Страница 104 из 106
Сабельников растерянно молчал.
— Ну-ну, держись! — Никифоров сжал плечо краснофлотцу. — Понимаю, брат, тяжело…
Сабельников одним из первых прибыл когда-то на место будущей батареи. Вместе с Никифоровым выбирал, где лучше построить огневую позицию, и особенно командный пункт.
Никифоров прошел во вторую башню: хотелось поглядеть, как краснофлотцы готовят к подрыву орудия. Встретил его командир третьего орудия сержант Родин. Вместе с шестью оставшимися артиллеристами он таскал ящики с толом в подбашенное отделение. Остальные батарейцы ушли на сухопутную оборону.
— Хватит ли? — кивнул Никифоров на уложенные в ряд ящики с толом.
— У нас еще столько есть, — ответил Родин. — Разнесет башню на куски от такой махины.
— Уложите всю взрывчатку — тут же и подрывайте. Потом на самооборону, — сказал Никифоров.
— Есть, товарищ командир! — ответил Родин и подхватил ящик с толом.
Никифоров зашел и на первую башню, где тоже забивали взрывчаткой подбашенное отделение, потом вернулся на КП. Баранов сжег документы и ушел на самооборону. Сабельников кувалдой бил приборы управления.
Раздался оглушительный взрыв, потом второй. Казалось, дважды под ногами раскалывалась земля.
— Башни?! — влетел в рубку Сабельников. В руках он держал полупудовую кувалду. Никифоров устало опустил голову. Он не видел, как выбежал краснофлотец, до слуха донесся лишь звон битого стекла. Сабельников с яростью крошил кувалдой хрупкие приборы.
Последняя береговая батарея Моонзунда перестала существовать. У гарнизона нет больше ударной силы, а значит, и часы его сочтены. С винтовками и пулеметами долго не продержишься, да и патроны уже на исходе. К противнику же подходят свежие подкрепления, его минометы не дают бойцам ни минуты покоя.
Возле огневой позиции разгорелся бой, его отголоски доносились и до КП. Гитлеровцы, на глазах которых была взорвана башенная батарея, бросили на артиллеристов мотоциклистов. Батарейцы встретили их дружным огнем, особенно автоматчики старшины Суздаля.
Мотоциклисты вынуждены были развернуться и скрыться в лесу.
Никифоров снова пошел на башни: хотелось узнать, что стало с ними после подрыва. Метрах в сорока от второй башни он увидел распростертое тело сержанта Родина. Наклонился к нему, пощупал пульс: командир орудия был жив. «Очевидно, взрывной волной отбросило его сюда», — подумал Никифоров и поглядел на дымящуюся башню: где же его шестеро помощников?
Его отвлек связной, прибежавший от лейтенанта Федоровского.
— Немцы готовятся к новой атаке, товарищ капитан!
До башни донеслась частая стрельба.
— Уже пошли в атаку, товарищ капитан!
— Раненого перетащите к КП, — показал Никифоров на Родина и, не оглядываясь, побежал к лесу, на опушке которого из окопов отстреливались батарейцы.
…Воспользовавшись относительным затишьем, комитет комсомола 316-й башенной береговой батареи решил провести комсомольское собрание. Весть об этом мигом облетела батарею. От каждого отделения были посланы делегаты-комсомольцы; остальные находились в окопах, готовые в любую минуту отразить очередную атаку врага.
Возле командного пункта батареи уже собралось около ста человек. Подошли краснофлотцы с 507-й зенитной батареи СУСа и несколько человек из инженерного батальона.
Курочкин взобрался на камень-валун, поднял руку.
— Товарищи, есть предложение открыть наше комсомольское собрание. Повестка дня: «Положение на острове», — объявил Курочкин.
Сбоку от него, за двумя сосенками, разорвался снаряд. Ветер разметал над собравшимися мелкие кусочки земли. Курочкин покосился на взрыв и еще громче сказал:
— Мы окружены, товарищи! Отступать нам некуда. Предлагается одно-единственное решение: драться с фашистскими захватчиками до последнего патрона, до последней капли крови. Других мнений нет, товарищи комсомольцы?
— Не-ет! — хором ответили батарейцы.
— Есть предложение принять клятву балтийцев, — воодушевился Курочкин. — Глеб, зачитывай, — повернулся он к Конкину.
Конкин встал на валун, ветер трепал в его руках исписанный корявым почерком лист бумаги. Вблизи опять разорвался вражеский снаряд, потом еще один. Но никто не обращал на них ни малейшего внимания.
— «Товарищи краснофлотцы! — громко читал Конкин. — Мы, моряки Балтийского флота, находившиеся на острове Даго, в этот грозный час клянемся нашему правительству и партии, что мы: лучше все до одного погибнем, чем сдадим наш остров. Мы докажем всему миру, что советские моряки умеют умирать с честью, выполнив свой долг перед Родиной. Прощайте, товарищи! Мстите фашистским извергам за нашу смерть!..»
— Правильно! Не сдадимся! Лучше смерть! Биться до последнего! — неслось со всех сторон.
— Фашисты в атаку пошли! — крикнул один из краснофлотцев. Комсомольцы двинулись было на позиции, но их остановил Курочкин.
— Одну минуту, товарищи! Принимаем клятву балтийцев? — спросил он.
Комсомольцы подняли винтовки над головой:
— Принимаем! Все до единого!..
— Значит, единогласно! А теперь в бой, друзья! — призывно крикнул Курочкин, и комсомольцы тут же разбежались.
— Клятва же не подписана! — воскликнул Конкин. — А без подписи какой же это документ?!
— Мы и подпишемся, — сказал Курочкин.
Конкин вывел под клятвой: «По поручению подписали Курочкин, Орлов, Конкин». Подумав, он дописал: «Полуостров Тахкуна».
— Теперь все как положено, — взял лист Курочкин и сложил его вчетверо. — Вот что, Орлов, найди бутылку, спрячь туда нашу клятву, закупорь ее как следует и бросай в море. Понял?
— Понял, — ответил Орлов. Он хотел спросить, найдут ли когда-нибудь клятву балтийцев, но Курочкин и Конкин уже бежали на огневую позицию. Возле первой башни отстреливалась группа батарейцев. Курочкин и Конкин легли рядом, заряжая винтовки.
— Огонь! — подал команду лейтенант Федоровский, и Курочкин, почти не целясь, выпустил все пять патронов по густой цепи врагов. Набил магазин новыми патронами, и снова пять раз дернулось правое плечо от выстрелов. В третий раз полностью зарядить винтовку он не успел: гитлеровцы ворвались в окопы. Завязалась рукопашная. Курочкин со злостью выкинул вперед винтовку и воткнул штык в живот рослому фашисту. Солдат взвыл от боли и покатился к ногам в окоп. Появились еще три фашиста. Курочкин выскочил наверх и с размаху ударил прикладом ближнего солдата по каске. На помощь ему бросился Конкин и сбил прикладом второго солдата с ног. Но слева подбежали сразу пять гитлеровцев. Перед глазами появился дрожащий ствол немецкого автомата и жидкий сизый дымок над ним… Это было последнее, что промелькнуло в сознании Курочкина.
…К вечеру ценой больших потерь противнику удалось выбить батарейцев из окопов и оттеснить их к башням. С КП Сабельников сообщил командиру батареи, что катера все еще находятся на траверзе маяка. Никифоров приказал военкому батареи со своей группой пробиваться из окружения сначала в район 26-й береговой батареи, а потом к маяку Тахкуна. С собой военком забирал и всех раненых, намереваясь их в первую очередь переправить на катера. Никифоров оставался на батарее и принимал всю тяжесть удара противника на себя. Ему помогали лейтенант Федоровский и старшина Суздаль.
Прорыв удался. Батарейцы во главе с военкомом пробились по берегу моря на 26-ю береговую батарею. С собой они вывели и раненых. Немцы вновь сомкнули кольцо вокруг 316-й батареи. Краснофлотцы вынуждены были уйти в подземные блоки башен. Немецкие солдаты ринулись следом. Завязался бой под землей.
— Отступай в глубину, — скомандовал Никифоров. Он надеялся, что немцы, боясь подземной темноты, не пойдут дальше, но в руках гитлеровцев появились ручные электрические фонари. Колючие лучи ощупывали серые стены, загоняли батарейцев в тупик. Все реже и реже отстреливались краснофлотцы — кончались патроны. Отступать уже было некуда: выход наверх был завален при взрыве башни. Семеро краснофлотцев скрылись в ближнем левом бункере, остальные с капитаном Никифоровым свернули в правый.