Страница 60 из 69
— Будьте любезны, агент, сходите, принесите мишень номер три, — сказал он, словно не заметив скорченной позы Алики.
Та расправила плечи и, обойдя стол–барьер, отделенный от стены узким проходом пошла в дальний конец тира. Мишень номер три показалась ей поначалу нетронутой, и она подумала было, что майор ошибся, но когда Алики сняла ее с неведомо как вбитых рядами в стену досок, она поняла, что ошиблась сама: в самом центре листка, там где круги сходились в жирную точку, точно в центре этой точки зияла аккуратная дырочка. Когда с листом в руке она вернулась назад, майор спокойно чистил ствол аркебузета.
— В глаз? — спросил он.
Алики положила перед ним листок, он глянул, кивнул и начал заряжать оружие.
— Вам, агент, такая точность ни к чему, — сказал он, протягивая Алики заряженный аркебузет. — для начала постарайтесь хотя бы попасть в мишень…
Алики попала только с четвертого выстрела. Первый раз она «передержала руку», как объяснил майор, и пуля с визгом чиркнула стену гораздо ниже уровня мишеней. Второй раз рука дрогнула, пока Алики нажимала спуск; пуля поразила соседнюю мишень. В третий раз Алики слишком долго вглядывалась в глаз мишени и промахнулась чуть–чуть — пуля снова чиркнула стену в дюйме от мишени и рикошетом надорвала ее край. Зато в четвертый раз мишень была поражена почти во внешнее кольцо, и майор похвалил:
— Вы пощекотали вашему противнику нервы и слегка оглушили. На сегодня с него хватит.
На чем занятия и прекратились, естественно, после того, как она почистила аркебузет.
Времени до полудня оставалось еще достаточно, и Алики решила выполнить свое ночное обещание себе — съездить на Карамельную мызу. Тетушка Миррима не возражала, и Алики вышла через ворота хозяйственного двора и прошла до перекрестка, где устроили стоянку извозчики.
— На Карамельную мызу, — сказала она, садясь в коляску.
— Два с половиной империала, барышня.
— Дорого, — бросила Алики. — Три с половиной туда и обратно.
— Ну, можно и так…
Извозчик хлестнул лошадь, и коляска покатила по улицам весеннего города. Было еще прохладно — зима отступила только–только, но светило солнышко, в лужицах талой воды отражалось яркое, будто бы чисто отмытое небо, радостно чирикали оттаявшие здесь и вернувшиеся из теплых мест птицы, и люди, одетые уже скорее по–весеннему и потому казавшиеся принарядившимися, радовались предстоящему теплу. Алики покачивалась в коляске, с удовольствием разглядывая все вокруг: лужи, людей, дома, вывески, первые ручейки вдоль обочин. Затем, когда коляска выехала на окраины, спохватилась и опустила со шляпки вуаль — не хватало, чтобы ее опять кто–нибудь узнал: мало ли что можно подумать, увидев едущую по Тополиной дороге одинокую девушку.
На Карамельной мызе, пользуясь погожим деньком, приводили двор и дом в порядок после зимы: под деревьями с граблями возилась уже виденная однажды рябая женщина, знакомый мальчик белил стволы деревьев, другой, незнакомый, сидя на крыльце, палкой старательно помешивал что–то в заляпанном краской ведре, а двое мужчин красили стоящий у ворот домик, за стеклами которого были выставлены безделушки из разноцветной карамели. Свежевыкрашенные ярко–синей краской створки ворот были распахнуты, но Алики остановила извозчика перед воротами, велела:
— Жди здесь!
Она вошла в сад и остановилась, глядя на перемазанных краской мужчин. Один из них был сам молодой мастер; второй — пожилой работник, или подмастерье, с которым тот разговаривал в прошлый раз. Алики молча кивнула старику и повернулась к мастеру. Тот явно узнал Алики и был, похоже, сильно удивлен ее приездом.
— Доброе утро, — сказал он несколько рассеяно. — Вы что–то хотите приобрести?
— Да, — ответила Алики. — Я хочу купить у вас окарину. Ту, на какой вы играли в прошлый раз. Или такую же.
— Что? — изумился мастер. Изумился по–настоящему, и тут же постарался скрыть это: — Ох, извините?
— Окарину, — подтвердила Алики. — Я, видите ли, немного умею играть на окарине… Ну, конечно, на простой, глиняной. Но ваша окарина — это что–то особенное! У нее такой удивительный звук… Она дорого стоит?
Красивое лицо мастера будто полиняло. Он бросил осторожный взгляд на старика и неуверенно сказал:
— Простите, сударыня, но… Словом, я не могу вам продать окарину.
— Странно, — не отрывая от него глаз, произнесла Алики. — Для этого что, тоже необходимо иметь приглашение в Арафу?
Мастер открыл было рот, чтобы произнести, как поняла Алики, какую–нибудь отговорку, но, видимо, не успел придумать и захлопнул рот обратно.
— Простите, сударыня, — вступил в разговор подмастерье. — Вы уверены, что вам нужна именно окарина?
— А что еще? — оглянулась на него Алики. — Мне не нужны все эти сувенирные талисманы, — она махнула рукой в сторону витрины. — Я хочу просто иногда поиграть на досуге в тон со своими мыслями.
Старик с минуту рассматривал ее, и у Алики в душе зашевелились некие сомнения. Которые, когда «подмастерье» небрежно бросил «мастеру»: «Катрей, иди–ка принеси мне попить», переросли в полную уверенность, кто здесь есть кто.
— Но, батюшка, — начал было лже–мастер, однако мастер настоящий прикрикнул:
— Пойди, я сказал! — и самозванец покорно поплелся к дому; спина у него была как у побитой собаки.
Алики похлопала глазами, и старик, поклонившись с достоинством, подтвердил:
— Да, барышня, Катрей мой сын. — И без перехода: — Он вам нравится?
— Что? — глупо спросила Алики и выпалила: — Нет!
Старик кивнул и вздохнул:
— Увы, да. Вы уж извините, милая барышня, но окарину я вам продать никак не могу, — сказал он негромко. — Ни к чему она вам. Если вы не знаете, то девушки влюбляются в парня, который играет им на карамельной окарине. Свойство у нее такое — влюблять девушек.
Он опять вздохнул, а Алики покраснела.
— Да ничего подобного!
Старик развел руками.
— Ну, случается иногда и так… Вы уж простите моего парня за озорство, — старик чуть поклонился. — Обычно он так не шутит. Пожалуйста, простите…
Алики секунду постояла, потом резко повернулась и пошла вон со двора.
— В город! — сказали ее губы и застыли, сжавшись. На сердце был лед.
Они уже съезжали с Тополиной дороги, когда она бросила:
— К Ратушной площади!
— Надбавили бы, — привычно откликнулся возница.
— Обойдешься! — рыкнула она, и он замолк.
Всю дорогу она мрачно смотрела вокруг, и сейчас весенний пейзаж ее уже не радовал. Раздражал… Лужи эти противные, птицы верещат, прохожие как попугаи разоделись и чему–то лыбятся… Экий ведь наглец! Мало того, что выдал себя за мастера, самозванец, так еще и соблазнить ее захотел! Сукин сын… мерзавец… И вообще все мужики — козлы!
Она прибыла на Ратушную площадь слишком рано, и битых полчаса в мерзком настроении бродила вокруг фонтана, пока к ней не подошел высокий человек в черном сюртуке. «Вас ждут», — сказал он и повел глазами в сторону. Проследив за его взглядом, Алики увидела, стоящую неподалеку карету; из–за приподнятой шторки окна на нее смотрел господин Годол.
Она пошла к карете и сделала реверанс. Господин Годол медленно наклонил голову в ответ на ее приветствие. Черный человек открыл дверцу, подождал, пока она усядется, но дверку не закрыл.
— Какие будут распоряжения, сударь? — спросил он.
— Думаю, мы будем осматривать достопримечательности Столицы, — проронил господин Годол. — Что–нибудь из памятников архитектуры.
— Ратуша, сударь? — черный человек указал на здание, около которого стояла карета.
— Н-нет, — отверг господин Годол. — Эта уродина и так каждый день маячит у меня перед глазами. Куда–нибудь еще.
— Старосветская площадь? Замок Манерис? Университет? Галерея Изящных искусств?
— Пожалуй, последнее.
— Слушаюсь, сударь!
Дверца захлопнулась. Карета тронулась, описала полукруг по площади, въехала в узкую улицу и завиляла какими–то проулками, имевшими порой вовсе не столичный вид. Алики сидела напротив господина Годола и, не смея глядеть на него без разрешения, пялилась в окно, а господин Годол не мешал ей.