Страница 31 из 35
Неплохо чувствовал себя в неволе и бугорчатый арнольд. Он до пупа закопался в почву и очень напоминал поясной намогильный памятник. Питался зверь насекомыми, которые сами во множестве садились ему на сладкие душистые усы.
Нелегко было из множества прыгающих, бегающих, вообще суетящихся вблизи лагеря животных выбрать наиболее уравновешенных по темпераменту и подходящих по габаритам для нашей вольеры. Божья коровка, флегматик по натуре, подошла вполне, интересовалась она едой и питьем, а этого было вдоволь. Бугорчатый арнольд за трое суток с места не сдвинулся и, похоже, благоденствовал. Прижился сумчатый твашенька. Только в сумках по бокам носил он не детенышей, а продукты. Ту еду, что мы ему давали, тваша сушил на бугорке и складывал в сумки. В вольере мы соорудили что-то вроде пластиковой ванны, маленького бассейна с низкими бортами, твашенька размачивал в воде ржаные сухари, которые предпочитал всякой другой пище. Был еще мырда-губошлеп, но о нем и сказать-то нечего.
Хищников мы не брали, ибо не хотели строить вторую вольеру. Лень было. А лень — явление настолько естественное и распространенное, что не требует оправданий. Лентяй делает только самое необходимое и ничего лишнего, жизнь его отличается отсутствием суеты. Лентяю присуща внутренняя удовлетворенность, он сознает, что, оставив что-то несделанным, способствует уменьшению энтропии. Он живет в ладу с самим собой. Возьмем, например, кота… Впрочем, я отвлекся. Лентяй живет сам и дает жить другим, не затрудняя их работой. Лентяй всегда ищет и находит пути экономии времени и сил. Идеальный начальник — это ленивый начальник, хотя, конечно, еще лучше начальник отсутствующий. Естественно, к нашему капитану это не относится. Мы принимаем его, когда он здесь и когда отсюда ушел.
Если говорить о красоте, то болонка, конечно, смотрится лучше. У нее нет надглазных роговых щитков, узких ноздрей под ушами, у болонки нет колючек и ее можно гладить в любую сторону, а карчикалоя только вдоль. Болонка субтильна от природы, от карчикалоя субтильностью и не пахнет. Ежели болонка скалится — народу смешно. Если скалится карчикалой, людям становится грустно, а некоторые начинают плакать. У болонки углы сглажены, чего не скажешь о карчикалое. При радикулите чисто выстиранную болонку полезно на ночь прибинтовать к пояснице, а попробуйте прибинтовать карчикалоя.
Зачем, спрашивается, мне понадобились эти идиотские противопоставления? Дело в том, что внешность этого зверя неописуема и, говоря о нем, от чего-то надо отталкиваться. Ну а болонку я здесь присобачил потому, что карчикалой в глубине своей является добрейшей души псом. Привязчивым и нежным. Видели бы вы, как он замирает под ладонью капитана, когда тот поглаживает ему гланды. Предчувствуя наш скорый отлет с Нимзы, карчикалой так убивался и горевал, что мы поняли: разлуку с капитаном он не переживет. И тогда мы всем экипажем собрались тайком от капитана и решили взять карчикалоя с собой. Не объест же он нас! Говяжьего дерева на всех хватит. Самое трудное было спрятать карчикалоя на корабле так, чтобы капитан не обнаружил его до отлета. Зверь не очень чтобы велик, с теленка, но таил в себе мощь носорога. Помню, капитан был в отлучке с проверкой разведочных групп, а мы обездвижили карчикалоя, предварительно заманив его на трап нашего катера. Потом долго кантовали его по переходам в дальний бокс, в Васину каюту, Васи не было, он пещеры изучал. Позже, когда мы, уже на орбите, пристыковались к кораблю и карчикалой впервые возник в кают-компании, капитан поперхнулся обедом, и мне пришлось долго стучать кулаком по его мослатой спине.
— Недосмотрели, — соврал от имени коллектива Лев. — Как-то просочился, где-то прятался. Чего уж теперь.
Наблюдать за этим зверем — одно удовольствие. Спервоначалу в экипаже он был главным жрецом, но потом вошел в тело и кушал ну никак не больше Васи, специализируясь в основном на холодце из хрящевых сучьев говяжьего дерева. А бараньи дрожжи ему и не показывай — осерчать может. Такой вот зверь.
Карчикалой нас всех любил, но более всего капитана. Когда капитана не было, карчикалоем пользовался Вася. Он смотрел на него, а карчикалой на Васю, при этом колючки на его загривке приглаживались. Карчикалой сильно переживал, когда капитан уходил без него. Он хотел сопровождать и мечтал в случае чего помочь.
Но мы нашли ему занятие в лагере — присматривать за животными. Капитану достаточно было дважды обойти вольеру, и карчикалой все понял, дальше он дежурил сам неотлучно. Страхолюдина, а до чего интеллектуальный зверь. По мне, все звери красивы. Недаром боги не чурались принимать животную внешность. К примеру, Зевс. Европу-то он похитил, находясь в обличье быка. И женщины… скажем, Леда и Лебедь.
Примерно через неделю собрались мы в кают-компании за двумя длинными столами. Назрела необходимость отметить отдельные дни рождения, мы их обычно группируем по три-четыре зараз. Были теплые слова, были подарки. Космофизику, например, вручили бритву — неплохой подарок для человека, который с раннего детства ни разу не брился. Лев, аккомпанируя себе на гитаре, спел ряд песен, по поводу чего деликатный Вася сказал, что вполне, вполне, во всяком случае, звучит громко.
Когда было достаточно выпито и закусано, капитан попросил тишины и подал на большой экран материалы, собранные летягами.
Наблюдалась картина из Васи, неумело раскрашенного зверя, озера и прибрежных деталей пейзажа. Это статика. А в динамике Вася, находясь под углом в сорок градусов, обеими руками удерживал за хвост упомянутого зверя, желающего, надо полагать, сигануть в озеро. Зверь оглядывался на Васю, не по-доброму скалился и ревел грубым голосом.
— Вот, — говорил Вася. — Держу и не пущу. И не допущу!
Вася у нас ухватистый, хвост был прочен, а зверь могуч. Натужившись, он скользом добуксировал Васю до воды, опустил в нее морду, напился и повернул назад к зарослям. Только тут Вася выпустил чужой хвост. Летяга как-то изловчилась показать Васин фас, и на нем читалось: «Как же это я так сбузнел, а?» Наморщив чело, Вася рассматривал оставленные им на песке две глубокие борозды.
События на экране между тем развивались совсем невесело. Летяга показала, как с обрыва бросились в озеро никем не пуганные звери. Они ныряли и не выныривали.
— На массовый заплыв непохоже, — сказал остроумный Лев.
Я не стал досматривать остальное, отодвинул столовый прибор и пошел собирать акваланг. Мне не хотелось возиться с баллонами, тащить на заправку, подключать их к компрессору. Я достал из ящика дыхательный блок и убедился, что жаберные цилиндры покрыты пылью еще, наверное, земного происхождения. Пришлось отсасывать пыль. Потом я отнес жабры в вольеру и бросил их в бассейн. Твашенька со своим сухарем оскалился с наружной стороны заграждения. Бугорчатый арнольд снял с уса нечто похожее на большого шмеля и, держа его в лапе возле уха, уставился на меня. Отдыхая душой в этой компании, я думал о предстоящем погружении в озеро. Кто, кроме меня, корабельного биолога, мог разобраться в ситуации? Я не был сторонником теории группового суицида, хотя примеры тому на Земле известны: самоубийства китов, массовая гибель леммингов в водах тундровых рек. Во-первых, группового не было, звери бросались в воду по одному, и к тому же разновидные звери. Хотя их было в районе озера великое множество, о перенаселении говорить не приходилось. Следовательно, причиной самоубийств была отнюдь не забота о поддержании экологического равновесия. И самое главное, на что пока никто не обратил внимания, в озере не только тонули, в нем еще и купались, и я сам видел, как на берег выходили и обсыхали на пляже многие четвероногие.
Жабры, похоже, заработали — из загубника пошли крупные пузыри. Я вернулся на катер, переключил на себя одну летягу, взял маску и ласты, вывел на дисплей сообщение, что так, мол, и так, пошел нырять, а в случае чего на Землю мое туловище везти не надо, закопайте в Афсати.