Страница 69 из 83
Я поехал. Открыл мне дверь Шилейко. АА лежала на своей постели - узком диване - в черном платье, но под одеялом и зимним пальто. Чувствует себя очень плохо... Я сел к дивану, Шилейко, занимавшийся тут же за столом и дымивший как фабричная труба, взял со стола свои фолианты и ушел в другую комнату - топить печку; ворошился, наконец закрыл двери, громко сказал: "мяу" и стал заниматься.
Я прочел полученное сегодня мной письмо Брюсовой. Заговорили о письме, о Кусевицком, о котором писала Брюсова и т. д.
Я передал АА слова Пунина, АА сказала, что очень плохо чувствует себя и не знает, сможет ли пойти, но, кажется, войти ей придется, потому что ей "нужно видеть А. Е. (Пунину) сегодня"...
Стала мне показывать новые свои изыскания по Н. С. - читала и дала мне читать, переводила и сравнивала со стихами Н. С. - Ронсара. Доводы ее были убедительны, и я не мог не согласиться с ней. Поговорив таким образом (а больше всего общего с Ронсаром - в сборнике "К Синей Звезде"), АА перешла к Бодлеру, опять. Сказала мне, чтоб я прочитал тут же 2 и 3 "Spleen" (стр. 199, 201). Я читал, переводил. АА нашла в них сходство: во 2-м - со стихотворением "Слоненок" (развитие сравнения - целое стихотворение. У Бодлера: "он - gros meuble, cimeti re, и т. д. У Н. С. - любовь "слоненок". А в черновике "Слоненка" еще больше сходства, потому что там не одно только сравнение "любовь-слоненок", а "любовь-слоненок-лебедь"... т. е. несколько сравнений, как у Бодлера). В 3-ем "Spleen": с "Персидской миниатюрой" - в построении - развитие сравнения; разница та только, что у Бодлера: "Je suis comme...", а у Н. С. этого "как" нет, а вместо него введен переход от жизни к небытию, "после смерти" - станет миниатюрой...
АА сказала, что вся ее работа по Бодлеру уже приведена в систему сейчас, сделан план статьи с точным распределением - куда какой материал относится, со всеми обозначениями и т. д. "А будете писать статью?" АА заговорила о трудностях, о том, что наиболее ее интересующего выразить ей не удастся (о том, как Н. С. в те же переживания, что и у Бодлера вводит свою фабулу), о том, что у нее нет опыта, а такая статья требует большого опыта... и т. д.
Говорила о "поэтической кухне" Н. С. "Он всегда говорил: "кухня, кухня". А я, как дура, повторяла: "кухня, кухня". Теперь только я вижу, что такое "кухня". У меня никакой "кухни" никогда не было", - говорила АА на эту тему.
О Г. Иванове говорила - о том, как безобразно он составил и средактировал посмертное издание, настаивала на том, что Г. Иванов уделил этому сборнику минуты - и уже ни в каком случае не часы...
Время, затраченное на этот сборник, Г. Ивановым измеряется минутами...
...Сани подлетели (лошадь попалась хорошая) к Ш. д. Я поцеловал руку АА, и она вошла в подъезд. Я пошел к Литейному, через двор, чтоб повстречаться с Пуниным. Встретился. Поговорили.
Попрощался с ним и пошел в Союз поэтов. Пробыл там час и пришел домой. Узнал, что мне звонили. Позвонил Пунину. "О каких бурях Вам АА говорила? Не обращайте внимания! Это она все выдумала!" Потом подошла АА... "Все хорошо..." - и заговорила о работе, минут пять говорили, и, пожелав мне спокойной ночи, АА разъединила телефон.
В Союзе была смертная скука, и я очень недолго был там. В Союзе были бывш. члены "Мастерской Слова", кроме Н. Брауна; МАФ, имажинисты. Костя Вагинов и другие. Публики - несметное количество, серой и скучной.
Встретил там Ел. Данько, пришедшую послушать стихи и скучавшую.
Домой шел с Костей Вагиновым. Говорили о литерат. влияниях на Пушкина, выяснилось, что биографии Анненкова он не знает... Он обнаружил, что "Море" имеет отношение к Байрону. Я сказал, что это уже давно известно. Но разговор был приятный и теплый. Звал его к себе, и он обещал зайти на днях...
28.11.1925. Суббота
В 6 1/2 час. мне позвонила АА и сказала, что она сейчас идет домой. У Мр. дв. через 1/2 часа я ее встретил и зашел к ней через несколько минут. Дверь открыла АА и попросила меня купить Шилейке билет в Москву, но когда Шилейко стал выяснять день отъезда, оказалось, что он еще его не знает. Он пошел в свою комнату. АА стала искать письмо Брюсова к ней, чтобы дать его мне. пересмотрели вместе папку с автографами Николая Степановича. Письма Брюсова не оказалось, и я через несколько минут ушел, чтобы отправиться к Арн. Андр. Мухину, у которого хотел взять воспоминания о Николае Степановиче. АА сказала, что еще пойдет в Ш. д. сегодня - попозже.
Съездил я к Мухину неудачно: он брал ванну, Екатерина Максимовна уходила на школьный вечер. Уговорились на понедельник. Пришел домой, позвонил АА, потом стал звонить Лозинскому, Чуковскому и другим. Лозинскому сказал, что сейчас у меня уже почти все воспоминания собраны и мне очень не хватает его воспоминаний.
Лозинский: "Это мы сделаем... сделаем.. В 1-х числах декабря!"
Я говорю: "Михаил Леонидович, как Вы мне посоветуете: начинать ли сводку до получения Ваших воспоминаний, или подождать их?"
Лозинский: "Я очень затрудняюсь... Нет, я решительно ничего не могу Вам посоветовать..."
Такой ответ меня возмутил. Я решительно отказываюсь объяснять поведение Лозинского. И однако оно происходит не из личного нерасположения ко мне, как я мог бы подумать: мне известно, что Лозинский отзывается обо мне прекрасно. Так, Аде Ивановне Онашкович-Яцыной он говорил про меня восторженно: "Неутомимый, умеет добиваться того, чего хочет, работает днями и ночами... Делает все с большим уменьем..." - вот его определения...
29.11.1925. Воскресенье
Вечером, в 8 час. я звонил в Ш. д. АА, оказывается, в Мр. дв.
От 9 1/2 до 11 я был у М. Фромана, болтали о разных пустяках.
Пришел домой и узнал, что АА мне звонила. Позвонил ей. Поговорили. АА сказала, что была у Замятиных. Просила завтра в 12 зайти в Мр. дв. к Шилейко взять деньги и купить билет в Москву.
30.11.1925. Понедельник
В 12 1/2 зашел к Шилейко, застал у него какого-то рыжего верзилу. Шилейко просит купить билет, но чтобы место было: "На нижней полке, в вагоне для курящих, и в вагоне подальше от паровоза". Я засмеялся: "Так больше качает...". Но Шилейко ответствовал, что питает нерасположение к паровозу. Бедный, боится крушения!