Первый Контакт (Сборник)

На катере побрел я в камбуз, налил в блюдечко масло подсолнечное, разрезал луковицу на четыре дольки, посолил кусок ржаного хлеба и съел его с луковицей, макая в масло. Съел и обрел способность рассуждать. Сначала о пустяках, вроде того, что все мы господа своей судьбы и в этом смысле я не против слова «господа». Но оно имеет и другой, какой-то поганый смысл. Думаю, что капитан не шутил и даже был зол на меня. С другой стороны… почему с другой, я не знаю, но, с другой стороны, Лев пел с радостью. Биолог, я заметил краем глаза, тоже не без удовольствия чесал живот байбаку. Все трудились вроде по собственной воле. Тут я кстати вспомнил о птичках — у каждой в клюве пушинка — и о ковриках, мягких даже на взгляд… А на Земле есть такие птички — ткачики. Целое семейство…

Ну а дальше не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: мы столкнулись с неизвестной нам особой формой паразитизма. Оговариваюсь: неизвестной в животном мире. Каждый пуджик был ласковым паразитом. Вокруг него, скотины, возникало некое гипнотическое поле. Поскольку пуджики жили стадом, поле оказалось настолько мощным, что подчинило наших ни о чем не подозревающих десантников, превратило их в покорных слуг, находящих удовольствие в служении своему господину. Я понимал, что пока не разбираюсь в сути дела, что все не так примитивно. Но мне на том этапе было важно выделить главное, пусть в самом первом приближении. Ведь только я один оказался неподвластен гипнозу, и потому только я мог спасти экипаж. Если это еще было возможно. Но, действительно, настолько ли, я устойчив? А неожиданное слюнтяйство возле сарая? Ой нет, видимо, и мне надо будет беречься…

Значит, лежи себе на пуху, другими добытом, мухи тебя не кусают, ибо их отгоняют заботливые добровольцы, сена тебе киберы накосят, а веточный корм планетолог обеспечит. Биолог пузо твое сытое почешет, Лев слух пением усладит, а капитан — сам капитан! — для забавы твоей спляшет… Славненько! Дождик пойдет, можно во дворце… тьфу… спрятаться. Интересно, сами до сарая доплетутся или их Лев на руках отнесет, мужик здоровый…

Уяснив ситуацию, полез я в кладовку, где наряду с прочим ненужным барахлом висели на стенке разные излучатели, бластеры и деструкторы, которыми мы до этого никогда не пользовались. Отыскал некую помесь мегафона с пистолетом под названием джефердар, взялся за рукоять, она, как тут и была, сама в ладонь легла. Надел на лоб очки ночного видения, комбинезон натянул блестящий — защита от колючек, глянул на себя в зеркало. Ну, супермен! И даже мужественные желваки на морде так и ходят! Явись я в таком виде на тридевять предыдущих планет, ни о каком контакте и речи бы не было: дрожите, люди и звери, я иду! Противно конечно, однако терплю. Сижу, карту изучаю, ночи жду и огоньки разглядываю, мерцающие в такт дыханию моих товарищей.

Дождался, вышел. Восемь лун разных размеров в беспорядке по небосводу ходят, ночь темно-голубая с серебром, тени окрест шевелятся, птаха скворчит в перелеске, словно спросонья. В такую ночь хорошо с друзьями у костра сидеть… Вообще, славная планета, вполне для людей пригодная. Думаю я так, а сам через кусты по прямой туда, к пуджикам. Очки на глаза — и вижу: лежат носатики рядком, штук десять. Длинным пушистым одеялом, с боков подоткнутым, укрыты. Хоботки поверх одеяла, и верхние лапы тоже. А с четырех сторон киберы с косами недреманно в темноту таращатся, бдят. Ну, эти мне не страшны, ибо не интересуют меня носатики. Где, думаю, наши? Капитан, думаю, где?

Поднял я свое оружие, направил раструб на сарай и нажал на спусковой крючок. Рисковал, поскольку параметры гипноизлучения пуджиков мне известны не были. Я мог войти в противофазу и погасить гипнополе этих хоботоносцев, но с большей вероятностью мог и усилить это поле. В первом случае мы бы посмеялись над происшествием и всей гурьбой пошли на катер. Что будет во втором случае, я не знал. И мне интересно было.

Сначала я услышал, как кто-то в сарае загремел опрокинутым ведром, а потом Лев заорал в ночи «Ой да ты не стой, не стой!», и послышался голос капитана: «Возьми гитару!»

Лев выбежал еще в плавках, но уже с гитарой. Рядом в медленном танго двигался капитан. Мимо них с ведром в руке и босиком побежал к ручью космофизик. Когда с тесаком в руке появился планетолог и, неловкий спросонья, сделал попытку залезть на дерево, мне стало тяжело глядеть на все это, и я выключил джефердар.

Капитан остановился и говорит Льву: «Не одобряю я вашей привычки петь среди ночи. Конечно, каждый вправе в свободное время вести себя как найдет нужным, если он не мешает окружающим. Но ведь вы разбудили господ! А это нехорошо».

Лев оглядел себя, вроде как смутился и молча удалился в сарай, наверное, досыпать.

Биолог укрывал пуджиков и что-то шептал успокаивающее.

С ведром, полным песка, вернулся космофизик, потом туда же, в сарай, ушел капитан, и вскоре все затихло. А я сел на пенек и снова стал думать.

Без анализатора излучений здесь было не обойтись, поскольку угадать частоту гипнополя мне, видимо, не удастся. Анализатор, если он у нас вообще есть, валяется где-нибудь, пойди найди, когда не знаешь даже, каков он с виду.

Перебить носатых? Но способен ли я на это? Да и как я потом перед самим собой оправдаюсь? Виноват ли зверь, если он иным способом, кроме как паразитируя, пропитание себе добыть не в состоянии? А если хочется, но ничего с собой не поделаешь? А ведь жить охота, по себе знаю. Да и не кровь пуджик пьет, я бы сказал, не лимфу. Так, мелкие услуги: кто пушинку на матрац, кто сенца клок, да и пузо почесать не велик труд… Тут заметил я, что не столь ищу выход, сколь задаю дидактические вопросы и даже вроде как оправдываю паразитов. Испугался я, поняв, что и сам слегка подвержен, ретировался в сторонку и сразу рассуждать стал по-иному, бескомпромиссно.

Ладно, думаю, гипноизлучатель непригоден, и черт с ним. Но сам-то я еще на что-то годен или нет? Или воля моя иссякла, или подмок этот, как его, порох в этих, как их, пороховницах? Я почувствовал, что порох сух, что я еще способен мобилизовать свои внутренние резервы.

Первым решил вызволить капитана. Соображаю: если его смогу, то остальных и подавно. Ибо капитан в команде имел самую сильную волю. После меня, естественно. Стал я так и этак прикидывать, на чем капитана взять можно, чтобы вышел он из сарая, чтобы на катер вернулся. Долго думал и уж под утро понял: а на чем угодно, на любой заботе. На то он и капитан, чтобы за все душой болеть.

Подошел я к сараю поближе, стряхнул с себя некоторую сонливость, сосредоточился и послал гипнограмму: «Ремонтник Рамодин болен, ему в кладовой бластер с гвоздя на затылок свалился. Дулом вниз».

Никакого результата, только кто-то захрапел с посвистом. Поднатужился я, дальше картину мысленно рисую: «Упал Вася, в глазах темно, и сосуд с жидким азотом опрокинул. В кладовке иней выпал, а Вася лежит в луже азота и уже дрожать перестал, поскольку спиной к полу примерз».

Если кто думает, что гипнотизеру эти сеансы ничего не стоят, пусть сам попробует. Мне и взаправду холодно стало, а в сарае настороженная тишина, вроде прислушиваются.

Совсем напружинился я, представив себя с проломленной головой на морозном полу распростертого. И стал я как из-за угла мешком пришибленный, все безразлично, только лечь побыстрее хочется и голова трещит. Повернулся я и пошел. Не помню, как до катера добрался. И очнулся в лазарете, лежу на боку, голова перевязана, спина болит, а рядом капитан с выражением заботы на лице.

— Ага, — говорит, — очухался. Это хорошо. Ну, джефердар ты еще мог на место сгоряча повесить, не знаю, чего тебе в кладовке понадобилось. А с азотом ничего понять не могу, сосуд-то полон, не мог же ты разлитый с пола собрать… Я нашел тебя на трапе, на голове шишка с кулак, комбинезон сзади порван, спина белая…

— Все в порядке, капитан, — говорю я. А сам тоже не все понимаю. Гематома на голове, обморожение — это я мог силой воли над собой учинить. Но комбинезон порвать, не желая того… И поныне это для меня загадка.