Скворцы

— Я хочу, могу и умею работать — почему мне нельзя этого делать?

Эмансипация хороша как тема светского трёпа и в чужих жёнах. А когда декларацию независимости излагает та, с которой был бы не прочь… ой, нет. Жизнь одна, и не хочется к старости пенять друг друга за бесцельно прожитое. Но свою первую и оставшуюся единственной годовщину Браун с Лисой таки отметили.

Парень ещё раз тяжело вздохнул, но вспомнил вдруг, как легко и без сцен Олеся его отпустила. Поэтому запыхавшуюся и разрумяненную мартовским ветром преследовательницу встретила улыбка:

— Да, я уже двадцать три года Борька. И даже Васин. Чего изволишь, мадемуазель?

Мадемуазель в ритме автомата Калашникова изъявила желание не оставлять вышеупомянутого Борьку Васина одного, потому что видела, как тот вышел от Нинели в глубокой задумчивости, быстро оделся и выскользнул из дома. Не надо быть знаменитым жителем с Пекарской улицы, чтобы догадаться — разборку Браун решил учинить сам. А так как потерявший всякую способность складывать два плюс два мужчина рискует сварить совершенно несъедобную кашу, рядом нужен друг, владеющий простейшими навыками дипломатии. Естественно, для деликатной миссии сочла наилучшей кандидатурой саму себя. И вот мадемуазель здесь.

Браун открыл рот возразить, но на ветви соседнего боярышника с оглушительным чириканьем опустилась воробьиная свадьба. Гуляли знатно и от всей души. Вопли про то, как им всем горько, перемежались хвалебными речами в адрес молодых и щебечущим флиртом молодежи.

Испустив третий за последние две минуты обречённый выдох, Браун молча указал подбородком в сторону дома, стоявшего в глубине двора. Девушка коротко кивнула и первой двинулась в указанном направлении.

Чем ближе они подходили к цели, тем громче стучали сердца обоих. У одного — от гнева, у другой… ото всего и сразу. Переживания женщины — это коктейль похлеще молотовского, и надо быть или беззаветно любящим, или профессионально терпеливым, чтобы разобраться в его составных частях и сохранить при этом душевное равновесие.

Двор, по которому они шли, являл собой весьма обширную площадку. С трёх сторон его обрамляли дома, с четвёртой — невнятная проезжая часть, по совместительству служившая и пешеходной дорожкой; самый короткий путь к нужному ребятам подъезду. Чуть в сторонке стояла похожая на Емелину печку котельная — и отличалась от прототипа лишь тем, что небелёная была, кирпичная. Местные молодёжь и подростки уже давно приспособили «котелку» для своих игр — а недавно кто-то, не жалея краски, намахал на кирпичной стене «ДА! ДА! НЕТ! ДА!» Надпись внятно читалась из окон дома напротив и теми, кто шёл мимо — а уж под шаг ложилась просто изумительно: «да-да-нет-да!»

Сам дом всей своей пятнадцатиэтажной тушей нависал над палаткой «Союзпечати», в которой окрестным жителям продавали выпивку, закусь и покурить. Огромная коричневая лужа раскинулась за той палаткой. Пахло сырой землёй и следами всевозможной пищеварительной жизнедеятельности. По берегам водоёма виднелись следы чьих-то незадачливых каблуков. Ровно за лужей раскорячилась металлическая конструкция, под народным названием «муравейник», а детьми именуемая попросту — лазилка. В непосредственной близости от неё вратами в неведомое высился остов качелей — проржавевшие опоры и перекладина ещё имелись, а прутья, к которым некогда крепились сиденья, уже отпилила чья-то недрогнувшая рука. В серой грязи торчали худосочные ясени, мучительно тянувшиеся к равнодушному небу из вечной тени многоэтажек. При взгляде на эти деревья немедленно хотелось водки.

— Батя, ну, вставай же, батя, — подходя к палатке, Браун и Лиса услышали умоляющий, простуженный тенорок.

Ещё четыре широких шага — и они увидели говорившего и его батю, явно перепутавшего асфальт с кроватью.

Шедшая мимо женщина глянула на попытки паренька вернуть упившемуся отцу вертикальное положение, и приостановилась:

— Уши ему разотри пожёстче, да сил не жалей — должен очухаться.

Коротко кивнув, тот доброму совету последовал. Эффект получился неожиданный — не раскрывая глаз, пьяный начал громогласно материть всех баб на свете… особенно досталось какой-то лярве Нинке.

Сердобольная советчица отшатнулась и торопливо двинула прочь.

Ребята уже почти прошли мимо этого тягостного зрелища, но звук знакомого имени вонзился обоим меж лопаток, остановил и заставил обернуться.

Браун всегда выбирал самый верный путь, но при этом несколько раз прокручивал ситуацию в голове, прежде чем. Из-за этого казался Лисе тугодумом: сама она решения принимала моментально и чаще всего — как бог на душу положит. Правда, в подсказках интуиции она не видела ничего запредельного. Когда-то давно попалась ей на полях очередной книги заметка отца: «Интуиция — это способность мозга обрабатывать всю полученную информацию и делать выводы в особом, скоростном режиме. Возможно, ускорение провоцируется стрессом?» По логике этих мыслей, Лиса находилась в стрессе постоянно — и девушка стремительно подошла к парню, который сражался с одолевшими «батю» змеями.

— Давай, помогу.

Последовал вполне предсказуемый ответ:

— Отвали, а?

Лиса всмотрелась в собеседника — Лёшка! Лёшка Белых, из «А» класса. С первого по десятый в параллельных оттрубили, но иногда пересекались во всяких школьных делах — и даже один раз на дискотеке медленный танец станцевали. Под «Сюзанну» Челентано.

— Лёш, я Олеся Скворцова, помнишь?

Он, наконец, поднял лицо. Неприветливое, без намёка на улыбку:

— Помню. Отвали, — и добавил, чуть поразмыслив, — пожалуйста.

Лиса присела на корточки рядом с ним и разругаться предложила потом — а сейчас человека надо с земли холодной поднять и в дом увести.

С разумным доводом парень смирился: в одиночку высокого и ширококостного отца ему удалось разве что с места сдвинуть волоком и то, недалеко. Лиса через плечо бросила Брауну взгляд, который тот понял сразу же. Подошёл:

— Не лезь, Ли, мы сами.

Стараясь не слишком часто вдыхать носом, ребята кое-как вставили плечи под грустный свой груз. Лёша подстроился в ногу с симпатичным невысоким парнем, в глубине души поблагодарив кого-то доброго и понятливого за то, что окна их квартиры выходят на другую сторону, и мать не может видеть позорной процессии: двое парней тащат висящего на плечах огромного мужика в короткой распахнутой дублёнке, а впереди, то и дело оглядываясь на них, плетётся девчонка с выловленной из той самой лужи ондатровой ушанкой в руках.

Интересно, кто-нибудь считал, сколько в мире слов? Бог весть — они рождаются и растворяются в других словах, прорастают из них новыми смыслами и формами, то отдавая свою кровь матери-речи, то столь же щедро отбирая её. Вечная круговерть.

Но сколько же слов — только информация. Лишь у некоторых есть подлинная, чистая и даже повторением незамутнённая сила — потому что через них говорит сама жизнь.

Слов этих немного, и одно из них — дорога.

Дорога, дорога… Сколько же в тебе тайн! Сколько ни говори о тебе, а всё равно — и половины не скажешь. У каждого ты своя. Проложенный кем-то путь, отсюда — туда. Иногда — обратно. Кому-то — гонка за седьмым горизонтом. Или движение ради новых открытий. А вообще, дорога — это единственное настоящее, которое у нас есть. Мы вечно в пути, постоянно идём от начала к началу, и так — в бесконечность.

Где-то она сейчас ведёт тебя, твоя дорога? Где ты, Сашка, горячий, стремительный, родной?

Аля свернулась калачиком и закуталась в одеяло — замёрзла без Сашки, да и собственная постель казалась чужой. Впрочем, мать не любила, когда дочери и этому её — другу? — случалось провести ночь у неё в квартире. Юноша и его — подруга? — платили Светлане Анатольевне полной взаимностью. Поэтому большая часть Алиной жизни уже давно шла в скворечнике. Однако, когда Сашка уходил в рейсы, Аля ночевала у матери. Несмотря на без малого двадцатилетнюю дружбу с Олесей (сначала в одной песочнице сидели, а потом в одном классе), она стеснялась оставаться у подруги на ночь, когда её брата не было дома. Смешная!

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.