Страница 14 из 19
— Все ли хорошо у господина? — поинтересовался человек. — И может ли старый Ниш-Бак чем-нибудь помочь той беде, следы которой он видит в этих глазах?
— Может, — Туран сунул руку в карман и вытащил яйцо. Сквозь полупрозрачное золото скорлупы просвечивал темный силуэт зародыша. Яйцо хотелось сжать в кулаке, чтобы треснула скорлупа и потекла по пальцам желто-кровяная жижа, чтобы хоть как-то, хоть кому-то отомстить.
Ниш-Бак молча обошел Турана, замкнул дверь и поманил за собой наверх.
… освободив, укроет милосердно…беспамятство.
Запутались слова.
На втором этаже лавки пахло по-прежнему книгами, но запах этот казался острее и злее. Теперь в нем было больше кисловатой плесневелой вони, а еще дымной и навязчивой ликоповой. Черные крупинки семян виднелись и на полу, и на книжных полках, и на подоконниках, гораздо более узких и грубо сработанных, чем внизу.
— Мыши, — пояснил Ниш-Бак, рукавом вытирая стол. — Расплодились, з-заразы, теперь не вывести. И грызут, и грызут, и портят. Вот ты посмотри, чего творят!
Он разрезал бечеву, стягивавшую доски и продемонстрировал поеденные в лохмотья листы.
— Кошку надо бы завести новую. Сбегают, заразы. Или мрут, — Ниш-Бак продолжал бормотать, выставляя на стол плетеную корзинку с сухими хлебцами, кувшин, кубки, нарезанное мясо и сыр, глиняные горшочки с повязанными тканью горловинами.
— Ешь и рассказывай, — велел он, вываливая в миску холодный, слипшийся красно-розовыми комочками плов. Турана затошнило.
— И не бойся, сюда мыши не добираются, тут я их… — Ниш-Бак поднял тельце за хвост-нитку, не глядя, кинул в ведро и, доверчиво улыбаясь, добавил. — Хуже этих тварей только люди.
Мыши? Да какие мыши, о чем он тут думает, когда такое случилось?! Карья погиб, волохи требуют, чтобы Туран отправился с ними, и неизвестно что сделают с грузом, если он не поедет. А если так, то выйдет, что все зазря? И пустыня, и бадонги с их нежеланием говорить о ящерах, и долгие переговоры с шаманом, который то грозился предать смерти, то наоборот, плакался о грехах; и дорога назад, и Карьина гибель.
Но ведь Туран не может отправиться! Ему домой надо, в Байшарру, и чтобы к соревнованию успеть, чтобы забыть, чтобы все как раньше.
— А не будет «как раньше»! — рявкнул Ниш-Бак, обрывая поток Турановой речи. — Никогда не будет, потому как тут, — он пальцем постучал по лбу, — тут ты будешь помнить все, каждый день, каждый час, каждое метание глупой души. Ешь, тебе говорят.
Кислый плов забивал глотку жиром, есть его было невозможно, как невозможно противиться приказу, произнесенному таким тоном. И потом Туран с благодарностью принял кубок со светлым, тоже кислым, но хотя бы не жирным вином.
— То, что случилось, плохо, очень и очень плохо, — Ниш-Бак задумчиво поглаживал изгрызенные листы. — Прежде всего тем, что ты и вправду плохая замена для Карьи. Очень плохая замена. Но Всевидящий пишет судьбы мира, а мы лишь в меру ничтожных сил своих можем пытаться изменить ту или иную букву, реже — слово, еще реже, если очень повезет, — строку.
— Я не хочу…
— Чего? Что именно тебя так пугает? Необходимость на некоторое время отправиться в Наират? Поверь, там совсем не так ужасно, как об этом рассказывают. Да и пугают в этих историях вовсе не тем, чем следовало бы. А может, и не следовало бы?
— Я не понимаю!
— Я и сам понимаю не всегда, — признался Ниш-Бак, поднимаясь. — Идем, я покажу тебе мои сокровища. Я и вправду торгую книгами, вернее покупаю, вымениваю, выискиваю. Собираю редкости, а потом отправляю туда, где им самое место. Идем же.
В этой комнате не было полок, только сундуки — длинные, узкие, из железного дерева, с бронзовыми петлями-запорами.
— Это чтоб мыши не добрались, — пояснил Ниш-Бак, откидывая крышку ближайшего. Достал он изрядно изуродованный фолиант: с одной стороны страницы были подпорчены огнем, с другой — разбухли от влаги, но чернила не размылись и даже на коричневой, пожженной части буквы проступали четко. — «Молчащая флейта», последнее творение Саяра из Лешты.
— Того…
— Да, Туран, того самого глупца, который не пожелал покинуть родной город, хотя мог бы бежать. И жить мог бы. А вот это «О зельных травах милостью Всевидящего растущих, о свойствах их и характерах». Название длинное, автор вряд ли тебе известен, но был умнейшим человеком. Впрочем, порой опасно быть слишком умным.
Ниш-бак вдруг усмехнулся, поколдовал над крышкой сундука, извлек из распахнувшегося секретного отделения совсем тонкую книжицу и протянул ее Турану. Среди плотных россыпей какой-то неизвестной тайнописи порхали на стрекозиных крыльях скланы.
— Ну а за этот…хм…фолиант многие отдали бы сотню жизней. Кстати, и отдали.
Рисунки были мелкими, но выполненными с особой тщательностью. Приглядись, и рассмотришь сложный узор на крыльях или выражения лиц — одинаково безбровых, большеглазых, но вполне себе человеческих. Да и вообще на людей похожи, разве что как-то слишком уж хрупки выписанные миниатюристом тела, непропорционально длинны руки и ноги, и не оттого ли непомерно широкими кажутся плечи? Особенно у этих двух, замерших друг напротив друга, разделенных вязью символов и соединенных черными хвостами кнутов. Бой? Ритуал? Дуэль? Да Турану-то какое дело?
— Причем тут книги? — Туран бережно положил книжицу обратно.
— А причем Байшарра? Ежегодные соревнования чтецов, библиотека, едва ли не крупнейшая в Кхарне…
— Крупнейшая.
— Допустим, — охотно согласился Ниш-Бак, укладывая книжицу в потайное отделение. Сунув руку в карман, вытащил горсть черной соли, которой щедро сыпанул на остальные книги. Запахло ликопой, и Ниш-Бак чихнул.
— Допустим, крупнейшая. И город славный, крупный и богатый. И люди в нем живут хорошие, такие, что любят книги и чтецов, готовы слушать, радоваться, ждать праздника. — Он подошел к следующему ящику и вынул том в тяжелом серебряном окладе, поманил рукой и, протянув, велел. — Открой. Скажи, байшаррец, доводилось ли видеть книги с такой вот печатью?
Первый лист, нежно-хрупкий, едва тронутый сеткой трещинок был чист, лишь в нижнем углу виднелась круглое клеймо ярко-красного цвета в виде наклоненной башни.
— Богатая была библиотека в Нэште, на весь Мхат-Ба славилась. Как и сам город. Что с ним случилось?
— Его сожгли по приказу кагана Кай-Тэ, обвинив в мятеже и укрывательстве запрещенных трактатов.
— Молодец, — похвалил Ниш-Бак, бережно принимая драгоценную книгу. — Историю знаешь, только, верно, никогда не думал, что она имеет особенность повторяться.
— Байшарра — не…
— Не город Наирата. На печатях ее библиотек горы, а не Понорки, — мягко перебил Ниш-Бак. — Пока. Но кто знает, кто знает. Сколько раз случалось падать тому, что заявлено неприступным? Сколько раз случалось платить за гордость кровью? Сколько раз чей-то каприз оборачивался последствиями непоправимыми и необратимыми? Ты отказываешься ехать? Пускай. Не в моих силах тебя заставлять. Я даже помогу тебе выбраться, отправлю сопровождать книги, раз ты больше ни на что не годен. Но учти Туран, наирцы получили груз. Они попытаются вырастить сцерхов. С тобой или без тебя, но у них это выйдет. Магия — серьезное подспорье во многих делах. А раз уж маги заинтересовались такими редкостями, как горные ящеры, то вряд ли для того, чтоб просто полюбоваться на них. Нам стоило больших трудов перехватить этот контракт, еще больших — его исполнить. И вот теперь, лично вложив в руки волохатых дубину, способную проломить ворота Байшарры, ты отворачиваешься и трусливо говоришь — не могу?
Лучше бы он кричал, на крик Туран ответил бы криком. А что ответить человеку, который спокойно и уверенно излагает собственные Турановы мысли?
— Ты уже обеими ногами в деле. Другого специалиста просто нет, а оставить наирцев с ящерами и без присмотра… Уничтожить яйца? Волохи повторят заказ. Только мы-то уже вряд ли сможем его перехватить. А значит, не будем знать, к чему готовиться. И предотвратить не сможем.