Страница 6 из 38
Пудель сенатора Армстронга был острижен по-европейски: тело бритое, помпоны на ногах и на хвосте, афро на голове. Сам сенатор был ухожен столь же тщательно: седые волосы уложены в идеальную прическу. Он наклонился, засунув руку в полиэтиленовый пакет, подобрал собачьи экскременты и ловко вывернул пакет наизнанку. Выпрямился и заметил, что я стою рядом.
— Сенатор, — сказал я.
— Да? — настороженный взгляд.
Мы стояли в овальном парке, окруженном кованой металлической оградой, в одном из самых фешенебельных районов Бостона.
— Ник Хеллер, — представился я. — У вас найдется время?
Я связался с ним через общего друга, рассказал, в чем дело, и спросил, нельзя ли к нему зайти.
— Идемте со мной, — сказал он. Я подошел вместе с ним к мусорному контейнеру, куда он и выбросил пакет. — Да, мне жаль, что с дочерью Маркуса вышли какие-то неприятности. Ничего нового? Я уверен, там просто семейная ссора. Такой уж возраст.
У Армстронга был бостонский аристократический выговор. Он был из старой бостонской семьи. Мы остановились у его дома.
— Итак, если я могу чем-то помочь, спрашивайте, — сказал он. Улыбнулся своей знаменитой улыбкой, благодаря которой и избрался в сенат четыре раза. Какой-то журналист однажды сравнил улыбку Армстронга с «теплым огнем очага». Вблизи, однако, она больше напоминала электрический камин.
— Отлично, — сказал я. — Я хотел бы поговорить с вашей дочерью.
— С моей дочерью? Вряд ли Тейлор за последние месяцы хоть раз видела эту девушку.
— Они встречались вчера вечером.
— Для меня это новость. К тому же, боюсь, Тейлор все равно нет дома.
— Возможно, вы не в курсе, — сказал я. — Она наверху.
Гейб по моему поручению следил за ее бесконечными постами в Фейсбуке и слал мне эсэмэски. Не знаю уж, как он это делал — он не был во френдах у Тейлор на Фейсбуке, — но, очевидно, нашел способ.
— Я точно знаю, что они с матерью…
— Сенатор, — сказал я. — Пожалуйста, позовите ее. Это важно. Или мне просто позвонить ей на сотовый?
Конечно, на самом деле у меня не было телефона Тейлор, но, как оказалось, он мне и не понадобился. Армстронг пригласил меня в дом, больше не стараясь скрыть раздражение. Фирменная улыбка для избирателей погасла. Электрокамин выключили.
Тейлор Армстронг вошла к кабинет отца, словно школьница, которую вызвали к директору, — стараясь скрыть тревогу под маской недовольства. Села в большое, покрытое килимом кресло.
Я уселся в кресло напротив, а сенатор Армстронг перебирал какие-то бумаги на своем простом письменном столе красного дерева. Делал вид, что не обращает на нас внимания.
Девушка оказалась красивая. Волосы у нее были черные, явно не натурального цвета, и глаза ярко накрашены. На ней была коричневая замшевая маечка на лямках, джинсы скинни и короткие коричневые кожаные сапожки.
Я представился и сказал:
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов насчет Алексы. Она пропала. Ее родители очень волнуются.
Она смотрела на меня с капризным выражением лица.
— Вы с ней не разговаривали?
Она покачала головой:
— Нет.
— Когда вы ее видели последний раз?
— Вчера вечером. Мы ходили в бар.
Хорошо, хоть об этом не соврала.
— Может быть, пойдем прогуляемся? — сказал я.
— Прогуляемся? — переспросила она таким тоном, словно я предложил ей откусить голову живой летучей мыши.
— А что? Подышим свежим воздухом.
Ее отец сказал:
— Вы можете поговорить здесь.
На несколько секунд ее лицо стало растерянным. Наконец, к моему удивлению, она ответила:
— Я не против выбраться из дома.
Мы пошли от Луисбург-сквер вниз по крутому холму, вдоль Уилоу-стрит.
— Мне показалось, ты не прочь закурить.
— Я не курю.
Но я сразу же почувствовал запах дыма, как только она спустилась вниз и вошла в кабинет.
— Не бойся, я не донесу твоему отцу.
Она пожала плечами и вытащила из маленькой черной сумочки пачку «Мальборо» и золотую зажигалку «Дюпон».
— Я ему даже про фальшивые права не скажу, — добавил я.
Она покосилась на меня, открывая колпачок зажигалки, щелкнула, зажгла сигарету и затянулась. Из ноздрей у нее поднялись две струйки дыма, как у кинозвезды прежних времен.
Мы перешли Уэст-Седар и двинулись дальше по узенькому переулку под названием Акорн-стрит.
— Вы с Алексой были вместе в «Кутузке», — сказал я. И стал ждать.
— Мы всего-то по паре коктейлей выпили, — произнесла она наконец.
— Она не показалась тебе расстроенной? Не обижалась на родителей?
— Не больше, чем всегда.
— А она ничего не говорила о том, что собирается куда-нибудь уехать?
— Нет.
— У нее есть парень?
— Нет. — Она произнесла это враждебным тоном, как будто давала понять, что я лезу не в свое дело.
— Она не говорила, что боится чего-нибудь? Или кого-нибудь? Ее однажды уже похитили на парковке…
— Знаю, — пренебрежительно ответила она. — Я же вроде как ее лучшая подруга.
— У нее не было опасений, что что-то подобное может случиться снова?
Она покачала головой.
— Говорила, правда, что ее отец ведет себя как-то странно. Как будто у него какие-то неприятности, что ли? Да не помню я.
— Вы ушли из бара вместе?
Она поколебалась:
— Да.
Это была настолько очевидная ложь, что я даже не решился вот так сразу ее разоблачить, боясь, что потеряю последнюю надежду на ее откровенность.
Наконец она выпалила:
— С Лекси что-то случилось?
Мы остановились на углу Маунт-Вернон-стрит.
— Возможно.
— Возможно? Что это значит?
— Это значит, что ты должна сказать мне всю правду.
Она швырнула сигарету на землю.
— Ну ладно, она познакомилась с парнем, ясно?
— Ты запомнила его имя?
Она не смотрела мне в глаза.
— Испанец какой-то, по-моему. Не помню.
— Ты была вместе с ней, когда они познакомились?
Я видел, как она что-то быстро прикидывает в уме. Если… тогда… Если она скажет, что ее не было рядом с Алексой, то почему? Где она была? Когда две девушки приходят в бар, они почти всегда держатся вместе.
— Да, — сказала она. — Но имя я как следует не расслышала. Да я тогда уже и не вникала ни во что. Мне домой хотелось.
— Они ушли вместе?
— Наверное. Точно не знаю.
— Как это ты не знаешь?
— Я же раньше ушла.
Я не стал указывать на противоречие.
— И сразу поехала домой?
Она кивнула.
— И не позвонила ей узнать, как прошел вечер? Я-то думал, вы с ней прямо ЛДН. — Я где-то слышал, что в чатах так сокращают «лучшие друзья навеки».
Она пожала плечами.
— Ты понимаешь, что если ты сейчас мне врешь, если что-то скрываешь, то подвергаешь опасности жизнь лучшей подруги?
Она покачала головой и пошла от меня вдоль улицы.
— Я ничего не слышала, — проговорила она, не оборачиваясь.
Шестое чувство мне подсказывало: она не врет, что Алекса ей не позвонила. Но, с другой стороны, в чем-то другом она очевидно соврала. Виноватость светилась на ее лице, как неоновая реклама.
Я позвонил Дороти:
— Как продвигаются дела с Алексиным телефоном?
— Без изменений. Нам понадобится помощь кого-нибудь из органов правопорядка, Ник. Без этого никак.
— У меня есть одна идея, — сказал я.
Когда твоя работа связана с тайнами, как моя, начинаешь понимать силу тайны. Знание ее дает тебе преимущество, даже контроль над другим человеком — хоть в конгрессе, хоть в обычной школе.
Еще в Вашингтоне, в компании «Стоддард и партнеры», я как-то работал с делом новоиспеченного конгрессмена из Флориды, которому пришлось выдержать суровую битву за перевыборы. В руки его соперника попала копия договора аренды квартиры в Сарасоте, которую он снимал для своей подружки. Это оказалось новостью для жены конгрессмена, матери его шестерых детей, и серьезной неприятностью для него самого, учитывая его предвыборную платформу — укрепление семейных ценностей. Я провел небольшую чистку, и все следы этой бумаги исчезли. Конгрессмен выиграл выборы с небольшим перевесом.