Страница 17 из 39
— Я не раз слышал, друг балагур, что люди вроде тебя выходят целыми и невредимыми из любой передряги. Но сделай одолжение, скажи мне, сохранило ли мудрое Провидение, о котором ты толкуешь, маленького китайца?
— Маленький китаец окончил свой жизненный путь, Ваше Султанское Высочество, а поскольку от природы он был минимально мал, можно с большой вероятностью предположить, что он возвратился, в виде неосязаемых атомов, в вечное лоно творения.
— Тем лучше! — вскричал Манифафа. — Ведь это по его милости ты пустился в своем бесконечном рассказе на поиски Зеротоктро-Шаха, и я чувствую, что вовек ему этого не прощу.
— Мы были слегка помяты: чего еще ожидать от людей, упавших с огромной высоты без всякой подготовки; тем большую радость испытали мы, оказавшись в кругу счастливых поселян, плясавших под тенистыми сводами здешних рощ. Мы поспешили с истинно пастушеским простодушием присоединиться к их невинным играм, и вы легко поймете, что веселость наша возросла еще больше, когда мы узнали, что причиной сельского празднества является скорое отплытие воздушного шара, на котором мы в самое короткое время могли попасть в самые отдаленные края.
— Известно ли было вам, ученым людям, и в первую голову тебе, ученому балагуру, куда именно вы попадете на этом воздушном шаре?
— Не все ли равно, Государь, куда попадут на воздушном шаре люди, которые не ведают, куда хотят попасть? Этой дорогой идут ученые, империи и весь мир.
— Тогда вперед и вверх, Вздорике! Ступай, сын мой, ступай, балагур, лети туда, куда стремит тебя сам дьявол! Но неуправляемый аэростат — это ведь просто-напросто детская игрушка, годная разве что для развлечения королей, старых женщин и академиков.
— Какие пустяки! Своим на редкость проницательным умом вы, с каждой минутой все более изумительный Манифафа, то и дело предугадываете открытия, до которых с таким трудом доходила наша древняя цивилизация! Управление воздушными шарами не составляло никакой трудности с тех пор, как в воздухоплавании стали использовать пар, ведь воздушные течения куда слабее морских. Итак, исполненные решимости, мы поднялись на борт парошара «Надежнейший», крупного судна, вооруженного по последнему слову техники для борьбы с бесчисленными воздушными пиратами, которые уже несколько лет свирепствовали в тех краях, куда нам предстояло плыть, и наносили, несмотря на все усилия таможни и жандармерии, огромный ущерб атмосферической торговле. В нашем распоряжении были две дюжины отличных сиамских пушек[88] длиной по пятьдесят два фута каждая и в придачу к ним сто восемьдесят два фунта пуль, в мгновение ока преодолевавших расстояние в семь лье, а из живой силы имелось у нас не менее шести тысяч превосходных солдат всех родов войск, не считая кавалеристов и саперов, которых не было вовсе, а также гребцов и каторжников, которых захватили с собой на случай абордажа и которые уцепились за абордажные крюки; в таком составе мы вышли в открытое небо тихо и спокойно, провожаемые приветственными возгласами местных жителей.
— Советую тебе, балагур, присматривать за клапанами! Но нашлось ли у вас, чем заплатить за проезд? Неужто миссионерам совершенствования пришлось висеть на абордажных крюках? Неужто их отправили к гребцам?
— Господь с вами, божественный Манифафа, — отвечал Вздорике, — оставьте эти тщетные тревоги! В мои времена, какая бы катастрофа ни разразилась на суше, на море и в небесах, ученые спасали прежде всего свой кошелек; не говорю уж о том, что абсолютное почтение, каким они пользовались в ту давнюю пору, предоставляло им неограниченный кредит повсюду, где ступала нога человека. Их дипломы ценились на вес золота.
— Позволю себе заметить, Вздорике, что с тех пор многое изменилось.
— Совершенно с вами согласен, Государь. Как бы там ни было, мы отчалили и очень скоро оставили позади около четырех тысяч лье, впрочем, не зная точно, куда именно мы движемся, ибо если в обычных условиях компас, как, без сомнения, известно Вашему Султанскому Высочеству, отклонялся в ту пору от верного направления на несколько градусов, то на высоте его стрелка бодро описывала полный круг, подчиняясь единственно капризам своих собственных колебаний, ведь притягательная сила полюса в тех возвышенных сферах, куда мы воспарили, заметно ослабевает.
— У вас была отличная возможность исследовать во всех подробностях густоту небесной синевы — ту самую, что не давала покоя господину де Соссюру[89].
— Небо было черно как смоль. Чтобы меньше страдать от одиночества, мы нарекали своими именами встречные тучки — невинная забава странников, гонимых ветром, подобно этим тучкам. Впрочем, никаких серьезных происшествий не случилось, если не считать того, что благодаря ловкому маневру мы миновали проклятый вулкан, который плевался лавой и едва не стер «Надежнейший» в порошок.
— Ну, тут ты окончательно заврался, — перебил философа Сумабезбродий, — я уже целый час терплю твои россказни, но теперь чаша моего терпения переполнилась! Никогда и ни при каких условиях лава вулканов не поднимается так высоко!
— Лаве воздушных вулканов, о сверхчеловеческий Манифафа, случается опускаться и более низко, если, конечно, циркулярные вращения атмосферы не превращают ее сгустки в симпатичные карманные спутники Земли, каких я в своих странствиях видывал немало. Извержение, которое едва не погубило нас, было, вероятно, то самое, что разрушило Париж. Если уж говорить начистоту, вулкан этот находился на одной скверной провинциальной планете, которую наша безрассудная Земля таскает за собой по своей дурацкой орбите, уподобляясь ребятишкам, которые быстро вертят вокруг себя корзинку со сливами и не роняют ни одной из них; планеты вроде этой состоят из несгораемых частиц, раздираемых вулканическими страстями, и имеют привычку в самый неподходящий момент рассыпаться на сотни тысяч аэролитов, к вящему неудовольствию несчастных прохожих. Насколько я мог судить по ее диаметру, наша планетка была не больше третьестепенной префектуры, от которой отказался бы последний из ваших писцов.
— И был бы совершенно прав! — воскликнул Манифафа. — Управлять префектурой, состоящей из несгораемых частиц, раздираемых вулканическими страстями, — удовольствие весьма сомнительное. Впрочем, твое описание аэролитов представляется мне весьма поучительным и занимательным, и по этой причине я прощаю тебя, хотя путь к центру Земли ты избрал, говоря по совести, отнюдь не самый короткий.
— Но главные наши злоключения были еще впереди. Не успели мы погрузить пневматический зонд в атмосферу и с восторгом убедиться, что воздух вокруг нас представляет собой ту самую смесь кислорода и азота, которую химики считают наиболее благоприятной для всех дышащих существ, как с огорчением заметили, что шар дал течь в двух местах.
— Еще того не легче, Вздорике! О пароходах, дающих течь, я слыхал, но кому и какую течь мог дать воздушный шар? Этого я постичь не в силах.
— Тут ничего сложного нет. Просто-напросто, поскольку судно наше давно не ремонтировалось, мощные струи газа начали вытекать из пробоин в оболочке. Ваше Величество может не сомневаться, что мы немедленно послали на место происшествия конопатчиков, но покровителям мореплавателей Кастору и Поллуксу[90] было угодно, чтобы один из них, неоперившийся юноша, поднес горящую смолу слишком близко к пробоине: водород тотчас воспламенился и опоясал шар великолепным ободом из ослепительных вспышек, что позволило нам озарить небо этого полушария, давно покинутое солнцем, и, должно быть, предстать землянам в образе сверкающего метеора. Клянусь честью балагура, проживи я снова все те десять тысяч лет, что пролетели для меня так незаметно, и еще в десять тысяч раз больше, я все равно ни за что не забыл бы восхищения, каким преисполнило мою душу созерцание этого огненного шара…
— Который светился не хуже планет, — подхватил Сумабезбродий. — Охотно ставлю себя на твое место в этом — но только в этом! — отношении. Однако ты, вероятно, занимался не одним лишь созерцанием?
88
Сиамскими называли пушки небольшого размера.
89
Естествоиспытатель Орас-Бенедикт де Соссюр (1740–1799), прадед знаменитого лингвиста Фердинанда де Соссюра, изобрел цианометр, прибор, позволявший измерять интенсивность синей окраски неба.
90
Сыновья Зевса, близнецы Кастор и Поллукс считались в греческой и римской мифологии помощниками человека, особенно воинов и моряков.