Страница 22 из 28
- Ладно. Выкладываете все, что знаете об этом потаскуне. Я хочу услышать правду. - Да Вы и так все уже знаете. Что тут добавить? - Когда он начал с ней встречаться? - Этого я не знаю. Возил его в особнячок как на работу с первой же недели своей новой службы. - Еще девки у него были? - Вроде, нет. - Этот милицейский блядун портил всех телок в местах службы. Потом... Мне надо выговорится. Потом ты забудешь все, что сегодня услышал. Но кому еще я могу сказать? Только тебе, потому, что знаю, чувствую, в душе ненавидишь его побольше моего. Я - оскорбленная женщина, тебя - он унизил, оскорбил как мужчину. Возможно, что именно ты его и пришиб. Но... сделал и сделал, это не мое дело. В любом случае только благодарна. Ты мужик, вот и отомстил. Все правильно. Женщина резко поднялась. Её повело в сторону и я понял, насколько она пьяна. Моя собеседница потянулась к шкафчику бара, вытянула за горлышко бутылку, два бокала, налила не жалея. - Выпьем, бывший майор, за прямую дорогу в ад моего бывшего муженька. Выпили. Она взглянула на меня, обошла стол, села на край нависнув над моим креслом. - Зачем я с тобой говорю, пью с тобой. Зачем? Затем, мой друг, что больше не с кем. С этими... - Она презрительно дернула подборотком в сторону дверей... - Они холуи и доносчики. ... С ментами?... Хрен им. С папочкой? ... Он же деловой партнер. Как же, как же, родную доченьку свел с желательным, очень нужным человечком, только, что в постельку не уложил. У одного связи, какяникакая властишка, другой денежку имел. Свою и бандитскую. Эх, многого ты не знаешь, да и знать тебе незачем.... - Она снова наполнила наши бокалы жидким янтарем старого коньяка. - Вот и деток ему родила... - Заплакала. Горько, подетски, взахлеб. Поверь, майор! Такая идиотка, ни с кем до свадьбы... ни после свадьбы..., а он подлец резвился. Спал с этой грязной блядью, а потом лез ко мне! - Ну, не грязная она... Да и не блядь. Нормальная женщина. Ей босс намекнул только, куда ей было деться? Пришлось уступить. - Блядь, грязная блядь, сука подколодная! Ненавижу! Убей ее, майор! Я хорошо заплачу... - Прекратите. Никого я не убивал и убивать не собираюсь. Ни просто так, ни за деньги. - Поднялся, показывая, что разговор окончен. Собрался распрощаться и уходить. - Ты хочешь уйти? Оставить меня одну? А вдруг и меня захотят убить? - Ну не одна же вы дома? - Представь себе, одна! Детей отправила к старикам. В доме только горничная. Оставайся со мной. На всю ночь. Будешь меня... охранять. - Она пьяно рассмеялась, рассеивая тяжелые пахучие слезы коньяка по полированной поверхности стола, на моей куртке, проливая себе на грудь. - Боишься? ... Может меня боишься? Так я же твоя хозяйка. Могу и заставить, приказать, ... припугнуть... Муженек рассказывал, аж заходился от счастья, как ты ему кинулся ноги обцеловывать. Может на мне испытаешь? Мои-то получше будут. Она уперлась носком одной тенисной туфли в задник другой, скинула и ткнула пальцы с педикюром мне в лицо. Это было слишком. Встал и отвесил пощечину. Хотя получал полновесно, правильно, за свое унижение, но не этой богатой истеричке учить морали. Тоже мне, вселенская трагедия, муж рога наставил, гордые какие. Получив пощечину, женщина вскинула на меня полные слез глаза, прижала ладонь к щеке и начала тихонько подвывая медленно раскачиваться. - Извини майор, прошу тебя, извини. Я только хотела показать, что и я такой же несчастный человек, как и ты, что мне страшно, мне плохо, хочется тепла, а никого нет, пусто. Прости меня дуру. - Это ты прости. - Мне стало жалко эту несчастную, обманутую, преданную всеми женщину. Пусть завтра она отдалится от меня, заживет своей жизнью в которой мне нет и не может быть места, но сегодня, сейчас, здесь, она просто несчастный беззащитный человечек. Обнял, прижал к себе, стал гладить по голове, по волосам, по спине словно маленькую девочку, шептать на ухо слова утешения, что завтра все образуется, все станет хорошо, наступит новая, гораздо лучшая жизнь. - Я хочу тебя. - Женщина успокоилась, посмотрела мне прямо в глаза. - Он изменял мне, а я, я изменю ему в день смерти, в его доме, с его убийцей. Да, да, и не разубеждай. Больше никто этого не узнает. Ни-ког-да. Я клянусь. Мне даже не надо подтверждения. Это чувство, ощущение, это во мне. Не расстегивая, через голову стянула рубашку, скинула брюки, рывком сбросила майку. - Иди ко мне. Да, быстрей же, черт тебя подери! Женские руки сорвали куртку. Полетела в угол кобура со сбруей, рубашка. Я подхватил ее на руки и оглянулся в поисках дивана, кушетки... - К черту! Возьми меня здесь, на полу, в кабинете. Она отдавалась неистово, стараясь завладеть мной целиком, изгибалась, извивалась словно ящерица. Потом настало успокоение. Мы лежали на ковре в кабинете покойного, курили и женщина, тесно прижавшись всем своим гладким, атласным телом, легонько гладила меня, нежно проводя длинными пальцами по груди, лицу, по шрамам и царапинам, опускала руку ниже, проводила ладонью по бедрам. - Ты не поверишь, но с ним в постели я всегда оставалась скована. Он всегда хотел от меня большего, а я не соглашалась. Ласкать потасканное, старое, чужое тело было даже не противно, просто безразлично. Никогда ничего не испытывала, да и не старалась. Сегодня это пришло впервые. Спасибо.
Она встала и не одеваясь прошла в глубь дома. Немного погодя вернулась с двумя чашечками кофе. - Извини, но у нас только одна ночь. Надо много успеть. Заснуть мне в ту ночь не пришлось. Женщина выпила меня всего, до дна. Вобрала в себя все, что я смог дать ей. Все жизненые соки и силы. Когда за окнами посерело. Она встала с пола, потянулась и как-то по кошачьи, удовлетворенно зевнула. - Ну вот и все. Прощай, наперсник. Забудем сказанное, но будем помнить сотворенное. Пока я возился с расбросанными по полу предметами туалета, она быстро натянула рубашку и джинсы, не утруждаясь поисками более мелких деталей одежды. Уселась в кресло. Закурила. И наблюдая за моим неловким сбором и облачением, вполне по деловому, как будто и не было бессоной ночи продолжила разговор. - Думаю, тебе не стоит больше работать на фирме. Отношение других стоило терпеть пока... скажем, пока был жив хозяин. Думаю... Уверена, претензий, а тем более судебных дел против тебя заводить не станут. Сами не начнут, не так воспитаны, да и дележом теплого местечка решат заняться. Но это мы еще посмотрим. Думаю взять дело в свои руки. Вроде, можно попробывать тебя при себе оставаить, да это уже слишком... Перебор... Во-первых, подозрительно, а вовторых, ты и сам не захочешь... Ведь не захочешь? В ответ на ее вопрос, только отрицательно покачал в ответ головой. Застегнул ремень кобуры. Натянул куртку. - Правильно. Ни к чему это... Дальше... Следователи дело завалят. Мы имеем типичный, стопроцентный висяк. Может менты и захотели бы на тебя все повесить, да я не позволю. Пусть копают под конкурентов, это еще та публика. Лучше их подергают, понервируют. Время работает на меня. Для приличия, я еще подержу тебя на службе пару недель. Будешь приходить, отмечаться и сваливать домой. Через две недели - рассчет. Не волнуйся. Получишь все причитающееся за Чечню, командировочные, отпускные. И... до свидания. Нет! Скорее, прощай. О планах не спрашиваю. Неинтересно. Пристроишься где-нибудь, не пропадешь. Я пожал протянутую мне тонкую руку. А потом, неожиданно для себя и для женщины, опустился на одно колено, осторожно повернул слабо сопротивляющуюся кисть ладошкой вверх и нежно поцеловал эту беззащитную, мягкую, теплую лодочку. Вторая рука легко опустилась на мой затылок. - Прощай, дорогой. При других обстоятельствах, я возможно оставила тебя рядом ... если не навсегда, то на какое-то время. ... Во всяком случае могла попробывать... Но теперь времена звериных жестких примитивных страстей, нет места любви, нет - для нежности. Нам двоим, вместе, просто не выжить, только поодиночке, зажав чувства в кулачке. - Она показала как. Потянула меня с пола, одновременно разворачивая лицом к выходу. Подтолкнула легонько в спину. Подчинился и вышел не оглянувшись. Чтобы больше никогда не увидеть. Все прошло так как и предполагала новая хозяйка. Служащая на фирме братия мгновенно почувствовала ее крутой, властный, характер, тяжелую, скорую на расправу руку. Попытки самодеятельности, равно как и явного подхалимажа пресекались в самом зародыше. Неугодные увольнялись. На смену старым кадрам приходили новые люди. Естественно, большая часть перестановок касалась руководства. Меня, единственного из сотрудников, не волновало происходящее. Приходил, отмечался и немедленно покидал опостылевший гараж. Бродил по улицам, сидел на скамейках в парках и скверах. Отдыхал. Вновь и вновь возвращался к пережитому. Анализировал. Сомнений и угрызений совести не испытывал. На кладбище, на поминки по Полу зван естественно не был. Да и сам бы не пошел. Следователь, ведущий дело о взрыве, пару раз вызывал для дачи показаний. Вздыхал, говоря о тупике, о полном отсуствии свидетельств, улик. Я разводил руками, сочувствовал, но ничего не добавлял к первым показаниям. О моих взаимоотношениях с погибшим руководителем фирмы следователь не знал, а посвященные не торопились просвещать его. Да это ровным счетом ничего бы и не изменило. Алиби у меня было четкое. Когда я сказал об увольнении и отъезде на родину, следователь не стал удерживать, только предупредил о необходимости явки в случае суда, или если по ходу расследования обнаружатся новые факты. Впрочем, добавил он, и то и другое маловероятно. Получив полный рассчет, собрал скудный свой багаж и вновь улетел в Харьков.