Страница 78 из 190
Анемподист Вонифатьич глазами отдал какое-то приказание Палашке. Склонившийся над карточкой Митя не заметил его безмолвных распоряжений. Терька же не отрываясь следил из-за окна за лицом Анемподиста. Палашка вышла на кухню, из кухни за дверь дома. Через минуту следом за Палашкой бесшумно выскользнула и Аксинья.
Терька спустился с завалинки и, крадучись вдоль забора, пошел за ними. Он сам еще не знал, зачем идет. Но что-то толкало его вперед. Мальчик продолжал идти, озираясь на раскрытые ворота Вонифатьичева двора, и вдруг замер. Ухо его уловило вначале скрип ворот у скотного пригона, а потом торопливый говор: «Чернуху, Пестряну, Беляну, Криворожку, Бусенку, Пузана, Рыжку, Чалку, Воронка, Белоножку, Мухортуху… Оставь только старую Белогубку — Виринейкину приданницу, годовушонок, нетелей…»
Голос Симки перешел в шепот, и Терька ничего не мог больше разобрать. Потом он услышал, как поспешно побежала одна из рыжманок к дому, а другая скрипнула запертыми воротами скотного двора.
Терька быстро решил, что ему делать дальше.
Переписав семью Сизова, Митя приступил к учету скота.
— Чего уж там, ангельчик, сам увидишь, — по-прежнему хором отвечали Вонифатьичевы дочки. Только теперь в голосах их уже явственно слышались нотки едва сдерживаемых слез.
— Симка! Симка! — уставился на запыхавшуюся старшую дочь и, словно не видя ее, загнусавил Вонифатьич. — Она уж тебе все покажет. Сам увидишь, какой я хозяин.
— Чего уж там, ангельчик, сам увидишь, — подтвердили слова Вонифатьича Фотевна и дочки.
Аксинья выступила вперед:
— Видимость одна — хозяйство наше. Свежему человеку кажется, будто бог знает что, а на самом деле — какие мы хозяева?
— Крупного рогатого скота выше трех лет сколько? — задал вопрос Митя и, сдвинув брови, взглянул на Аксинью, приготовившись записывать.
— Дойных, что ли? Темные мы, — уклонилась от прямого ответа Аксинья. Она поджала губы, подняла белесые глаза без ресниц к потолку: — Две дойные коровеночки… Одна-то будто добренька, а одна тень тенью — от старости, десятым теленком переходила.
Озадаченный Митя поставил в графу двойку.
Анемподист Вонифатьич внимательно наблюдал за движением его руки.
— Подтельничков, пиши, шесть, нетелишек пять, годовушонок шесть…
— Сколько, говорите, телят-годовичков?
Аксинья поняла оплошность, но вывернулась:
— Медведь двух осенью у нас дойных задрал, двух на убоинку забили. На виду наше хозяйство. На виду…
— Чего уж там, ангельчик, сам видишь, — пропели остальные.
— Он, может, не верит, — вмешалась Фотевна, глядя на Митю.
— Во двор пойдем, осмотрим, — предложила Аксинья.
Вонифатьич, а за ним Фотевна и все дочки подняли глаза к иконам.
— Да убей… убей бог на этом самом месте, ежели мы хоть хвостишко утаили от тебя!
— Идемте на двор — необходимо в натуре…
Удивленный малым, против других козлушан, количеством скота у Сизева, Митя поспешно поднялся с лавки. Он решил проверить полученные сведения. Все гурьбой вышли за ним в крытый двор.
Аксинья подобрала сарафан и, широко шагая, повела Митю. На унавоженном скотном дворе лежала облезлая, с бельмом на глазу, старая корова. Вторая неистово ломилась в запертые задние ворота, выходящие на выгон.
Аксинья открыла боковые ворота в пригон к нетелям и подросткам. Митя пересчитал молодняк и сверил со сведениями. Сведения оказались верными.
Он уже повернулся было и пошел к двору, где стояли лошади, но услышал громкие голоса Зотика, Терьки, Вавилки, Амоски и остановился.
Аксинья насторожилась и изменилась в лице.
— Да их не бес ли вывернул! — не сдержалась вековуха.
Первыми двинулись по направлению криков дочки Сизева. Митя побежал следом за ними. На дворе остались только Анемподист Вонифатьич, Фотевна и Аксинья.
Митя выскочил из двора на поляну.
На поляне метались от криков и ребячьих ударов испуганные коровы и лошади. Палашка с длинной палкой гонялась то за ребятами, то за разбегающимися в разные стороны животными. Увидев подкрепление, Палашка оставила скот и устремилась с палкой за Терькой.
Но при появлении Мити воинственный пыл ее остыл.
— Угнали, а мы доглядели, — преодолевая робость перед рыжманками и подойдя к Мите, сказал Амоска. — Ты-то сидишь и ничего не видишь, а нам сквозь окошко все Анемподистово плутовство как на ладони видно. Он вот этак глазами зирк на Симку.
Амоска представил Мите, как «зиркал» глазами Анемподист Вонифатьич.
— Гоните во двор! — твердо приказал Митя.
Рыжманки завернули разбредавшийся скот и погнали к дому.
Зотик, Терька и Вавилка все еще боялись девок и стояли на противоположной стороне поляны.
На дворе навстречу Мите торопливой походкой бежал Анемподист Вонифатьич. Он отвел его в сторону и, взяв за рукав, зашептал:
— Голубчик! Милый ты мой голубчик, ангельчик небесный! По дурости это, по темноте нашей, — он всхлипнул, закрыв глаза ладонью. — По темноте, убей бог, по темноте…
Девки уже загнали скот во двор, а Анемподист все еще держал Митю за рукав и всхлипывал. Потом, мгновенно изменив голос, вновь приблизил бороду к уху Мити:
— Не пиши ты, ангельчик, не пиши… Ну чего тебе стоит, а я уж тебя не оставлю, отблагодарю…
Митя, бледный, вырвался из рук старика, перелез через изгородь скотного двора и трясущимися пальцами стал записывать на учетную карточку пересчитанных коров и лошадей.
На дворе не было уже ни Фотевны, ни дочек, но Митя чувствовал их присутствие где-то рядом. Анемподист Вонифатьич оглянулся вокруг и закрыл ворота.
— С глазу на глаз! Пикнешь — как щененка! — сказал Анемподист, и пальцы, протянутые к Мите, судорожно скрючились. — Слышишь? За-а-душ-шу, ка-ак ще-е-нен-ка!
Столбняк сковал Митю, точно над головой его был занесен нож. Митя порывался бежать, но ноги не слушались, и он стоял неподвижно, беспомощно озираясь по сторонам. Блуждающий взгляд Мити, его бледное лицо и весь он, готовый упасть, испугали Анемподиста.
Старик схватил Митю за плечо, сморщил лицо в улыбку и быстро заговорил:
— Ангельчик, я шутя, я ведь шутя. Да что ты, господь с тобой! Да что мы, саддукеи аль фарисеи какие?
Митя вобрал голову в плечи и пошел. Следом за ним — Сизев. Митя прибавил шагу. В темноте двора ему казалось, что сейчас сзади или сбоку Анемподист схватит его цепкими, как когти зверя, пальцами и задушит. Он с трудом удерживался, чтобы не побежать.
— Дак смотри же делай, как лучше, тебе видней. А с глазу на глаз и царю можно было сказать: все равно отопрусь… Но тогда уж… — В голосе Анемподиста вновь зазвучали угрожающие нотки.
Митю давил этот огромный, казалось — бесконечный, наглухо крытый двор; высокие рубленые заборы из пихтового кругляка походили на стены тюрьмы. А ворота все еще были далеко. Усилием воли он заставил себя идти прежним, размеренным шагом. Но когда переступил подворотню и вышел на улицу, силы оставили его.
Митя сел на бревна и привалился к забору.
Подбежавшие ребята наперебой что-то рассказывали ему, а он смотрел на них и ничего не слышал, не понимал.
Потом всей гурьбой пошли по знакомой улице.
— Я, брат, уж знаю их ухватки, — сверкал глазами Терька.
— Нет, врешь, не за ту тянешь — оборвешь! — кричал, забегая вперед Мити, Амоска. Он не переставал говорить, обращаясь все время к Мите: — Я это смотрю, а он вот эдак зирк глазами… — И Амоска вновь забегал вперед.
Потом портфель Мити очутился в руках Амоски, и он важно шагал по улице, прижимая портфель локтем, как это делал Митя.
Глава XX
Ночью, когда дед Наум и Феклиста уже уснули, Митя толкнул под бок Зотика, Зотик — Терьку, Терька — Вавилку. Ребята беззвучно соскользнули с полатей и вышли на двор.
На небе, затянутом тучами, не пробивалось ни одной звезды. Из-под крыльца выскочил Бойка и испугал Терьку.
Митя шепотом спросил Зотика:
— Захватил?
Зотик, пригнувшись к самому уху Мити, шепнул что-то.