Страница 33 из 83
АА по этому поводу сказала, что при ней Николай Степанович никогда, ни разу, даже не упоминал ни об опиуме, ни о прочих таких снадобьях, и что если б АА сделала бы что-нибудь такое - Николай Степанович немедленно и навсегда рассорился бы с нею. А между тем, АА уверена, что еще когда Николай Степанович был с нею, он прибегал к этим снадобьям. АА уверена, что Таня Адамович нюхала эфир и что "Путешествие в страну Эфира" относится к Тане Адамович.
У АА вчера очень долго сидел О. Мандельштам, много говорил с ней, вспоминал даже и то, что было 10 лет назад...
Я: "А что было 10 лет назад?"
АА улыбнулась: "Влюблен был...".
АА вспоминает, что, между прочим, О. Мандельштам вчера сказал такую фразу о Николае Степановиче: что за 12 лет знакомства и дружбы у него с Николаем Степановичем один только раз был разговор в биографическом плане, когда О. Э. пришел к Николаю Степановичу (О. М. говорит, что это было 1 января 1921 года) и сказал: "Мы оба обмануты" (О. Арбениной), - и оба они захохотали...
Эта фраза - доказательство того, как мало Николай Степанович говорил о себе, как не любил открывать себя даже близким знакомым и друзьям.
Когда я сказал АА, что запишу это, АА ответила: "Это обязательно запишите, чтоб потом, когда какой-нибудь Голлербах будет говорить, что Николай Степанович с ним откровенничал..." (не слишком верить такому Голлербаху).
АА перебирает свои листки с записями о Николае Степановиче. После предложения Николая Степановича в 1905 году и последовавшего за ним отказа АА они 1/2 года не виделись и не переписывались (АА уехала вскоре в Крым, а Николай Степанович - в 6-м году - в Париж). Осенью 6 года АА послала письмо Николаю Степановичу - и с этого письма началась переписка - до 1908 года. В 1908 г. в Севастополе Николай Степанович получил окончательный отказ...
О стихотворении "Сон Адама" АА сказала: "Что-то такое от Виньи... Он очень увлекался Виньи. Очень любил "La col re de Samson" (я считала, что это очень скучно).
У АА на руке кольцо, простое, на нем фраза: "Преподобный отец Сергий, моли Бога о нас".
АА взяла свои "Жемчуга" и говорила со мной о стихах. Сказала, что "Поединок", по-видимому, посвящается Черубине де Габриак.
О биографических чертах в "Отравленной тунике", в "Гондле", в "Черном Дике", в "Принцессе Зара", в "Романтических цветах" и в "Пути конквистадоров".
Некоторые из замечаний АА по поводу "Жемчугов" и "Романт. цветов" я, вернувшись домой, отметил на своем экземпляре.
АА посвящены, кроме других: "Озеро Чад" ("Сегодня особенно грустен..."), "Ахилл и Одиссей" и "Я счастье разбил с торжеством святотатца".
Я читаю АА свои стихи; читаю стихотворение "Оставь любви веретено...". Ругаю его сам, потому что мне стыдно его читать: оно совершенно не сделано.
АА говорит: "Хороший русский язык"... Я начинаю ругать стихотворение. АА перебивает меня: "Нет, вы слушайте, что я говорю... Хороший русский язык - это уже очень много... Теперь так мало кто владеет им!"
В 6 1/2 ч. приехал Пунин, сидим вместе, а через 1/2 часа, в 7 часов, я иду к Мандельштамам.
О. Э. сидит за столом, работает. Переводит что-то. Когда я пришел, он отложил работу. Разговариваем. Над. Як. чувствует себя хорошо.
Мандельштам рассказывает причину, почему они переехали. Говорит, что собирается в среду - в четверг уехать в Петербург совсем. Мандельштам грустен и мрачен. Я говорю ему, что у него, вероятно, жар.
- Потому что больные глаза и горит лицо.
Советую ему смерить температуру. Температуру он мерит. Оказывается 36,9.
Когда приехал Пунин, между АА, мной и Пуниным был разговор о том, что АА следует переехать в Петербург, поместиться в клинике Ланге, п. ч. здесь никакого ухода нет, п. ч. погода плохая, потому что у АА боли и по всяким другим причинам. Н. Н. Пунин думает даже, что АА надо поехать завтра же.
У Мандельштама я говорю об этом. О. Э. тоже с этим согласен, и на эту тему я говорю с Мандельштамами.
Просидев у Мандельштамов минут 15, я спрашиваю, пойдут ли они к АА?
О. Э.: "Обязательно..."
Все вместе идем к АА.
АА встает с постели, надевает шубу и садится к столу. Я размалываю кофе, Н. Я. заваривает его, и мы пьем кофе с куличами. АА пасху нельзя, она немножко досадует на это. До кофе еще я, Мандельштам и Пунин сидели на диване втроем. Царило молчание полное и безутешное. Вдруг О. Э. с самых задворок тишины громко произнес - про нас: "Как фамильный портрет..." Это было неожиданно и смешно.
О. Э. сказал АА: "Нет на Вас Николая Николаевича" (Пунина), - когда АА делала что-то незаконное: не то слишком долго стояла в церкви, до утомления, не то что-то другое... не знаю...
Пунин произнес строку: "Горьмя горит душа..."
О. Э. спросил: "Чья?"
Пунин: "Пастернака..."
О. Э.: "Да, пожалуй, Пастернак может так сказать..."
Разговор о том, кто еще мог бы так сказать, и АА и О. Э. соглашаются, что до Анненского так никто бы не сказал.
О. Э.: "Разве Ап. Григорьев..."
АА: "Именно Анненский мог бы так сказать..."
АА считает, что эта строка могла бы быть у Анненского в стихотворении:
Под яблонькой, под вишнею
Всю ночь горят огни,
Бывало выпьешь лишнее,
А только ни-ни-ни...
Эту строфу АА произносит.
Пунин про кого-то сказал дурно.
АА упрекнула его: "Да не говорите вы так плохо о людях!..."
АА решила остаться в пансионе еще на несколько дней.
Пунин собрался ехать вместе со мной, с последним поездом, но в конце концов остался - АА сказала.
Я в 9 часов ухожу вместе с Мандельштамами. Они идут к себе, а я домой.
С поездом 9.37 возвращаюсь в Петербург.
В 11 часов вечера телефонный звонок из Ц. С. - разговаривал с Пуниным и с АА.
Забыл еще записать: в 8 час., приблизительно, АА вызвали к телефону. АА возвращается, говорит, что ей звонил Замятин - радостный, потому что дело А. Толстого и П. Щеголева с "Заговором Императрицы" выиграно ими. Суд постановил отказать в иске театру, по этому случаю сегодня - пьянство... АА передает слова Замятина:
АА: "Вы незримо будете с нами..."
АА смеется: "Хорошее представление обо мне - там где пьют, там я должна быть!".