Гравер

— Нет, Констанс… госпожа Стерн. Но я, если хотите, могу подняться. В кладовке у Присциллы всегда аперитив, я мигом.

— Ну уж нет. Оставаться одной с этой падалью я не хочу. Оживет еще, прости, господи! Я — пойду, пожалуй, мальчик мой. Я бы тебя отблагодарила, но — тороплюсь, право слово.

— Но, — Гравер растерянно развел руками, — что же мне делать с… со всем этим? Я…

— А делай что хочешь, — Констанс выпрямилась, глянула на Гравера с усмешкой и не спеша подошла к зеркалу. Накрутила на палец локон. Увидела там косое отражение — безобразно расставленные подошвы сапог бывшего супруга, мигнула и кивнула им, точно прощаясь. — А я — пойду, пожалуй.

Однако, поворотившись к двери, отшатнулась, увидев сухую, как древо в пустыне, фигуру старика Нормана. Он стоял возле косяка, скрестив на груди руки.

— Одну минуту, госпожа Стерн. Вы ведь не хотите оставить нас двоих наедине с нашей с вами общей бедой?

— Вот что, господин Норман, — Констанс с трудом подавила испуг. — Я не знаю, что здесь произошло. И знать не желаю. Поэтому…

— Вы ведь не думаете, госпожа Стерн, — так же невозмутимо, точно не расслышав ее вовсе, продолжал старик Норман, — что я позволю вам спровадить на виселицу моего непутевого друга, а самим, после всего этого, зажить вольной богатой вдовой? Каппа полагает, что это было бы некорректно.

Каппа в чулане ответила богатырским лаем.

— На виселицу? Его? Да к чему это мне. Мне нет до него никакого дела.

— Знаю. Потому и прошу вас настоятельно — погодить.

— Меня ждут, — холодно и зло бросила Констанс и даже попыталась оттолкнуть старика Нормана в сторону.

— Ошибаетесь, сударыня, — старик Норман улыбнулся и для верности пинком распахнул дверь. — Как видите, там никого нет. Присцилла только что сказала вашему лакею и кучеру, что супруга вашего тут сегодня не бывало, а что вы здесь задержитесь по своему делу, а когда в них будет нужда, за ними пришлют посыльного.

— Чего вы от меня хотите? — голос Констанс ссохся от страха и ненависти.

— Всего-то навсего, чтоб вы выполнили свой долг — предали земле бренный остов супруга вашего. А мы вам поможем. Я прочту молитву, вы поцелуете покойника в лоб. А он сделает все остальное. И чем больше людей увидят, как мы втроем повезем среди ночи рогожный куль на двуколке, тем меньше будет у вас шансов безнаказанно исковеркать ему жизнь.

— Но послушайте! — Констанс выкрикнула и затихла, точно прислушиваясь. — Послушайте! — она уже перешла на шепот. — Ведь я никак не виновата в… в смерти моего мужа.

— А кто тут говорит о вине? Вины, мадам, в философском плане вообще не существует. Существует лишь стечение обстоятельств. А они, мадам, таковы, что вы искренне желали смерти вашего супруга, а нынче поздно вечером покинули дом, после чего супруг ваш пропал без следа, что у вас есть любовник, которому вы подарили золотой перстень покойной первой жены Уго Стерна, за что последний обещал обоим вам поломать хребты. Довольно или продолжить?

— Оставьте ее, господин Норман, — угрюмо произнес молчавший доселе Гравер, — это я убил Уго Стерна. Пырнул его в бок. Я один. Ни она, ни вы тут ни при чем. Я один и отвечу ежели надо будет.

Констанс быстро закивала головой, точно Гравер испрашивал ее согласия и глянула на него с благодарностью, а на старика Нормана — с надеждой.

— Знаешь, мальчик мой, — вздохнул в ответ старик Норман, — я в жизни натворил много глупостей, особенно в твои годы. Однако всякий раз возле меня находился, благодаренье Богу, человек, который не позволял мне довести дурость до конца. Слушай меня и не рыпайся, ибо сейчас для тебя я есмь альфа и омега… Однако мы время ведем впустую. Зови Присциллу, пусть поищет куль, да попросторней. После запряжешь двуколку. А мы покудова с мадам Стерн сделаем остальное. Берите ведро и тряпку, мадам! Вы ведь не всю жизнь были родовитой леди, не так ли?!

К рассвету следующего дня бренная плоть Уго Стерна, завернутая в грубую рогожу, упокоилась в заброшенной штольне неподалеку от города.

Гравер и старик Норман довезли Констанс Стерн до дома. Она спрыгнула с двуколки и быстро зашагала к массивным литым воротам. Гравер вдруг вскочил, ринулся было за нею, но старик Норман с неожиданной силой ухватил его за ворот, как щенка, и воротил на место. «Сидеть на месте, сукин сын!» — прошипел он ему в ухо.

— Госпожа Стерн! У вас подол испачкан глиной! Застирайте сами, не доверяйтесь горничной.

Констанс кивнула, не оборачиваясь, отворила ворота ключом и скрылась в темноте.

Дома старик Норман дал ему выпить душного карибского рома. Кажется, только тогда с Гравера слетел наконец молчаливый столбняк.

— И что же теперь делать? — спросил он, переведя дух и глянув с надеждой на старика Нормана.

— Что делать? Думаю, тебе придется уехать из города. И чем скорее, тем лучше. Завтра с утра пораньше соберешь вещи да и уедешь.

— Уехать? — Гравер глянул на него совершенно потрясенный, ибо уже не мыслил жизни без этого дома. — Но ведь… Но ведь Констанс…

— А что Констанс? Констанс будет молчать, пока ее покойного супруга не хватится его родня. А когда она его хватится, то вдовушку как пить дать припрут к стенке. А когда ее припрут к стенке… Ты ведь уже понял, что выгораживать тебя она точно не станет?

— Понял, — Гравер мрачно кивнул. — Вот и вы хотите от меня избавиться поскорее.

— Дурак, — равнодушно ответил старик Норман. — Право же, дурак. Положи себе сроку один год. Через год (если сможешь и пожелаешь) — возвращайся.

— Скажите, а правда, — Гравер еще глотнул жгучего рома, сморщился и затряс головой, — правда ли, что Уго Стерн… ну… продал душу дьяволу?

— Душу дьяволу? И как ты себе это представляешь?

— Я? Да… Никак не представляю.

— Вот и я не представляю. И никто не представит. Потому как дьявола, по моему скромному разумению, и в природе нету. Дьявол, опять же по моему скромному разумению, — это тень отбрасываемая Богом. Господь создал мир единственно таким, каким он мог быть. Мир без Зла существовать не может. Это как трение — оно вроде мешает движению, а без него движение немыслимо. А поскольку святошам не понять, что Господь, создав мир, создал также и зло, они и выдумали какого-то там Дьявола… Однако мы отвлеклись. Итак, ты уйдешь утром. Лучше, затемно. Я приготовлю все, что тебе необходимо. Ну и твое жалованье за столько лет. Тебе хватит на год за глаза. И еще вот это…

Старик Норман насупился и вынул из за пазухи медальон. Тот самый медальон Констанс. «Милой дочурке в день ангела».

— Но… Откуда он у вас?! — спросил ошарашенный Гравер.

— Откуда. Она сама дала мне, вот откуда. Сказала: пусть будет ему память обо мне. Ну тебе, то есть. Да! Только мой тебе совет — избавься от него, поскорее. Госпожа Констанс не сентиментальна и уж точно не из тех, кто легко расстаются с золотыми бирюльками. А штучка-то дорогая, думаю, больше десяти унций с цепочкой. Как пить дать, что-то задумала. Так что продай ты его от греха подальше, да только не здесь, ясно дело. И вообще, если надумаешь работать, не иди гравером. Потому как ежели тебя станут искать, то будут искать, то будут искать именно… Э, братец, да ты спишь совсем. Так и спи. Каппу я сам выведу и накормлю…

Художник

Эти странные строки Гравер высек на надгробном камне безвестного художника из города Сарагоса Бенигно Дельгадо.

Жизнь после бегства из города поначалу не складывалась. Деньги незаметно сгинули, потому как он решительно не умел с ними обращаться. Не было случая научиться. Медальон Констанс он так, однако, не продал.