Клиника любви

— У меня есть знакомый терапевт. Вроде хорошо соображает. Я позвоню ему, пусть вас посмотрит. А вообще вам бы отдохнуть нужно.

Тамара Семеновна весело засмеялась:

— Да уж в морге отдохну.

Дверь открылась, и в комнату вошли профессора. Саня сразу поняла, что дело плохо: у Криворучко вид был самый что ни на есть разнесчастный, и даже миллеровский медальный профиль слегка искривился.

Мужчины сели к столу, Тамара Семеновна тут же вскочила и принялась хлопотать. Криворучко с отвращением смотрел на возникающий перед ним натюрморт.

— Чай! — внезапно вскричал он. — Что чай! Чай тут не поможет!

— Так нет же ничего, Валериан Павлович, — мирно откликнулась Тамара Семеновна. — И вы вчера сказали, что в завязке.

Криворучко запыхтел, как еж во время брачных игр.

— Если всему верить, что я говорю… Короче, братцы, мы пропали.

Миллер аккуратно намазал себе тост и стал невозмутимо его жевать.

— Да что случилось, скажите наконец! — потребовала Саня.

— К нам, японский городовой, едет ревизор, чтоб его разорвало.

— Несколько вольное изложение Гоголя, — пробормотала Саня.

Криворучко открыл уже рот, но она не дала ему выругаться:

— Все-все! Что вы так разволновались? Мало у нас проверок было, что ли?

— Это комиссия из Москвы! Все бумаги будут смотреть. Ой, бля… — запричитал Криворучко, горестно обхватив голову руками, — а бумаг-то нету! Лет за пять! Как все запущено…

Саня тоже пригорюнилась. Сотрудники кафедры работали добросовестно, лентяи в коллективе не приживались. Все занимались и лечебной, и научной работой, преподавали. Но, помимо этих полезных видов деятельности, существовал еще один, дружно ненавидимый всеми: написание бесконечных отчетов, которые требовалось представлять в администрацию. При этом руководство совершенно не учитывало, что Иванов, допустим, изобрел новый способ трепанации черепа, а Петров обобщил многолетний опыт резекции аневризм, — это было их частное дело. Главное — вовремя представить отчет: в таком-то году на кафедре выпущено журнальных статей столько-то, авторских свидетельств столько-то… А ведь существовал еще и «План работы преподавателя». Но преподаватели искренне не понимали, зачем считать, сколько часов лекций и сколько практических занятий они собираются провести в учебном году, сколько планируют потратить на научную работу, а сколько проболеть (была в плане и такая графа), если зарплата все равно останется той же самой.

Став заведующим кафедрой, профессор Криворучко честно попытался разобраться в этом бумажном море. Но быстро уловил закономерность: чем больше он пишет, тем больше с него требуют. Деятельность его стала напоминать борьбу Геракла с Лернейской гидрой — стоило отрубить одну голову, как тут же отрастало пять новых. А его сотрудникам после тяжелых многочасовых операций теперь приходилось не только заполнять пачки историй болезни, но и бесконечно складывать никому не нужные цифры.

Кончилось тем, что Криворучко перестал писать ненужные бумаги сам и отказался требовать их со своих сотрудников. А когда звонили из деканата и просили представить очередной, выполненный строго по форме отчет, он спрашивал: «Я вам что, мальчик?»

Вот и сейчас он сказал:

— Да что я им, мальчик, в конце-то концов?!

— Нет, — успокоил его Миллер, — не мальчик. Поэтому и драть вас будут как девочку. И нас тоже.

— Да бросьте вы! — Саня увлеченно делала себе еще один бутерброд с творожной массой. — Ну как они могут реально нас наказать? Премий лишат? Но у нас нет никаких премий. Выговор объявят? Да хоть десять, кого это волнует! А увольнять специалистов мирового класса из-за паршивых бумажек — это уж, извините, такой идиотизм! Все нормально будет. Проверяющие увидят, что отсутствие бумажек никак не сказалось на нашей работе, и поймут, что бумажки не нужны.

— Размечталась, — буркнул Криворучко. — Ты хоть знаешь, кто в этой комиссии?

— Да кто бы ни был, — легкомысленно произнес Миллер, осушив чашку чаю одним глотком. — Я вообще считаю, что единственная комиссия, которая имеет право к нам прийти, — это комиссия Красного Креста. Выяснить, как это мы еще с такими зарплатами ноги не протянули. Я со всеми надбавками — за степень, за категорию — получаю примерно семь тысяч в месяц. А молодые врачи не больше четырех с половиной. И нас еще будут проверять, отрабатываем ли мы эти гигантские деньги?

Криворучко продолжал пыхтеть. Конечно, никто его не уволит, но скандал может выйти знатный.

— Не мучайтесь, Валериан Павлович, — сказала Тамара Семеновна. — Я стол накрою, в кабинете у вас все приберу. Мы с Александрой Анатольевной так их накормим и напоим, что на бумаги они даже не посмотрят.

— Если бы я не знал, кто нас проверяет, то даже не дернулся бы. В этой комиссии одни бабы! — взвыл Криворучко и оглядел собеседников, наслаждаясь произведенным эффектом. — Конечно, с мужиками мы бы разобрались, — продолжил он после театральной паузы. — Вооружились бы бутылками с горючей смесью и отбили атаку в лучшем виде. А с тетками что делать?! — И профессор позволил себе лирическое отступление насчет того, что бы он хотел сделать с личным составом комиссии.

— Ну, может, это и ничего, — пробормотала Саня. — Может, именно этого им как раз и не хватает… Придется вам, Дмитрий Дмитриевич, поработать ради коллектива.

— Да, дорогой, на тебя одна надежда. Я-то не боец уже, — засмеялся Криворучко.

— Дмитрий Дмитриевич закроет амбразуру своим упругим телом! — Саня тоже засмеялась.

Внезапно Миллер резко поднялся, расплескав чай.

— Как вы можете говорить такие пошлости, — отчеканил он, — вы, женщина! Вот уж не ожидал!

После чего он развернулся и вышел, сильно хлопнув дверью.

Оставшиеся переглянулись.

— Совсем с глузду съехал, фашист проклятый, — резюмировала Тамара Семеновна, закуривая папиросу. — Что ему такое сказали?

— Не мог же он воспринять это всерьез! — Саня пожала плечами.

— Бедный парень, — сокрушенно покачал головой Валериан Павлович, — он придает плотской любви слишком большое значение.

Глава 3

Наташа ехала на фотосессию в превосходном настроении. Хозяйка ее модельного агентства торжественно клялась, что за рекламу этих ноутбуков заплатят «реальные бабки», работать предстояло со Стасиком, опытным и добродушным фотографом, чего еще желать? Кроме того, съемка была назначена на два часа, поэтому Наташа, отправив Петьку в школу, снова легла в постель и отлично выспалась.

Сейчас она так нравилась себе самой, что все время поглядывала в зеркало заднего вида. Ей нужно было повернуть направо, поэтому она не стала обгонять плетущегося перед ней ученика. Сбросив скорость, Наташа поползла за ним в крайнем правом ряду, чувствуя себя при этом старым псом, греющимся на солнышке и наблюдающим за возней щенков.

Внезапно в салоне сильно запахло горелой пластмассой.

Сначала она попыталась убедить себя в том, что запах проникает с улицы, но он все усиливался. «Вот взорвусь сейчас к такой-то матери», — подумала не сведущая в технике Наташа, пытаясь вспомнить, где у нее огнетушитель.

По-хорошему нужно было остановиться, но вдруг удастся дотянуть до ближайшего сервиса?..

Увы, через несколько метров педаль сцепления как будто прилипла к полу, а на все попытки тронуться с места машина отвечала сердитым ревом. Наташе сразу гневно засигналили, и она включила аварийку. Машина выбрала не самое удачное место, чтобы сломаться: за три метра до перекрестка, на оживленной улице, где и без аварий вечно возникают пробки. Наташа даже передернула плечами, представив себе, что говорят в ее адрес проезжающие мимо водители. На всякий случай она открыла капот, вышла из джипа и с видом знатока уставилась на мотор. Хитроумное переплетение железок и резиновых шлангов ни о чем ей не говорило, но фотомодель надеялась, что кто-нибудь из проезжающих мужчин остановится и предложит свою помощь.

«Козлы безрогие», — злобно подумала она, пропрыгав вокруг раскрытого капота четверть часа с нулевым результатом.