Страница 8 из 14
На Эвмена можно положиться, как на Селевка.
Даже больше.
Ибо он – грек, посмевший громить македонцев. А перед тем – глаза и уши Верховного, чьи люди уличили и отправили на плаху не один десяток государственных преступников, чистокровных македонцев, к тому же из знатных родов.
Некуда деваться Эвмену, если не станет Пердикки. На дне моря найдут его родственники казненных и взыщут за все сторицей; прочие тоже не простят гречишке излишней близости к Божественному, а вслед за ним и к Верховному…
Впрочем, теперь Эвмена так просто не возьмешь. Голыми руками не схватишь. Нет, не зря все-таки дал Пердикка под начало Эвмену из Кардии пять тысяч «серебряных щитов», едва ли не половину личного состава пешей этерии. Думалось: опыт воинов хоть сколько-нибудь уравновесит ничтожность полководца. А получилось, выходит, иначе: воинская выучка умножилась внезапно проявившимся гением вождя…
Что ж, отлично!
Селевк и Эвмен. Опираясь на две такие колонны, можно не опасаться ненависти целой армии трусов и бездарей.
Однако что же дальше?
Так. Понятно. Хорошо. И это хорошо…
– Ох! – внезапно вырывается возглас.
Вот как, значит? Взятые в плен под пыткой рассказали, а сдавшиеся добровольно – подтвердили, причем не зная о показаниях пленных…
Медленно и спокойно Пердикка дочитывает послание.
Теперь ясно все: почему раз за разом гарнизон Пелузия был готов к штурму, почему срывались попытки переправы, отчего две недели тому начался мор, унесший едва ли не половину коней и трех слонов из пяти.
В лагере – измена.
Страшнее, чем змея в постели, – бессильная ненависть, подогретая египетским золотом и серебром Македонии…
– Селевк! – тихо и страшно говорит Верховный, и здоровенный начальник личной стражи невольно напрягается от морозной дрожи, промчавшейся по спине. – Бери людей. Надежных. Побольше. Немедленно возьмешь под арест…
Он называет имена. Много имен. Двадцать три, если быть вполне точным. Семнадцать таксиархов. Один лохаг. Пять стратегов. Как ни жаль, Антигона среди них нет. Снова одноглазый демон вышел сухим из воды, хотя можно ручаться, что без него не обошлось. Ничего. Сегодня же на ночном допросе предатели расколются как миленькие. Даже слишком стойкие поведают все, что знают, и назовут сообщников, покупая себе честную плаху вместо пасти крокодила. Впрочем, тому, кто поможет уличить Антигона, Верховный Правитель, пожалуй, подарит жизнь. Не такую хорошую, ибо трудно жить слепому и безъязычному, но все же, все же, тем паче что Пердикка не зверь и руки в дополнение к остальному отсекать не прикажет…
– Приготовить все к допросу. Ясно?
– Повинуюсь, повелитель!
Похоже, все. Нет. На всякий случай стоит подстраховаться. Мало ли что? Крысы, загнанные в угол, способны прыгать.
– Селевк!
– Повинуюсь, повелитель!
– Утроишь сегодня ночью стражу.
– Будет исполнено, повелитель…
– Все. Иди.
– Повинуюсь, повелитель!
«М-да, – думает Верховный, глядя вслед подтянутому, ладному начальнику личной охраны, – туповат, конечно. Звезд с неба не хватает. Сатрапию такому не доверишь. Зато – надежен. Что ж, такие тоже нужны»…
Он почти счастлив сейчас, Пердикка, сын Оронта, Верховный Правитель державы, предстоятель царя Македонии Арридея-Филиппа и опекун Царя Царей всея Ойкумены Александра, сына Александра.
Все скверное, все несбывшееся позади; цепь неудач разорвана. После казни предателей войско, несомненно, возьмет Пелузий, а переправившись через нильские воды, его испытанные воины легко размечут по пескам наскоро набранные таксисы египетского сатрапа.
И тогда, только тогда, но не раньше, после подчинения Египта, обретения тела Божественного и примерной – в устрашение всем! – казни Птолемея, можно будет известить войско и народ о том, что давно уже задумано.
А задумано неплохо.
Выступая против него, бунтовщики говорят: кто ты такой, чтобы совершать перед тобой проскинезу?
Действительно никто.
А если породниться с Божественным?
Конечно, мать Царя Царей и Бога слишком немолода, к тому же кощунственно было бы возлечь с той, которая возлежала с Зевсом. Нет и дочери, но даже и будь, она была бы излишне молода. Зато есть сестра… Клеопатра, вдова молосского царя, погибшего лет десять тому назад. Он помнит ее еще девчонкой; она красива, не хуже своей матери в молодости, наверное, не подурнела и сейчас. Правда, сын у нее – дурачок, ничем не лучше Арридея, но что до того Пердикке?
Верховный давно обдумывал этот шаг, мудрый и дальновидный, с какой стороны ни погляди. Он даже написал письмо в эпирское захолустье, где ныне обретается Олимпиада, и был поражен скоростью ответа и горячностью согласия. Похоже, мать даже не удосужилась поговорить с дочерью. Она готова на все, лишь бы вернуться в Македонию владычицей и рассчитаться с обидчиками за все и в первую очередь, что особенно приятно, с Антипатром…
Что ж, он доставит ей такое удовольствие, и это будет его выкупом за невесту.
Олимпиада – хорошая союзница. К тому же она отнюдь не глупа и понимает, какая судьба ждет ее внука, если судьба не будет благосклонна к Пердикке.
Правда, эта ведьма, вернувшись, способна залить Македонию кровью; ни щадить, ни останавливаться она никогда не умела. Ну и что? Эту отдаленную, заштатную сатрапию давно пора почистить как следует…
Что же до него, Пердикки, то он останется, как и был, верным слугой Царя Царей и хранителем его диадемы. Он не посягнет на принадлежащее мальчику. Но разве он не заслужил великого счастья породниться с Божественным?
А кроме того, подрастая, мальчики забывают наставников, и с возмужанием их завершается служба их опекунов. Это справедливо. Как и то, что, даже войдя в возраст, умные мальчики продолжают прислушиваться к мнению мужей родных теток…
Разве не умно?
Только бы у Селевка все получилось как надо!
…Селевк же в это время стоит не так уж далеко, почти у самого берега, задумчиво плюет в подкрашенную красками неба воду – и размышляет.
Ему есть над чем поразмыслить.
Опять победил Эвмен! Сволочь! Скотина! Удачливый гречонок! Когда-нибудь он свое получит, но пока что Хозяину везет несусветно. Этот список… Там нет Антигона, а значит, нет и его, Селевка, потому что он встречался и беседовал только с Одноглазым. Он не сказал тому ни да, ни нет, но спорить не стал. И не донес. Если сегодня на ночном допросе хотя бы один из двадцати трех словом единым заикнется о сатрапе Великой Фригии, песенка Одноглазого спета: Хозяин давно точит на него зуб. А там ниточка дотянется и до Селевка; под железом Антигон вспомнит и как звали его десятую женщину. Даже если повезет, дело кончится, самое меньшее, разжалованием и переводом в пехоту. Вся жизнь – насмарку, Хозяин с этим ой как строг… А Одноглазый, между прочим, четко говорил, что помощь Селевка стоит никак не меньше, чем Месопотамия вместе с Вавилоном… врал, наверное?..
Что делать, что делать?..
Чем дольше размышлял Селевк, тем больше утверждался в мысли: нужно идти к Антигону. И как можно скорее, пока Хозяин не собрался на ночной допрос.
Одноглазый – умный. Он сообразит, что делать.
Хотя чего тут соображать, если вокруг шатра – сплошь свои парни, лично им, Селевком, отобранные?
Коню ясно, как следует поступать…
Но сначала – к Антигону. Пусть подтвердит насчет Вавилона. И поклянется при остальных. И этот, который вроде солдат солдатом, а на самом деле – представитель Птолемея, тоже пускай поклянется…
Тогда и двинем к Хозяину.
Все вместе, чтоб никто в случае чего чистеньким не вышел! Он, Селевк, за других свой зад подставлять не собирается! Дураков нету.
Пойдем и поговорим с болезным о том о сем. Много чего есть ему сказать. Накопилось. Наболело…
Как там, бишь, говорил Одноглазый?
«С какой стати нам, вольным македонцам, совершать проскинезу непонятно перед кем?»
В самом деле, с какой стати? Добро бы Царь Царей, перед тем не зазорно и на брюхе поползать. А Хозяин, он хоть и при царской печати, а ничем не лучше нас, а нос дерет, словно с ним сам Божественный по ночам говорит…