Страница 103 из 103
Только уверенности у меня нет. Да и откуда мне ее иметь? Точно так же Великим Джокером мог бы быть Шульмайстер, кто-то из Фернеев, какой-нибудь карбонарий или кто-то из офицеров-фанатиков Великой Армии. Фёваль правильно написал в завершении "Жана-Дьявола", что история человека, которого я назвал Великим Джокером, является "странной легендой XIX века, которая началась во мраке, и которую завершает мрак тайны".
ОКОНЧАНИЕ
Имеется один момент, такой камушек на полу моей ампирной равнины, который для меня остается как бы символом. Касается он смерти Жозефа Фуше трефового туза, которым я начал эту игру и которым ее закончу.
"Князь полиции" догорал в изгнании, в Триесте, там, где море и небо сплавляются в столь интенсивную лазурь, что в ней могут утонуть самые докучливые кошмары совести. Забытый, потому что удаленный от власти, презираемый, потому что прогнали пинком, везде ненавидимый, поскольку всем уже было известно, сколько раз и за какие суммы он предавал. Более всего его ненавидели бонапартисты, поскольку именно он обманул и продал Священному Примирению их идола.
И все же…
Совсем уже старый, без тени надежды, он просеял свершения всей своей жизни, и тут до него дошло, что все прекраснейшее, что стоит забрать с собой в могилу, у него имелось, когда сам он был рядом с императором. И вот тогда он возжелал, чтобы его простили, побежал к брату полубога, Иерониму Бонапарте, и начал оправдываться.
Ему простили. Хотя уже и не было империи, существовала легенда, затмившая все империи в свете, и он принадлежал ей, был одним из ее отцов и детей. Все они – плохие и хорошие – станцевали на этой громадной сцене, когда же сцена с грохотом завалилась, они навсегда остались объединены воспоминанием, даже и в ненависти.
Вот почему, когда он умирал в конце декабря 1820 года, в комнату к нему вошел полковник Планат де ля Фай, адъютант Иеронима, один из тех – как Савари и Маре – фанатичных обожателей Наполеона, которые ненавидели изменников покроя Фуше, поскольку сами были "более бонапартистскими, чем Бонапарте". Умирающий старец взял полковника за руку и с трудом прошептал:
– Я счастлив, что мне еще удалось увидать честного француза.
Старый солдат, которого не могла сломить даже самая страшная ярость сражения, внезапно почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы, а вся ненависть к изменнику, вопреки воле, куда-то исчезает. Он повернулся без слова, вышел, и уже на лестнице разрыдался словно дитя.
Правда, все они принадлежали к одной семье.
До сих пор о том мечтаю, до сих пор мне это снится
Сон из старой сказки, словно то мечтал ребенок.
Где-то на раздорожье…январский сыплет снег,
Тишайший белый снег на мазовецкую равнину.
Куча карет со знаком "N"
И знаменитый серый редингот
(Кавалерийская труба поет,
Все поет и поет – вот так мне снится).
И гвардии парадный шаг,
Вот Бернадотт, а тут и Ней,
Сошлись на биваке.
А вот месье Дюрок
Красавчик принц Мюрат
В богато золоченом фраке,
А среди них сам Бог войны – "l'empereur!"
Январский сыплет снег…
Где-то на дорог скрещеньи…
Все это снится мне:
И серый редингот,
И принц Мюрат – красавчик,
И слово, что вполголоса сказал
Наполеон: "soit!".
(фрагмент стихотворения Станислава Василевского "До сих пор о том мечтаю")
Перевод этот посвящаю Сереже Тарадейке.
MW – Марченко Владимир,
3.02.2004 г.