Страница 36 из 38
— Назад!
Я прокричал:
— Ключи у кого-то из вас, так?
Кто-то сунул мне связку торцовых ключей. Я нашел подходящий, вставил в отверстие в торце гроба и повернул против часовой стрелки раза четыре или пять, чтобы крышка открылась. Резиновая прокладка сбилась в тех местах, где стальной гроб уже просел под тяжестью десяти футов земли, но я все же сумел приподнять крышку. Оттуда потянуло ужасной вонью, как из канализации.
Алекса лежала в собственных испражнениях — или в нескольких дюймах над ними. Смотрела прямо перед собой, но не видела меня. Волосы у нее были всклокочены, лицо белое, как мел, глаза глубоко запали. На ней был синий больничный халат, весь залитый рвотой.
Она еще не поняла, что ее освободили.
Я наклонился к ней, поцеловал в лоб и сказал:
— Привет.
Она смотрела прямо на меня. Я улыбнулся ей, и она заплакала.
Это было, наверное, последнее, что я запомнил.
12
Ненавижу больницы.
Увы, мне все же пришлось провести пару дней в больнице «Бет Исраэль» в Бостоне, куда мои друзья из ФБР любезно доставили меня на вертолете из Нью-Хэмпшира. Врач сказал, что у меня напряженный пневмотракс в результате тупой травмы. Назначил кучу рентгеновских снимков, вставил мне плевральную дренажную трубку, промыл и забинтовал рану на ноге и сделал укол против столбняка. Через три дня меня выпустили.
Диана ждала меня, чтобы отвезти домой.
— Я хочу повидать Алексу. Она еще в больнице?
— Да нет, она выписалась гораздо быстрее тебя. Ее лечили от обезвоживания. Проверили, с ней все хорошо.
— Сомневаюсь. Она дома?
— Да. В Манчестере. Не знаю уж, рада она этому или нет. — По дороге на Массачусетс-авеню Диана спросила: — Хочешь, приготовлю тебе ужин сегодня? Отпразднуем.
— Замечательно. А что празднуем?
Она поджала губы.
— Например, то, что ты спас этой девушке жизнь?
— Там целая команда работала…
— Опять ты за свое. За всеми признаешь заслуги, кроме самого себя. Со мной можно без этого.
Я был так вымотан, что не стал спорить.
— Давай устроим ужин у меня, — сказала она. — Не хочу быть первым человеком, который включил твою плиту.
Волны с громким плеском бились о камни внизу, ветер завывал. Небо, мрачно-серое, казалось тяжелым. В будке охранника никого не было. Я оставил машину на круговой дорожке, поднялся на крыльцо и позвонил. Через минуту дверь открылась.
— Никеле, — сказал Маркус и улыбнулся, но улыбка была невеселая. Вид у него был усталый и подавленный.
Я прошел за ним в гостиную.
— Так и не заговорила? — спросил я.
Маркус тяжело вздохнул и опустился в кресло.
— Она и из комнаты почти не выходит. Все спит да спит.
— После такого ей надо бы с кем-то поговорить.
— Знаю, Ник. Знаю. Может быть, потом захочет. Тебя она, кажется, всегда слушала. Ты-то как, Никеле, лучше?
— Совершенно здоров, — сказал я. — А вы все правильно делаете.
Он вопросительно посмотрел на меня.
— Встречаетесь с ФБР.
— А-а. Ну, это только потому, что Шеки пообещал мне сделку.
— Отдайте Гордону Снайдеру то, что ему нужно, — сказал я, — и ФБР будет на вашей стороне. Они могут оказать серьезное давление на прокуратуру.
— Но что это значит? Меня посадят в тюрьму?
— Может быть, удастся открутиться, — сказал я. — Зависит от того, что вы можете им предложить. О «Меркурии» придется рассказать.
— Шеки говорит, мне не о чем беспокоиться, если я буду делать так, как он скажет.
— До сих пор вам это сильно помогло? — спросил я.
Он растерялся и долго не мог найти слов.
Наконец я прервал молчание:
— А где Белинда?
— Из-за нее-то я и просил тебя приехать, — сказал Маркус. — Она сбежала.
Он протянул мне светло-голубую карточку с подписью вверху: «Белинда Маркус». На ней было написано:
Милый!
Я считаю, так будет лучше. Когда-нибудь потом поговорим.
Я очень рада, что Алекса вернулась домой.
Я тебя очень любила.
Белинда
— Она сказала, что хочет встретиться с подругой в городе, а утром я нашел вот это. Что это значит?
Это значило — ее предупредили, что ФБР уже подбирается к ней. Хотя, честно говоря, доказать причастность Анны Афанасьевой к какому-то серьезному преступлению было бы нелегко.
— Иногда только в трудное время и увидишь, каков человек на самом деле.
Маркус покачал головой.
— Ник, мне нужно, чтобы ты ее нашел.
— Не думаю, что она хочет, чтобы ее нашли.
— Что ты хочешь этим сказать? Она моя жена. Она меня любит!
— Наверное, ваши деньги любила сильнее.
— Она уже несколько месяцев знала, что я банкрот. Это ничего не изменило.
— Ну, Маркус, банкрот ведь банкроту рознь, правда?
Долгая пауза.
Затем он отвернулся.
— Бросьте, Маршалл. Неужели вы правда думаете, что можно спрятать сорок пять миллионов долларов в офшоре и никто об этом не узнает? В наше время это не так просто.
Маркус покраснел.
— Ну, ладно, есть небольшая заначка, — сказал он. — Деньги, которые я не собирался трогать. Деньги, которые мне понадобятся, если я когда-нибудь вернусь в игру. — Тон у него был обиженный, даже раздраженный. — Слушай, я не собираюсь извиняться за то, что у меня есть деньги.
— Извиняться? За что же вам извиняться?
— Вот именно. — Он не заметил моей иронии.
— Я хочу сказать, вы с самого начала были очень последовательны — врали мне все время. Еще тогда, когда Алексу похитили в первый раз, сказали, будто понятия не имеете, кто за этим стоит. А вы ведь знали, что это люди Дэвида Шехтера стараются вас запугать. Чтобы вы сделали все, что вам скажут.
Он немного поколебался.
— Слушай, если ты про деньги, то не беспокойся. Я заплачу по твоим счетам сполна.
Я рассмеялся.
— Как я уже сказал, Маркус, банкрот банкроту рознь. Сегодня, в девять часов утра, вас обобрали уже действительно до нитки. Позвоните в «Ройал Кэйман бэнк энд траст». Все сорок пять миллионов сняты сегодня утром.
— Их нет? Как такое могло случиться снова?
— Ну, — сказал я, — может быть, это было не самое мудрое решение — вкладывать их на имя Белинды.
Дэвид Шехтер захотел встретиться со мной, пока к нему в кабинет не явились люди из ФБР. Сказал, что дело срочное.
— Я хотел извиниться перед вами. — Он уселся за свой антикварный столик.
— За что?
— Я слишком резко среагировал. Я первый это признаю. Нужно было больше доверять вам с самого начала. Вы настоящий американский герой. — Он уставился на меня с видом глубочайшего восхищения.
— Вы преувеличиваете, — сказал я. — Извинения приняты.
— Вы лучше, чем кто-то другой, способны понять, что нашу национальную безопасность ни в коем случае нельзя ставить под угрозу.
— Безусловно, — сказал я.
— Я уже объяснил Маркусу, как важно не разглашать ФБР ничего, связанного с «Меркурием», если это не имеет отношения к расследованию.
— Зачем же скрывать это от ФБР?
— Ник, вы же знаете, как работают в Вашингтоне. Если когда-нибудь выплывет, что из секретного военного бюджета пропали десять миллиардов долларов, потому что их отдали в руки частного инвестора, — господи, эти акулы никого в покое не оставят. Вы же были солдатом. Представляете, какой ущерб нанесет национальной безопасности такое разоблачение?
— Не вполне.
— Вы не понимаете, какой это будет громкий скандал?
— Ну, еще бы. Скандал будет громкий, разумеется. Многим будет интересно узнать, как же вы украли все эти деньги у Пентагона.
Я наконец-то выяснил правду в гостиничном номере «Мандарина».
— Вы должны понимать, — сказал мне Роман Наврозов, — каково мне стоять в стороне с миллиардами долларов, которые можно было бы вложить в американскую экономику, но правительство США блокирует все мои сделки. Между тем Америка готова продаваться любой стране мира, включая своих же злейших врагов.