Русалочка

- Да, котик, - ты прав - я еще девочка, но я знаю, как помочь и тебе, и себе... - ее колотило нервным ознобом внутреннего порыва, но говорила она тихо, сдерживаясь, - и я поняла... я еще не человек, не женщина, я... я еще... и без приданного...

- Зачем! Нет! - закричал я, - не говори так! Ты - чудо дивное! Это мы - все вокруг - нелюди, мы-ы, - зарычал я, завыл я - слов не хватало, слов не существовало, они исчезли, как исчезла мерзкая плоть, именуемая "котик", вдруг отказавшись, как во все предыдущие жизненные и нежизненные циклы, плыть по течению, покачиваясь и воняя...

- Остановись, не спорь, не перебивай, послушай меня, Мара лохматила мне волосы, трепала уши, - я люблю тебя и, надеюсь, ты... тоже меня любишь...

Я завертел головой, поймал, крепко сжал ее ладони, уткнулся н них, прошептал: "Мара, девочка любимая..."

- Спасибо, милый... теперь я уверена в тебе, и в себе... Я решила стать женщиной, настоящей женщиной, ведь пока я чудо-юдо, - она зажала мне ладонью рот, отвергая возражения, - отнеси меня в ванную! - и спросила, подхваченная и крепко прижатая, - там много рыбы?

- Пятьдесят килограммов.

- Спасибо, - повторила она. - Неси меня скорей, опусти в воду и оставь одну на трое суток, хорошо? Нет! Молчи! - поцелуем наполнила губы, - молчи! Мой принц, мой мальчик! Не спорь, я сама должна... И сделаю все, на что способна: получится - стану настоящей женщиной, нет... - стану рыбой безмозглой...

- Остановись! Не смей! Я люблю тебя такой, как ты есть!

- Неси! - приказала Мара, впившись в меня темными, как омут, глазами. - Неси, иного выхода нет. Выхода нет. Нет.

И я отнес ее в кипящую рыбой воду, опустил, убрал руки.

- А теперь - уходи! - сказала она, не отводя глаз.

- Вода холодная... - протянул я, сопротивляясь из последних сил, - может, теплой добавить?

- Ты же знаешь, моя вода - ледяная. Но я исправлюсь, я изменюсь, стану теплой, стану горячей, сделаю тебя богатым и счастливым! Ты... ты только дождись меня, хорошо?

- Что ты такое говоришь?

- Дождись меня, но возвращайся не раньше, через трое суток, и ничему не удивляйся, ничего без меня не предпринимай! Поцелуй меня... - я коснулся холодных губ, - чао! - выкрикнула Мара, нырнув, волосы разбежались по воде... Загипнотизированный, я покинул квартиру.

Лужи примораживало к земле. Ветер лениво потянулся, распрямив спину, нехотя поднялся, зашелестел истлевшими прошлогодними листьями парка. Разогнав нашествие туч, он включил месяц-ночник, осветив мой незрячий путь. "Как я мог оставить ее одну? Бросил? Выходит, что бросил. Ну чего я к ней пристал? Нет у нее ног и не надо! Пусть будет хвост". Я представил себе Мару: мягкие волосы, нежная грудь, огромные бездонные глаза, ласковые пальцы, розовый язычок, алые губы. "Разве ты не мог обойтись всем этим? Тьфу, скотина! О чем ты все время думаешь?! Неужели в душе не осталось святого и светлого?" "Осталось, - поправил меня вэ-гэ, - ведь твои фантазии никогда не обретут реального подкрепления. Именно чистота русалок защищает всех нас от полного падения..." "И тебя?" удивился я, но безответно. "Наверное, ты прав..." - вздохнул я, вспоминая, как носил Мару на руках, как целовал в мочку уха, как окунал ее в воду, умиляясь, а она, шалунья, резвилась в айсбергах взбитого шампуня.

Повалил снег, наполнил аллеи парка, скрасив одиночество моего бесконечного пути. Я прибавил шагу, но холод так близко подобрался к костям, что я решительно приступил к поисковой программе Видеофон. Только в третьей кабине аппарат не был изуродован, но и он, внедрившись в линию связи, скрипел, мигал глазом, покашливал: контактный инвалид, но работал!. "Толька, ты?!" - заорал я. "Точно так!" "Узнаешь?" "А кто, кроме тебя, может так орать?! - обрадовался Толик, - Ты откуда, пропащая твои душа?" "Я возле катькииого садика". И в этот момент экран подключился.

- Тебя подобрать? - спросил Толик, рот его подергивался и занимал почти весь экран.

- А твой эмоб исправен?

- Как никогда прежде. И дома - пустыня. Теща потащилась смотреть участок, семейство - за ней.

- Далеко? - поинтересовался я.

- Где-то в районе Сяських Рядков. Вернутся через неделю.

- Неделя отменяется. Приюти на три ночи. Идет?

- О чем речь... договорились! - и через пятнадцать минут я уже оттаивал внутри коврово-музыкальной шкатулки эмоба.

- Выпивка есть? - заинтересованно спросил Толик, поворачивая голову, хмыкнул, видя, как я растерянно пожимаю плечами. - Не густо! - засопел рулевой, выпячивая нижнюю губу.

Я причмокнул, передразнив его, и достал из кармана стопку бумажек.

- Откуда? - удивился Толик, - неужели, как все нормальные люди, начал воровать? - пошутил хозяин эмоба. - Гуд! - порадовался он за нас обоих. - Для начала скинемся по две сотни, идет?

Я махнул рукой, соглашаясь на любые варианты. "Пьянству бой! - вынырнул вэ-гэ. - Про меня не забудьте!"

- Давай заглянем к одному барыге, - Толик резко свернул в переулок, - и возьмем у него пару ящиков сла-авной баарматухи.

Мы пили неторопясь, но планомерно. Моя истерзанная душа, плача, ругаясь и сморкаясь, рассказывала сотрапезнику о русалке, о большом чувстве, которое она возродила во мне, о любви и нежности... Толик, плача в ответ еще горше, твердил, что не верит ни единому моему слову... но рад за меня, рад за Мару, рад за себя, рад за девушку по имени Лиззи - я так и не понял, кто она такая, - рад за всех влюбленных на планете Земля, рад за всех существ, занимающихся любовью в обозримом секторе Галактики... Какое-то время мы нелицеприятно обсуждали его жену, его тещу, на что Бобе произнес свой известный и единственный тост, что лучше смеяться над собой до свадьбы, чем после нее. Оказалось, что постепенно у Толика собралась вся наша рыболовная команда: добровольное принятие алкоголя сменялось вынужденным неприятием бредовых сновидений. Время сжалось пружиной, распрямилось: неделя исчезла, как не было ее никогда.

Я резко протрезвел. Толик представил меня теще, отвлекая ее. Пока мы раскланивались, да расшаркивались, ребята набили пустыми бутылками три мешка из-под турнепса, вынесли их на лестничную площадку. Толик, побрившись и переодевшись, пригласил меня в эмоб, довез до дома. Мы взбежали по лестнице, захлебываясь в винных парах, распахнули незапертую дверь квартиры: никого... ни в комнате, ни в кухне, ни на балконе... Из ванной, куда первым заглянул Толик, извергались громовые раскаты его хохота: скрючившись, сложившись пополам, он подергивался, сжимая руками живот, пытаясь справиться с собой.