Ниссо

- Ты молчишь? Вижу я - след греховного облака еще на твоей душе! Ничего, я скажу сам. Разве твоя жена Саух-Богор - не богатство твое? Скажи, Исоф, где твоя жена?

- Не знаю, достойный! - помрачнел Исоф. - Я верен Установленному, и жена моя тоже верна. Но сегодня ночью она убежала в горы. Когда воины истины пришли и было темно, не знала она, кто пришел, испугалась, убежала...

Халифа очень тихо спросил риссалядара:

- Разве кто-нибудь убежал?

- Врут они, достойный! - скрыв злобу зевком, так же тихо ответил риссалядар; ему не хотелось признаться, что "воины истины" отказались взбираться за беглецами по склону осыпи.

- Хорошо! - объявил халифа. - С тобой, Исоф, мы еще поговорим после... Я вижу - другие молчат, я знаю, когда радость приходит, комок в горле бывает от радости, сразу трудно найти слова... Сегодня вечером вы, верные, начнете носить свои приношения сюда... Да благословит вас покровитель! С вами хочет поговорить почтенный купец Мирзо-Хур.

Все было понятно и так. И ущельцы продолжали молчать, когда, водя по бумаге пальцем, Мирзо-Хур занялся перечислением всех накопленных сиатангцами долгов: называя ущельцев по именам, он долго читал длинный список, в котором были отмечены каждая горсть тутовых ягод, щепотки сухих растительных красок, иголка, каждая мелочь... И чем дальше читал он, тем безразличней становились лица ущельцев: чтоб отдать халифа и купцу все, что они требовали, факиру не хватило бы труда целой жизни...

Но когда после купца, встав во весь рост, заговорил судья Науруз-бек и объявил, что, по закону верных, должники и растратчики своего имущества должны продать дочерей и жен, - глухой ропот поднялся в толпе ущельцев "Нет такого закона!" - закричали они. - Давно уже нет!"

Женский вопль: "Воры! Грабители!" - прозвучал пронзительно и дерзко. Выбежав на середину двора, Рыбья Кость подскочила к купцу и, разрывая на своей груди рубаху, в ярости прокричала:

- Продавай меня! Бей меня! Убивай меня! Где мой Карашир? Где Ниссо? Где Мариам? Смерть вам и проклятье на вас, черные псы!

И Рыбья Кость вцепилась в черную бороду купца. Риссалядар поднял руку, и несколько басмачей кинулись к Рыбьей Кости. Она увертывалась, но не отпускала бороды Мирзо-Хура. Басмачи оторвали Рыбью Кость от купца, но она, отбиваясь, плевала им в лица. Ее наотмашь хлестнули по плечам плетью. Она упала. Выворачивая ей руки, орава басмачей потащила ее через двор. Толпа ущельцев ринулась вслед, но, увидев стволы поднятых винтовок, смешалась, отхлынула, медленно отступив, застыла у крепостной стены.

- Отойдите! - в наступившей тишине произнес Азиз-хон, и басмачи, неохотно опустив винтовки, отошли на прежнее место.

- Вот падаль! - сдавленным голосом сказал Науруз-бек, указывая на брошенную к подножью башни и уже связанную Рыбью Кость. - Вот зараза мерзости! Кто не знает ее, кто не знает преступного мужа ее, Карашира? Таких, как она, мы будем судить, да не осквернится ваш взор, достойные, Науруз-бек поклонился свите Азиз-хона, - созерцанием неверной! Время начинать суд!

Азиз-хон сделал короткий жест. Науруз-бек поспешил к нему и, склонившись, выслушал тихие приказания. Азиз-хон кивнул риссалядару, и тот вывел два десятка "воинов истины". Они окружили толпу сиатангцев, взяли ружья на изготовку.

Науруз-бек вернулся на середину двора. Сел рядом с халифа. Мирзо-Хур, потирая сильно потрепанную бороду, прошел по двору, со вздохом опустился за спиною Бобо-Калона.

Дверь башни раскрылась, басмачи вывели Мариам и Ниссо. Руки их были связаны за спиной. Два басмача держали Ниссо за локти, третий шел сзади, касаясь ее спины лезвием кривой сабли. Так же вели и Мариам. Бледные, в изорванных платьях, девушки жмурились от яркого света. Мариам с трудом передвигала ноги. Ниссо шла, вскинув голову, ступая по земле с такой удивительной легкостью, будто не затекшие ноги, а одна лишь воля несла ее вперед. Маленький значок с портретом Ленина блестел на ее груди.

Тишина в крепостной площади стала полной. Басмачи провели девушек к ковру, лежавшему посередине двора, и повернули их лицом к Азиз-хону. Тот кивнул головой, и Науруз-бек велел развязать Ниссо руки. Колени Мариам подгибались, но один из басмачей, приставив к ее горлу конец сабли, вынудил Мариам выпрямиться.

- Благословен покровитель! - молитвенно прижав ладони к груди, затянул Науруз-бек. - Благословен покровитель! Благословенна милость его, карающая неверных для спасения верных! Вот перед вами две женщины, начнем об одной из них разговор. Вот она, смотрите на нее все: человеческое имя у нее - Мариам, дочь Даулета, мы не знаем его, но будет проклят час, когда презренная тварь зачала от него это отродье дьявола! Зачем она пришла к нам? Кто она? Не хватит дня, чтобы перечислить ее преступления и грехи. Бесстыдная, она пришла к нам в мужских штанах! Все видели это! В день после прихода сюда, вместе с ненавистными Шо-Пиром и Бахтиором, она грабила здесь! Научившись сама писать на языке неверных, она смущала жен и дочерей факиров, учила их богопротивной грамоте! Она кричала всем, что она комсомол. Мы не знали прежде такого слова, теперь знаем его! Не хочу перечислять всех мерзостей, которые делала стоящая перед вами! Скажу одно: ночью она совершила неслыханное в Высоких Горах преступление! Убила одного из достойных воинов истины, да будет священна память его! Выстрелом из маленького ружья убила защитника веры, нашего воина Лютфулло! Он лежит там, за крепостью, мертвый, на похоронных носилках. Завтра воины истины в горести и печали понесут его в Яхбар, чтоб похоронить на родной земле, как святого! Душа Лютфулло - в раю! Смотрит на нас, ждет справедливости и отмщения. Это отродье дьявола хотело убить и другого воина истины. Покровитель отвел нечистую пулю от его сердца. Только руку пробила пуля ему. Иди сюда, Якуб! Покажи свою рану!

Науруз-бек умолк и торжественно простер руку к сидящим перед башней басмачам. Один из них встал. Все увидели его обмотанную окровавленной тряпкой руку. Мариам чуть покачивалась, напрягая силы, чтобы не опустить подбородок, подпертый острием басмаческой сабли. Если б она попыталась сказать хоть одно слово, острие впилось бы ей в горло.

Ниссо видела перед собой только вздувшиеся синеватые рубцы на шее Мариам. Бледное лицо Ниссо казалось спокойным.

- Сюда, Якуб! Подойди сюда! - крикнул Науруз-бек.

Нагнув голову, плотный и коренастый басмач медленно подошел к Мариам, остановился, тупо смотря на нее.

- Возьми, Якуб, нож! - ласково произнес Науруз-бек. - Смерть придет к ней не от твоей руки, но по праву твой удар будет первым! Смотрите, верные! - продолжал Науруз-бек. - Пусть видит каждый великую справедливость милостивого покровителя, смертью карающего нарушителей Установленного... Этой женщине - смерть, смерть, смерть! Славьте волю покровителя, верные, радуйтесь! Нет чище святыни, чем гнев его, уничтожающий ядовитые зерна неверия! Вынь глаза ей, Якуб!

Толпа сиатангцев ахнула. Басмачи подхватили отшатнувшуюся Мариам. Ее пронзительный, душераздирающий крик замолк под ладонью басмача, сдавившего ей рот. Другие басмачи сжали руки и плечи метнувшейся к Мариам Ниссо.

Якуб спокойно и деловито проткнул ножом оба глаза Мариам. Кровь, заливая ее лицо и пальцы зажавшего ей рот басмача, брызнула и полилась на землю. Два резких выстрела остановили рванувшихся было вперед ущельцев. Истерические вопли женщин пронеслись над толпой, над крепостью, над всей сиатангской долиной. А басмачи, забрызганные кровью, уже волокли девушку к башне. Подтащив свою жертву к болтавшейся веревке, накинула на шею Мариам петлю...

Науруз-бек, оставшийся посреди двора, махнул рукой. Два басмача засуетились на верхней площадке башни, потянули веревку.

Мариам взвилась над землей, медленно кружась и раскачиваясь. И когда безжизненное тело Мариам, вытянувшись, затихло, а веревка перестала раскачиваться, вновь наступила беспредельная тишина. По окаменевшим лицам ущельцев струился пот, ни один из них не мог перевести дыхания. Ниссо, лежавшая теперь ничком на ковре, дрожала мелкой дрожью...