Страница 19 из 83
В самом начале моего прихода Пунин рассказывал о Ц. С. - в санаторию ехать никак нельзя - там в каждой комнате по нескольку человек, режим строгий слишком - такой, какого АА вовсе не нужно. Пунин ходил узнавал насчет пансиона. В Ц. С. их два - в один из них АА решила устроиться.
Здоровье АА сегодня хуже - по-видимому потому, что ей еще нельзя вставать, а она слишком много вставала и утомилась. Температура опять высокая: днем было 37,5, а вечером, часов (неразборч.) - 37,7. В 9 часов к АА приходят Гессен и Лившиц с женами (Гессен и Лившиц - издатели ["Петроград"]) - толстые евреи. Сидят до 10 1/2 - разговоры о разном - в книге (неразборч.) de St Petersbourg (изд. 1910) - которую АА называет "La noblesse de St Petersbourg"; разговоры о санатории, о болезни, о поездке в Крым, о Тихонове, об антологии Голлербаха, о издающемся 2-томном собрании стихов АА - обещают недели через 3 выпустить в свет.
АА очень утомлена. Людм. Замятина, уходя в 10 ч. вечера, просит меня скорее выгнать гостей...
В 10 1/2 АА просит меня вывести погулять Тапа. Пока я ходил с Тапом, издатели ушли, а Н. Н. Пунина я застал в шубе - он через несколько минут тоже ушел, сказав мне - "Павел Николаевич, вы сделаете АА все, что нужно... Только не занимайтесь особенно долго"...
Я остаюсь один.
Пунин ревнует меня - ревнует уже всерьез. Сегодня, при Замятиной, пока я выходил в кухню кипятить чай, он ясно это показал АА.
Разговор такой с АА: я упомянул про толстые как бревна ноги в тонких шелковых чулках - жены издателя. АА заговорила о том, какая теперь безжалостная мода - она слишком много от женщины требует.
АА: "Представьте себе, если б при Елизавете или Екатерине была такая мода? Как бы они были ужасны? А тогда, при той моде, какая тогда была, - они даже казались прелестными..."
АА: "Но подумайте, какие они милые (издатели). Они предлагали мне ехать в Крым и обещали каждый месяц высылать деньги. Ведь по правилам я могу получить деньги только через месяц по выходе книги... А они столько заплатили - я ведь уже 1000 рублей получила... Я думала, что я уже все получила, а они говорят: "Нет, кроме этого Вам еще 800 рублей причитается". - Это больше, чем я думала..."
АА тронута таким отношением издателей.
Я принес АА свой литературный дневник и стал читать. АА делала свои замечания - некоторые фактические поправки.
АА очень огорчили дневники: "По этому дневнику выходит, что я злая, глупая и тщеславная... Это, вероятно, так на самом деле и есть".
Эти слова АА заставили меня (на следующий день - я записываю все через день) внимательно прочесть дневник... И вот в чем я убедился... Дневник мой ведется совершенно по-дурацки. Действительно получается черт знает что!
Получается совершенно неверное представление об АА... АА - живая, добрая, чуткая, ума совершенно исключительного - никак в дневнике не чувствуется... Я думаю, это происходит вот отчего: я записываю далеко не все... Из каждого разговора я записываю фразу или несколько фраз, которые сильно запали в память, а все остальное, окружение этой фразы, в дневник не попадает... Отзывы о людях АА получаются резкими, злыми именно поэтому. АА н и к о г д а, н и р а з у не сказала ни об одном человеке дурно и зло. АА проникнута симпатией даже к самым неприятным ей людям, она глубоко объективна в своих суждениях. А те фразы, которыми пестрит дневник - это не есть ее отношение к данному человеку. Когда АА говорит о ком-нибудь говорит, всегда глубоко понимая человека, умалчивая о его дурных сторонах, известных, может быть, ей; даже оправдывая его в тех поступках, которые часто не требуют оправдания... И если в таком разговоре по свойственной АА тонкости ума с способности к иронии ("озорство мое", "мое окаянство") попадается сатирическая фраза, то она способна вызвать в собеседнике веселый смех, как всякая остроумная шутка, но окружение этой фразы в общем ходе разговора совершенно обезвреживает такую фразу, делает ее абсолютно беззлобной и нисколько не претендующей на отражение действительного отношения АА к данному человеку...
А в дневник эта фраза попадает вырванной из целого, отрывистой и еще вдобавок грубой (потому что т о н к о с т и иронии, при моей плохой памяти и собственной неспособности в этом отношении, пропадают. А малейшее искажение, даже отсутствие особой "ахматовской" интонации, совершенно меняет впечатление, производимое этой фразой). Попадает же эта фраза в таком виде потому, что за отсутствием времени, за отсутствием возможности п р о д у м ы в а т ь то, что я записываю, я не окружаю ее тем, чем она была окружена в действительности. Гораздо труднее и требует гораздо больше времени характеристика собственными словами всего отношения АА к данному объекту разговора, и гораздо проще, легче и скорей записать просто запомнившуюся фразу без всяких комментариев... Я забываю, что при отсутствии фона, на котором она была произнесена, эта фраза лишена и тонкости, и иронии, и беззлобности, которыми она обладала в действительности. Получается совершенная бессмыслица; образ АА получается совершенно неверным. То же самое должен повторить о "тщеславии" АА. АА не тщеславна, н е носится с собой, н е говорит о себе, н е хвалит себя, осуждая других... Та ирония, которая есть у нее по отношению к другим, еще чаще бывает по отношению к себе самой. АА не любит, когда о ней говорят как об "Ахматовой", не выносит лести, подобострастия... Чувствует себя отвратительно, когда с ней кто-нибудь разговаривает как с мэтром, как со знаменитостью, робко и принужденно почтительно... Не любит, когда с ней говорят об ее стихах... В этом отношении в ней есть какая-то исключительная стыдливость, неловкость за себя... Пример - ну хотя бы история в антологией Голлербаха. Ей как-то стыдно было разговаривать о ней. Отсюда отзывы ее о Голлербахе, она иронизирует над ним, острит, шутит, посмеивается... А за этим - вот что: понимая желание Голлербаха сделать ей приятное, допуская даже его искренность в этом, сознавая, что Голлербах выдумал эту антологию потому, что хорошо относится к ней, она не может думать о нем дурно по этому поводу. Но у нее возникает вопрос: "Ну зачем это?" К чему это нужно? Самый факт существования этой антологии ей неприятен, как бывает неприятно надеть слишком дорогие бриллианты. Я думаю, это - ощущение европейца, попавшего в толпу дикарей, голых, которые пляшут вокруг, разглядывая невиданное платье.