Страница 3 из 55
Я медленно расстегнула кофточку, помедлила, потом сняла ее совсем и посмотрела на седого.
— Лифчик, — сказал седой, — лифчик тоже снимай!
Я сняла лифчик, чувство было такое, что я сижу на приеме у врача. Я больше не краснела, седой перестал быть мужчиной, даже таким, с ногами десятилетнего ребенка.
— Все? — деловито спросила я.
Седой встал и подошел ко мне. Грудь начала покрываться пупырышками — в помещении было не очень тепло.
Я никогда не стеснялась своей груди, когда–то я ей даже гордилась. Лет десять назад. Сейчас уже не горжусь, но все еще не стесняюсь. Седой смотрел на мою грудь, я чувствовала, как она покрывается пупырышками и как отчего–то немеют соски. Седой вдруг больно ущипнул меня за левую грудь, так больно, что я вскрикнула.
— Все хорошо, — сказал седой, — все просто отлично!
И с этими словами он прижал кубик к моей левой груди.
Я почувствовала жжение.
Вначале легкое, потом все сильнее и сильнее.
Жжение и как будто укус.
Кубик перестал быть матовым, вначале он стал совсем прозрачным, как хорошо отмытое окно, а затем начал становиться цвета моей кожи.
И стал в эту кожу врастать.
Я смотрела, как он врастает в мою грудь, будто буравя в ней норку. Кубик буравил норку в моей левой груди и исчезал в ней, как крот в земляном ходу.
Жгло уже изнутри, вся грудь была горячей, такой горячей, что я боялась к ней прикоснуться.
И вдруг все это кончилось. Норка заросла, крот исчез в земле, кубик уютно устроился где–то внутри моей левой груди, чуть ли не по прямой линии от соска.
— Я же сказал, — улыбнулся седой, — все будет хорошо, все будет просто отлично!
Я оделась и вновь села в кресло.
— А что дальше? — спросила я.
— Дальше самое сложное, — сказал седой. — Ты ведь не можешь привести его сюда?
— Не могу, — согласилась я.
— Тогда ты должна сама придумать, как сделать это! — с этими словами седой закрыл коробочку и протянул ее мне.
— Обязательно в левую грудь? — спросила я.
— Обязательно, — сказал седой, — если, конечно, у него сердце с левой стороны…
— С левой, — я утвердительно кивнула головой, — это я точно знаю, что с левой…
— Через месяц, — сказал седой, — думаю, что ты успеешь…
— Я все буду видеть? — спросила я.
— И даже чувствовать, — ответил седой, провожая меня до двери. — Разве что мысли читать не будешь.
Внутри моей левой груди уже все успокоилось, разве что немного покалывало, с холодком и даже приятно…
— Удачи! — сказал седой, закрывая за мной дверь.
— А почему человеков? — спросила я, не удержавшись.
— Было человека, — пробурчал седой, удерживая дверь приоткрытой, — только народ плохо шел, пришлось переделать…
— И что, лучше стало? — поинтересовалась я.
— Не жалуюсь, — ответил седой, закрывая дверь.
2
Я медленно шла в сторону центра по правой стороне улицы и думала о том, какая я, все таки, дура.
Дура в плаще и с сумочкой на плече.
И со странным кубиком, вбурившимся в мою левую грудь. Впившимся, присосавшимся, вползшим в нее, в ней исчезнувшим.
Имплантант.
Самоимплантант.
А я — дура.
Дура, вбившая себе в голову, что ее хотят убить.
Собственный муж, между прочим, как это не смешно, я все еще ношу на пальце кольцо.
Нормальные женщины имплантируют себе в грудь силикон. От этого грудь становится как на картинке. Хотя, скорее всего, это ненормальные женщины — сейчас ведь доказано, что все эти операции вредны для здоровья. Может быть рак груди и вместо картинки ты получишь дырку. Берут ножницы, чик–чик — и в картинке дырка.
Мне хотелось плакать, я чувствовала, как глаза превращаются в две щелки, из которых вот–вот, да хлынут слезы.
Дура шла по улице и плакала. В спину дуре бил ветер, дул ветер в спину дуре, дура шла вместе с ветром, дуру хотели убить.
Вопрос — за что?
Кубик в груди молчал по этому поводу. Пока молчал. Второй кубик лежал в коробочке, коробочка лежала в сумочке, сумочка была на ремешке, ремешок был на плече. Сумочку на ремешке придумала Коко Шанель, это я точно помню. Как и маленькие черные платья без рукавов. У меня тоже есть такое, висит дома, в шкафу, я давно его не надевала, потому что потолстела. Этому платью года три… Нет, меньше… Два с половиной, не больше…
Седой сказал, что я буду видеть и чувствовать, но не сказал мне главного: что делать, если мне это не понравится. Если станет чересчур противно и даже больно. Больше всего я не люблю, когда больно. И люблю одновременно. Но объяснять это я не хочу, даже самой себе…
Я дошла до перекрестка и остановилась на красный свет. Глаза хотели плакать, но не плакали. Глаза припухли, если я заплачу, то они покраснеют, если бы в сумочке были очки, то я бы их сейчас надела. Женщина в плаще, с сумочкой на плече и в темных очках. Но их не было, как не было их и дома: я их случайно разбила под Новый год, когда уронила на пол, убираясь перед приходом гостей. — Дура! — сказал он, — Ты хоть знаешь, сколько они стоят? — Тогда я заплакала и тогда я поняла, что он хочет меня убить.
Красный свет сменился зеленым, я быстра пошла на ту сторону, пытаясь вспомнить, есть ли у меня с собой еще деньги, или я все отдала седому. Можно было открыть сумочку и посмотреть, но не на ходу же это делать. Я дошла до тротуара, резко остановилась и открыла сумочку. Еще какие–то деньги были, совсем немного, но на очки, может быть, хватит. Хотя, скорее всего, что нет. На хорошие очки, приличные очки, нормальные очки, то есть, такие, какие у меня были и которые я разбила. Но все равно надо посмотреть, если хватит, то я куплю, если нет…
Для того, чтобы придумать, как пустить в дело второй кубик, мне надо успокоиться. Пока я знаю только один вариант: разыграть безумную любовную сцену, хотя это не сложно. Не сложно разыграть. Сложно другое: я боюсь его.
Наверное, я зациклилась на этой мысли, она вертится и вертится в голове, как и вторая постоянная мысль: я дура.
Дура, что вляпалась во все это.
Мне опять надо переходить улицу. И опять красный свет. Слишком много машин, они несутся, как оглашенные. Меня опять могут обрызгать, и мне опять придется идти к седому. В его уютный, комфортный туалет. Если бы я просто могла положить кубик дома в ванной на полочку, а он бы утром, бреясь перед работой, посмотрел на него и заинтересовался. Взял бы коробочку, открыл ее, достал кубик и приложил себе к левой груди. Прямо под соском. Или над. Но чтобы в стороне сердца, это главное — чтобы в стороне сердца, так говорил седой. Он любопытен, он может сделать это, если, конечно, заметит коробочку. Но надо наверняка, а я не знаю как…
Опять зеленый, я опять перехожу улицу. Мой самый любимый магазин. Как раз напротив.
Женщина в сумочкой через плечо переходит улицу.
Я перехожу улицу.
На зеленый свет.
У меня в левой груди поселился имплантант. Это не силикон, от силикона — говорят — может быть рак груди, хотя если бы я имплантировала себе силикон, то моя грудь стала бы как на картинке. Но я имплантировала себе маленький кубик, который вполз в меня как жук в норку. Маленький паучок, матовый жучок. Был матовым, потом стал прозрачным, а потом вообще исчез. Он сейчас во мне. Он во мне, я с ним, мы вместе идем в магазин, потому что мне нужны темные очки.
Мне нужны темные очки, я хочу плакать, у меня припухли глаза. Я боюсь плакать, я боюсь своих собственных слез. Я держу спину прямо, я перешла улицу и зашла в магазин.
Мой самый любимый магазин, улица осталась за спиной, двери остались за спиной. Отчего я решила, что он хочет меня убить? Если мне нужны очки, то это на втором этаже, на третьем я не была сто лет, вначале надо бы на третий, но я иду по первому. На первом пахнет.
На самом деле я ничего не собираюсь покупать. На самом деле я ничего не собираюсь покупать. На самом деле эта дура ничего не собирается покупать, хотя ей нужны темные очки. На первом этаже пахнет, потому что здесь продают парфюм. Духи. Туалетную воду. Туалетную воду. Духи. Парфюм. Я принюхиваюсь. Душно, начинает кружится голова. Это от слабости, слабость от страха. Красивые пузыречки, вон на той полке мои любимые запахи. Я дура, что вбила это в себе в голову. Седой это сразу понял, потому–то и предложил мне эти дурацкие кубики, толку от них никакого не будет, такого просто не может быть, чтобы ты могла видеть глазами другого человека, седой сволочь и дурак, он делает свой бизнес, «ремонт человеков», этого пузырька я еще не видела, можно вон тот, да–да, вот это… Дайте пожалуйста…