Три поколения

— Описатель, Вера Алексайн, описатель! — засуетилась сухопарая немка.

Сконфуженный Васька Лихарь стал вытаскивать из машины тяжелые чемоданы.

Андрей мельком взглянул на девушку и только тут заметил на ней кричаще-зеленый, нелепый джемпер.

Взяв у шофера оба чемодана, он понес их по крутым ступеням в пустую обшарпанную контору.

Девушка проводила его глазами, потом пружинисто-легко перепрыгнула изгородь и пошла к раскрытым дверям мастерской. И не только медно-красный загар лица, но и что-то быстрое, легкое в каждом движении ее ног и рук — все говорило о том, что выросла она на вольной волюшке степей и гор.

— Вера! — окликнул ее Васька.

— Кому Вера, а тебе Вера Александровна. Ну что? — В ее голосе Васька почувствовал скрытую неприязнь к себе.

Озорно взглянув на Веру — ее широкие плечи, тонкую талию, серые, с легкой синевой и от этого казавшиеся особенно светлыми на загорелом лице глаза, — он не торопился с ответом.

— Ну что? — уже не скрывая раздражения, повторила девушка.

— А он с чудасинкой, наш новый-то главный! Такую царь-девицу, в эдаком новеньком зеленом джемпере в упор не увидел… Одним словом, ноль внимания… Смотрю я, а он глазами мимо вас, Вера Александровна… — Васька оскалил зубы.

— Только за этим и остановил? — строго спросила она шофера.

— А то зачем же еще! Чую, прищемил он вас, многоуважаемая Вера Александровна… Это вам не наш брат филька.

Вера не нашлась что сказать злоязыкому Ваське, повернулась и пошла летящей своей походкой.

Глава III

— Сегодня супот, — сказала Матильда, когда стелила агроному постель в конторе на письменном столе.

Андрей лег на жесткую подстилку.

В пути он утратил представление о времени. И то, что еще и завтра, в воскресенье, придется томиться ожиданием, расстроило его.

— Ну, завтра видно будет, — вслух сказал Андрей и с удовольствием потянулся: в «газике» по выбоинам грунтовки его порядком растрясло.

Но лишь только смежил он веки, как перед ним встала Неточка. Притеняя глаза своими удивительными ресницами, она щурилась, точно силилась заглянуть к нему в душу. Припухшие, красные ее губы что-то шептали, но что — он не мог разобрать, хотя и напрягал слух. Ему начинало казаться, что он чувствует даже тонкий запах ее волос.

— Дьявольщина!

Андрей сел. Чтобы отвлечься, стал смотреть во тьму за окном.

— Хоть бы заснуть поскорее! — Его раздражало, что даже здесь, на новом месте, он не может освободиться от мыслей о ней. — Должно быть, и сам ты так же пуст и безволен! — не боясь быть подслушанным, громко сказал Андрей.

«Это все от вынужденного безделья», — думал он, мечтая о работе как о средстве избавиться от неотвязных воспоминаний о Неточке.

«Сегодня со мной ехала какая-то девушка в ядовито-зеленом джемпере. Кто она такая?» Андрей убедился, что, хотя видел ее всего лишь несколько часов тому назад, не запомнил ничего, кроме дикого цвета бумажного джемпера.

Тут он спохватился, что не написал домой ни одного письма и даже не вспомнил о родителях. А если и поговорил в Барнауле с дедом об отце с матерью, то только потому, что о них спрашивал Гордей Мироныч.

«Вот она какая бывает, любовь-то! Но дудки, завтра же возьмусь за работу».

Андрей прислушался к тишине и только сейчас обнаружил, что доносившийся ранее из ремонтной мастерской шум работавшего движка давно прекратился.

«Не особенно же старательно трудятся здешние механизаторы по субботам!»

Стал думать, с чего начнет в понедельник. «Перво-наперво попрошу карту колхозных земель. Потом — полей севооборота, потом для составления рабочих планов поеду знакомиться с почвами и границами в натуре. На всякий случай — ружьецо прихвачу. Тут, конечно, дичи до черта…»

Заснул Андрей так крепко, что проснулся, только когда к нему заглянула смешная Матильда.

— Доброе утро, товарищ главный агроном! А я к вам с чашечкой свежего кофе.

Она сказала это, по обыкновению уродуя слова, и Андрей не сразу понял.

— Доброе утро, Матильда! — Он рассмотрел, что глаза у немки ясные и добрые. — Доброе, доброе утро, Матильда, — с удовольствием повторил он и, лишь только уборщица вышла, стал одеваться.

Кофе был необыкновенно вкусен, а утро такое ясное и прохладное, что отдохнувший за ночь Андрей повеселел.

Он вышел на крыльцо и осмотрелся.

На юге и юго-востоке полукольцом громоздились заросшие густым лесом и частью голые «мягкие» горы. На севере и северо-западе раскинулась широкая долина с горбатыми увалами, по которой он проехал вчера. На горизонте долина переходила в степь. С юга на север все это необычайное сплетение степей, долин и гор пересекала поблескивающая на солнце порожистая река.

В километре от МТС, вдоль реки, в одну-две улицы растянулось большое, старой стройки село Предгорное, полное утреннего гомона птиц, рева выгоняемого на пастбища скота, разноголосого лая собак — всей той обычной мирной деревенской прелести, к которой так тянулась душа Андрея.

— Вот… вот где тебе, дорогой друг, придется сражаться на урожай! — сказал он, жадно вдыхая бодрящий воздух утра.

Свою профессию Андрей считал самой важной, самой интересной из всех, какие только существуют на свете.

«Смотри! Любуйся на просторище! Это тебе не канцелярия!»

Сияющими глазами агроном смотрел на село и на поля, как-то по-новому открывшиеся ему сегодня. Он не мог бы связно выразить своих ощущений сейчас, но в них была и радость молодого, полного кипучих сил человека, начинающего самостоятельную жизнь, к которой он давно готовил себя, и робость: «А вдруг не справлюсь? В книгах — одно, в жизни — другое», — и жажда поскорее начать работу, и гордость за богатство и красоту родной земли.

Не спеша Андрей пошел в поля, на доносившийся из-за увала рокот мотора.

Поля начинались почти сразу же за МТС. Они были уже убраны. По чахлому жнивнику, по пересохшей, растрескавшейся и побуревшей от солнца земле молодой агроном определил, что небывалая в этих краях трехлетняя засуха испепелила и землю и надежды механизаторов и колхозников. Редкая на солнцепечных буграх низенькая пшеничка с крошечными, как запятые, колосками кое-где была брошена: не оправдывался расход горючего на уборку. «Вряд ли вернули и семена», — подумал Андрей.

Начинался длинный изволок. Андрей невольно стал прикидывать, как расставить зимой на этом увале щиты для снегозадержания, а потом посеять кулисные полосы подсолнечника, чтобы удержать каждую горсть снега, выдуваемого северными ветрами.

Книги по агрономии, которые он так старательно изучал в свое время, лежали в чемодане. Там же были программные «Луговодство», «Почвоведение», «Животноводство».

«Ведь это же Алтай-батюшка, и пшеницы здесь должны стоять стеной», — думал Андрей, все убыстряя и убыстряя шаг.

В это раннее прохладное утро Андрею все казалось простым и легким. Может быть, потому, что он хорошо отдохнул и родная природа отодвинула от него образ Неточки?

— Главное, дорогой друг, научиться управлять временем. Все даст нам Родина, но не даст, никогда не вернет лишь одного — впустую потраченного времени! — вслух высказал он не то вычитанную где-то, не то родившуюся в его голове фразу. Эта фраза ему нравилась, а как только он произнес ее вслух, то сразу понял, что выразил ее кричаще-выспренне, чего не любил ни у себя, ни у других. И ему стало неловко. Андрей даже опасливо поглядел по сторонам: «Не слышал ли кто такой надутой фразы?»

Но он был так бодро настроен в это утро, так приятно пахло перезрелой полынкой и бражно-хмельным духом недавно заскирдованной соломы, что молодой агроном вскоре успокоился и со счастливым выражением на лице принялся следить за парящим в высоком небе орлом.

Рокот трактора, слышавшийся за увалом, быстро нарастал. «Повернул назад», — понял Андрей и пошел навстречу.

Вскоре он увидел приближающийся комбайновый агрегат. У штурвала развевался красный флажок. «Ого, отличник!» Андрей заспешил наперерез агрегату.