2312

Якорные скалы на верхнем конце лифтовых тросов не уступают размером гигантским космическим кораблям, и их первоначальная поверхность — внешняя поверхность астероидов — почти не видна; снаружи они покрыты зданиями, энергетическими установками погрузочными зонами лифтов и т. д. В сущности это гигантские пристани и отели и поэтому они всегда запружены народом. Свон проследовала через один такой астероид, под названием Боливар, и оказалась в одной из гостиничных кабин. Ничего не замечая, она просто миновала множество дверей, шлюзов и коридоров и оказалась перед длинным рядом одинаковых помещений. И приготовилась к долгой поездке вниз, в Кито. Какая ирония — спуск на этом лифте занимает больше времени, чем многие межпланетные путешествия. Пять дней в отеле. Свон проводила дни на представлениях «Сатьяграхи»[27] и «Эхнатона» Гласса[28] и подолгу танцевала в классах для физических упражнений, где людей готовили к тяготению в одно g, там Свон приходилось нелегко. Глядя вниз через прозрачный пол, она заново знакомилась с бугром Южной Америки, высматривая подробности: синий океан с обеих сторон, Анды, словно коричневый хребет; маленькие коричневые конусы больших вулканов, начисто лишенные снега.

Теперь планета почти лишилась льда, он есть только в Антарктиде и в Гренландии, но в Гренландии быстро тает. Уровень моря на одиннадцать метров выше, чем до перемен. Затопление береговой линии было одной из главных движущих сил земной катастрофы человечества. Вовсе не столкновение с кометой, например. Свободные поверхности пытались покрывать сурфактантами, чтобы увеличить альбедо, использовали разные уровни выброса в атмосферу двуокиси серы, имитируя деятельность вулканов, но это однажды едва не привело к катастрофе, и с тех пор не могут договориться, сколько нужно отражать солнечного света. Многие предложения и уже начатые небольшие проекты тормозятся. И еще существуют придерживающиеся кейнсианства сильные государства и конгломераты с мощными капиталистическими системами, они правят на большей части планеты и сохраняют внутри себя остатки феодализма, в них идет вечная классовая борьба, противоположность горизонтализованной экономике, возникшей внутри Мондрагона. Нет, Земля — это сплошной кавардак, очень печальное место. И все же по-прежнему центр истории. С нею нужно считаться, всегда говорила Алекс, иначе ничто из затеянного в космосе не осуществится.

В Кито Свон поездом отправилась в аэропорт и села на самолет до Нью-Йорка. Глаз наслаждался яркой бирюзой, кобальтом и нефритом Карибского моря, а также яшмовыми очертаниями затонувшей Флориды. Потрясающие земные краски.

Они спускались к Лонг-Айленду, подскакивая и скользя в воздухе, и океан стального цвета белым прибоем ударял в берега. И вот уже они катят по взлетной полосе на материке где-то к северу от Манхэттена, и Свон наконец видит гигантские контейнеры, дома, машины, огромные траншеи и шоссе — все это под открытым небом.

Просто быть под небом, на открытом воздухе, на ветру — вот за что она больше всего любит Землю. Сегодня пушистые облака собрались на высоте около тысячи футов. Похоже на море, катящее Свон волны у вас над головой. Свон оказалась на какой-то мощеной площадке с грузовиками, автобусами и троллейбусами и с криком подпрыгнула в небо, потом наклонилась и поцеловала землю, повыла по-волчьи и, проветрив легкие, улеглась на площадке навзничь. Никаких стоек на руках — она давно уСвон.а, что на Земле стоять на руках очень трудно. Да и ребра еще болят.

Сквозь разрывы в облаках она видела светло- и темносинее земное небо, нежное и огромное, похожее на голубой купол, приплюснутый в середине, возможно, в нескольких километрах над облаками — она потянулась к нему, хотя знала, что это всего лишь разновидность радуги. Сплошь голубая радуга, которая накрывает все. Сама синева — сложная, составная, в узких границах, но бесконечная в пределах этих границ. Опьяняющее зрелище, и им можно дышать — дышать нужно всегда, и вы уже дышите им. Ветер вдавливает небо в тебя! Дыши и пьяней, о боже, быть свободной от ограничений, почти неодетой, лежать на голой поверхности планеты, глотая атмосферу как aqua vitae — воду жизни, чувствуя в груди, как эта вода дает жизнь. Ни один из знакомых Свон землян не мог по достоинству оценить свой воздух или увидеть небо так, как она. Земляне вообще редко смотрят на небо.

Свон поднялась и направилась к пристани. Большой громыхающий водный паром принял их и, выбравшись из заполненного кораблями канала, вышел в реку Гудзон и двинулся вдоль Манхэттена. Паром подвалил к пристани на Вашингтон-Хайте, но Свон не сошла на берег и еще проплыла вниз по Гудзону со стороны мидтауна. Несколько участков Манхэттена еще виднелись над водой, но остальное затонуло, прежние улицы стали каналами, а сам город превратился в продолговатую Венецию, Венецию небоскребов — и оказался прекрасен. Постоянно использовалось клише «наводнение улучшило город». Длинная полоска небоскребов походила на драконий гребень. Если приближаться, здания казались короче, но их вертикальность не вызывала сомнений и изумляла. Лес дольменов!

Свон сошла с парома на причале Тринадцатой улицы и по широкому переходу между зданиями прошла на продолжение Хай-лайн, где люди заполняли длинную площадь, протянувшуюся на север и на юг. Пеший Манхэттен: рабочие толкали узкие тачки по людным переходам, соединяющим здания между собой; эти переходы подвешены на разных высотах между небоскребами. Крыши засажены зеленью, но в основном город состоит из стали, бетона, стекла — и воды. Под мостиками по всевозможным направлениям плыли лодки; каналы, в которые превратились узкие улицы, запрудил народ. Говорят, так здесь всегда. Свон протискивалась между идущими, она шла по границе двух направлений движения и смотрела в лица. Такие же разнообразные, как в любой толпе, рост в общем средний, даже ближе к малому — но встречается много низеньких и высоких. Азиатские лица, африканские, европейские — любые, кроме туземных американских, вопреки тому что Свон думала о Манхэттене. Вот вам и агрессивная биология!

В здании, которое она миновала, вода из нижних этажей была выкачана, и там теперь образовались большие воздушные пузыри. Свон слышала, что подводная недвижимость и недвижимость, заливаемая приливом, пользуется большим спросом. Поговаривали о том, чтобы выкачать воду из подземной системы метро, которое пока работало только на надземных участках. Снизу от воды доносился громкий, все заглушающий шум. Человеческие голоса, плеск воды, крики чаек на причалах, шум ветра в каньонах, образованных зданиями, — таковы звуки города. По воде внизу шла рябь от перекрывающихся волн. У Свон за спиной, ниже по улице и западнее, река отражала большие рваные зеркала солнечного света. Вот что она любит — быть вне замкнутых пространств, на открытом воздухе. Стоять на боку планеты. В самом большом городе.

Она спустилась по лестнице и села в маршрутный паром, идущий вниз по Восьмой авеню — низкий и длинный, рассчитанный на пятьдесят сидячих мест и еще на сотню стоячих. Он останавливался через каждые несколько кварталов. Свон свесилась через поручень и смотрела на воду канала — речного каньона, со стенами зданий вместо берегов. Очень футуристично. Она вышла на Двадцать Шестой улице, которую перекрывала широкая эспланада, уходящая на восток до самой Ист-Ривер. Такие платформы накрывали большую часть идущих с запада на восток улиц, и каналы под ними почти весь день оставались в тени. Солнце, прорываясь в просветы, придавало предметам бронзовую окраску, а синяя вода становилась оловянной. Жители Нью-Йорка как будто не замечали этого, но, с другой стороны, здесь, несмотря на затопление, жило двадцать миллионов человек, и такое их число отчасти объяснялось красотой, хотя горожане предпочитали молчать об этом. Крепкие орешки. Свон рассмеялась. Она сама не крепкий орешек и не живет в Нью-Йорке, но этот город удивителен, и Свон уверена, что местные об этом знают. Вот вам ландшафтное искусство!

27

Сатьяграха — в Индии в период английского колониального господства тактика ненасильственной борьбы за независимость в двух формах: несотрудничества и гражданского неповиновения. Разработана Мохандасом Ганди в начале XX века.

28

«Сатьяграха» и «Эхнатон» — оперы американского композитора XX века Филипа Гласса.