Страница 51 из 106
— Товарищ командир… товарищ командир… — теряя сознание, услышал он далекий знакомый голос.
«Кто же это мог быть? Ах да, кок Дубровский… Но почему Дубровский?..»
— Товарищ командир, вы живы? — услышал он голос Дубровского, отряхивающего с него землю.
Букоткин очнулся. Тряхнул головой, открыл глаза и увидел, что сидит на дне окопчика, прислонившись спиной к стене. Перед ним на коленях стоял черный от копоти Дубровский.
— Жив, конечно, — проговорил Букоткин, — не время сейчас умирать…
Дубровский облегченно вздохнул и опустился на землю.
— А я уж думал, что вас… Уж лучше бы меня убило…
— Зачем вас. Нам с вами жить надо, фашистов бить, — ответил Букоткин, а потом вдруг резко спросил: — Где катера?
Дубровский помог ему подняться. Букоткин впился глазами в залив, отыскивая катера. Левой рукой он провел по мокрому лицу и ощутил сгустки крови, перемешанной с грязью.
Прибежали испуганный Кухарь с санинструктором краснофлотцем Песковым.
— Почему батарея прекратила стрельбу? — спросил младшего лейтенанта Букоткин. — Видите, катера снова идут на нас.
— Вышла из строя телефонная связь с орудиями. Я приказал устранить повреждение, — ответил Кухарь. — Я на первом орудии был. Мы уж решили, что вы погибли… Краснофлотцы волнуются…
«Действительно, чудом уцелел», — подумал Букоткин, осматриваясь. Глубокая воронка от бомбы виднелась в десяти шагах. Пять человек из расчета орудия во главе с командиром младшим сержантом Герасимовым были убиты наповал. Тяжело ранило телефониста. Лежа на животе, он тихо стонал, не выпуская из рук телефонную трубку.
«Надо как-то передать краснофлотцам, что я жив…»
Но Букоткина уже опередил Дубровский.
— Жив командир батареи, жив! — радостно закричал он.
Букоткин опустился на землю и, закрыв глаза, терпеливо ждал, когда Песков закончит перевязывать его.
— Нужно перенести КП на другое орудие, безопаснее, — предложил Кухарь.
— Зачем? Думаете, дважды попадут в одно и то же место? Вряд ли, — возразил Букоткин.
Перед Букоткиным появился Дубровский.
— Товарищ командир, разрешите мне на второе орудие. Там никого не осталось, — попросил он.
— Идите, — согласился Букоткин.
Дубровский решил сначала осмотреть, все ли механизмы орудия в исправности. Около затвора уже возился комендор-наводчик, заменивший командира орудия.
Из старого орудийного расчета остались лишь два комендора-наводчика да установщик прицела. Вместе с наводчиком Дубровскому удалось снять разбитое стреляющее приспособление и заменить новым. Подбежали присланные на помощь Кухарем три краснофлотца с соседних орудий.
— К бою! — послышалась команда. — По катерам… Снаряд осколочно-фугасный…
Заряжающий потянулся за снарядом, вынесенным подносчиком из погреба, но Дубровский показал ему на убитого товарища, который лежал возле щита, придавленный снарядом. Краснофлотец разжал руки погибшего товарища, подхватил обрызганный кровью снаряд и вогнал его в камору канала ствола.
— За него первый залп! — приказал Дубровский, вставляя ударную трубку в запальное отверстие.
— Товсь!
— Поставить на залп! — донеслась команда.
Дубровский потянулся к затвору, но так с вытянутой рукой и застыл на месте. Впопыхах он забыл зацепить клевант за спусковой крючок, и теперь нечем было произвести выстрел. Дубровский оглянулся, отыскивая клевант, но нигде его не увидел. Как же теперь быть? Вот-вот последует команда «Залп», а орудие не может стрелять. Нет, он должен вместе со всеми произвести выстрел. Но как это сделать? Можно бы найти какой-нибудь шнурок, по где его найдешь так скоро, да и чтобы зацепить, нужно время.
— Батарея, залп!
«А что, если произвести спуск рукой?» Он понимал: малейшая неточность — и откатом орудия его может убить. Но что же делать? Приложив левую руку к раме затвора вплотную, чтобы ее не переломило откатом, он нажал пальцем на спусковой крючок. Раздался выстрел. Руку с силой отбросило назад. Не устояв, Дубровский упал, но тут же поднялся и снова встал на свое место.
«Теперь не страшно», — успокоился он.
Дружно прогремел второй залп; второе орудие на этот раз не запоздало. Затем-третий, четвертый.
— Есть! Еще один фашист тонет! Седьмой, — сообщил наводчик. — Катера удирают к миноносцам!
К орудию подошел Песков и стал выносить из погреба снаряды.
— Как командир батареи? — спросил Дубровский.
— Изрешетили всего, — ответил Песков. — А с поля боя не уходит. Пытались мы с командиром взвода увести его…
Потеряв семь катеров, гитлеровцы отказались от попытки высадить десант на берег и отвели оставшиеся десантные корабли к транспортам. Но самолеты и миноносцы с прежней силой наносили удары по батарее. Огневая позиция превратилась в гигантский костер. Все, что могло гореть, горело. Над батареей стояла завеса дыма и поднятой пыли. Казалось невероятным, что орудия продолжают стрелять.
Одна из бомб упала около радиорубки. Прекратилась связь со штабом БОБРа. Радист Яценко доложил об этом командиру батареи.
— Связь со штабом нужна. Необходимо восстановить ее. Сейчас это означает жизнь или смерть для батареи, — сказал Букоткин. — Попытайтесь собрать из поврежденных радиостанций одну.
— Есть! Постараюсь, товарищ командир, — ответил удрученный радист, плохо веря, что это возможно.
Теперь стреляло только первое орудие. Так распорядился Букоткин, чтобы враг думал, будто остальные два ему удалось вывести из строя.
Прекратив стрельбу по катерам, Букоткин перенес огонь на головной миноносец. Третьим выстрелом миноносец был накрыт. На корме возник пожар. Оставляя за собой полосу клубящегося дыма, миноносец увеличил ход и повернул в сторону залива. Тогда второй миноносец дал самый полный ход и, обогнув горящий корабль, поставил дымзавесу. Миноносцы прекратили обстрел батареи.
Вести прицельный огонь стало невозможно. Густой белый дым, подхватываемый ветром, быстро расползался по заливу, скрывая уходящие вражеские корабли. Неравный бой был выигран батареей. Букоткин решил прекратить огонь: надо было экономить снаряды, которых осталось не так уж много.
— Дробь! — скомандовал он и, отойдя от стереотрубы, устало опустился на взрыхленную снарядами землю. Не переставая ныло плечо, голова кружилась от слабости, начинало тошнить. Бинты затрудняли дыхание. Хотелось лечь и закрыть глаза…
Оглушительный взрыв бомбы, разорвавшейся впереди орудия, заставил Букоткина очнуться.
— Личному составу уйти в укрытие, — приказал он Кухарю.
Гитлеровские бомбардировщики снова налетели на батарею. «Юнкерсы» кружили в воздухе стаей, поочередно пикируя на орудия.
— Не успокоятся до тех пор, пока не уничтожат батарею, — сказал Кухарь.
— Ну что ж, мы им поможем, — проговорил Букоткин. — Сделаем вид, что действительно разбиты. Разверните первое орудие на юг. Второе — на север. Третье — на восток. Поняли? Не жалейте керосину…
— Понял, товарищ старший лейтенант, — ответил Кухарь.
Гитлеровцы, видя, как ярко вспыхнули орудийные дворики, прекратили бомбардировку. «Юнкерсы» покружили над дымящейся огневой позицией и, взяв курс на залив, вскоре скрылись из виду. Над батареей воцарилась непривычная тишина.
Дубровский подозрительно посмотрел на пропитанные дымом низкие облака: не появятся ли из них новые самолеты? Но бомбардировщики больше не появлялись. В ушах все еще продолжал стоять грохот сражения, болела левая рука, ушибленная откатом ствола.
К орудию подошел Букоткин. Дубровский ужаснулся, увидя перевязанное лицо командира батареи: из-под бинтов виднелись лишь нижняя губа, кончик носа и глаза. Захотелось сделать командиру что-нибудь приятное, обрадовать его, успокоить. Командир часто подходил к клумбе и подолгу простаивал около нее. Может, букет живых цветов обрадует его? Он же был первым героем в этом бою, наш командир батареи!
Оставив за себя наводчика, Дубровский заторопился к камбузу. Но на месте цветущей клумбы он увидел лишь круглую воронку от снаряда. Опустившись на колени, он стал ползать вокруг воронки в надежде найти под землей вырванные цветы. Под руки попадались только обрывки стеблей и корней. «Вот и сделал подарок командиру!» Он нехотя встал и поднял опрокинутую взрывом скамейку, на которой когда-то в свободные часы сидели краснофлотцы, любуясь цветами. Под скамейкой росла одинокая розовая астра, чудом уцелевшая от взрыва. Присыпанная землей шапка цветка отяжелела и склонилась набок, выгнув дугой тонкий стебелек. Ни огонь, ни взрывы, ни смерть не коснулись его. Цветок прошел все испытания боя и остался невредимым.