без них.
Уже давно перевалило за полдень. Тучи, что были далеко над морем, теперь закрыли почти полнеба. Ветер подул сильнее, резче. Заметно похолодало. Воздух стал каким-то тугим, наполненным совершенно иными запахами, совсем не такими, как несколько часов назад. Старик поднялся на ноги и подумал, что скоро пойдет снег, именно снег, потому что в воздухе был уже снежный запах.