Страница 95 из 106
— Бомба угодила в погреб. Прямым попаданием, — кивнул Титов на дымящуюся груду развалин.
— А там снаряды?!
— Не было снарядов. Люди были, весь расчет первого орудия. Ни одного не удалось пока спасти…
— Сами залезли в братскую могилу, — размышлял Бранчевский.
Над огневой позицией появились три «юнкерса». Титов увел Бранчевского на опушку леса, к землянке.
— Теперь будут висеть над батареей часа два.
Бранчевский увидел, как головной «юнкерс» спикировал на второе орудие. От брюха самолета отделились три точки, и три мощных взрыва окутали землей орудие.
— Разобьют, — затаил дыхание Бранчевский.
Титов усмехнулся:
— Авось пронесет…
Два захода с небольшой высоты сделали «юнкерсы» на орудие. Одна из бомб упала во дворик. Титов, не обращая внимания на взрывы, побежал к орудию. Бранчевский едва успевал за ним. Возле основания он увидел трех артиллеристов, убитых наповал; казенник пушки отошел назад, механизмы погнуты.
— Своими силами нам не исправить повреждения, — сказал Титов, осматривая орудие.
— Сколько у вас еще снарядов осталось? — спросил Бранчевский.
— Ровно дюжина.
— Израсходуйте их. Матчасть потом подорвать и отходить на Тахкуну.
Вернулся Бранчевский в Кяйну злой и расстроенный.
— На батарею Титова больше надежды нет, — сообщил он начальнику сухопутной обороны.
— Майору Столярову придется сегодня туго… очень туго, — проговорил Фиронов. — Немцы уже оттеснили его батальон к самому аэродрому. Поеду к нему…
Столярова он застал в служебном помещении аэродрома склонившимся над исчерченной, мятой картой. Перед ним стоял лейтенант Боданин, рота которого окопалась на краю взлетной полосы, и докладывал обстановку.
— До ночи выстоишь? — спросил Столяров и в упор посмотрел в глаза командиру роты.
— Если бы артогнем помочь… — Боданин с надеждой взглянул на начальника сухопутной обороны СУСа.
— На огонь батареи лейтенанта Титова отныне не надейтесь. Нет ее больше, — ответил Фиронов.
Боданин тяжело вздохнул, сказал негромко:
— Постараемся выстоять, товарищ майор…
— Обязаны выстоять! — оторвался от карты Столяров. — За нами Ленинград. — И он посмотрел в окно, где готовился к вылету транспортный самолет.
Боданин вернулся в свою роту. Его бойцы спешно окапывались. Им было уже известно, что сегодня с Хиумы улетает последний самолет в Ленинград, увозя с собой тяжелораненых. Старшина роты собрал кучу писем и отнес летчику с просьбой переслать родным последнюю весточку. Боданин обошел окопы, вырытые на скорую руку. Он сознавал, что при первом же налете вражеской авиации они будут сровнены с землей, но другой защиты у его бойцов не было. Дзоты так быстро не построишь, да и нет подсобного материала. Разрушат окопы — рота будет укрываться за зданиями: все равно отступать некуда — сзади огромное ровное поле аэродрома.
— Стоять до последнего! Назад — ни шагу! Помните, за вашими спинами дорога к Ленинграду, — наставлял он свою роту перед боем.
И бойцы понимали своего командира. Сзади них аэродром — частичка земли острова Хиума, связывающая моонзундцев с ленинградцами. Они будут за нее драться, удержат за собой любой ценой, даже ценой жизни.
К самолету подъехала из Кярдлы санитарная машина с тяжелоранеными. Среди них Боданин увидел и своего друга — командира минометной роты лейтенанта Комарова, которого спас при отступлении десанта моонзундцев от станции Паливере к Хаапсалу. Вместо правой руки у него болтался пустой рукав. Друзья расцеловались.
— Что передать родным? — спросил Комаров.
— Скажи, жив, здоров…
— Может, что пошлешь со мной?
— Да нечего! Все при мне…
Боданин заметил своего связного, во весь дух мчавшегося по аэродрому.
— Немцы в атаку пошли! — издалека крикнул связной.
Боданин, не попрощавшись с другом, бросился к своей роте. Обернулся, крикнул:
— Ленинграду от нас низкий поклон передай!..
Немцы наступали широким фронтом. Длинные цепи автоматчиков волнами надвигались на аэродром.
— Сколько их!.. — невольно вырвалось у одного из бойцов.
— Разговоры! — оборвал Боданин. — Приготовиться к бою! Пулеметчики…
Немцы шли во весь рост, не спеша. Боданин попытался сосчитать врагов, но сбился со счета. Да и что это даст? Все равно они не отступят, даже если врагов будет в сто раз больше, чем их.
Первыми бой начали станковые пулеметы, за ними — ручные. Немцы приближались. Усилился винтовочный огонь, на землю то и дело падали немецкие автоматчики. Боданин понял: лавину врагов огнем не остановить. Уже отчетливо видны лица солдат, все так же уверенно шагавших к окопам роты. В их полетели гранаты, но это только подхлестнуло немцев, и они хлынули на штурм. «Сомнут», — мелькнуло в сознании Боданина. Еще не отдавая себе ясного отчета, он выскочил на бруствер окопа и выстрелил из пистолета в воздух.
— В атаку! За мной! Ура-а!
Боданин бросился вперед, в упор стреляя из пистолета в немцев. За спиной он услышал нарастающий крик «ура!». Рота устремилась за ним. Но крик вдруг оборвался. Боданин огляделся: его бойцы яростно наносили удары штыками и прикладами по явно опешившим немецким солдатам. Никто не стрелял, боясь поразить своих. Боданин бросил пустой пистолет, выхватил винтовку из рук убитого красноармейца и пошел на здоровенного немца. Выпад вперед, как учил он своих красноармейцев на плацу, — и штык наполовину вошел в бок автоматчика. На Боданина пахнуло винным перегаром. «Пьяный, сволочь», — определил он и огрел прикладом по голове второго солдата, оказавшегося рядом. Сколько потом наносил ударов или отбивал ответных, Боданин не помнил. Мышцы рук налились свинцом. Казалось, рукопашный бой идет вечно и ему не будет конца.
Справа неожиданно донеслось нарастающее «ура!». «Кто же это? Ах да, наши соседи справа — инженерная рота лейтенанта Сокерина, — догадался Боданин. — Теперь будет легче…»
Получив удар с фланга, немцы начали отходить назад. Мощное «ура!» неслось над всем полем боя: моонзундцы преследовали отступающего врага.
Еще две атаки на аэродром отбили роты Боданина и Сокерина. В ночь на 16 октября они получили приказ полковника Константинова отходить на Тахкуну.
— Значит, отдадим аэродром немцам! — с болью в сердце произнес Боданин. — А связь с Ленинградом?
— Ваша рота сделала больше, чем могла, товарищ лейтенант, — сказал Фиронов. — Отойдем на Тахкуну. Там дадим решающий бой…
На другой день стрелковый батальон Столярова и две роты инженерного батальона начали отход к городку Кярдла и дальше на полуостров Тахкуна. Ряды их после трехдневных боев уменьшились в два раза. Противник преследовал по пятам отходящих моонзундцев. Фиронов был вынужден то и дело оставлять прикрытия. К вечеру 16 октября вместе со штабом батальона он уже был возле Кярдлы на развилке дорог, идущих к городку от Кяйны и 12-й береговой батареи. Из-за кустов сирени к нему вышел улыбающийся красноармеец, за его спиной висела винтовка с примкнутым штыком.
— Здравия желаю, товарищ майор. Опять довелось увидеться…
Лицо красноармейца Фиронову показалось знакомым.
— Постой-постой, — вспоминал он. — Где же я тебя видел?..
— Да с десантом в Хаапсалу, — напомнил красноармеец. — Сломов моя фамилия. Меня же к вам тогда определили…
— Точно! Теперь узнал. Но ты же, по-моему, был артиллеристом?
— Был, товарищ майор, — нахмурился Сломов. — Только не знаю, что сейчас с нашей батареей стало. Стреляла она по фашистам, много друзей погибло. А наш взвод под Кярдлу послали…
Фиронов подозвал к себе командира взвода, молоденького лейтенанта, и приказал ему задержать наступающих немцев.
— Людей мало, товарищ майор…
— Дадим вам пулеметчиков на усиление, — пообещал Фиронов и напомнил: — Продержитесь до темноты любой ценой, товарищ лейтенант. А ночью отходите на Тахкуну. — Фиронов пожал на прощание руку лейтенанту, обернулся к терпеливо ожидавшему Сломову. — Ну, Сломов, бей фашистов, как бил их под Хаапсалой, — дружески сказал он. — На Тахкуне еще встретимся…