Страница 30 из 67
— Ты проделал большую работу, — заключает полковник. — Правда, мы все еще далеки от конкретной цели, но твои достижения вселяют надежду. Важно действовать как можно быстрее. И не падай духом! Поверь мне, я почти удовлетворен твоей работой.
А когда я рассказываю ему о нападении украинцев, он восклицает:
— Вот этого-то я больше всего и боялся. Если таким же образом в дело вмешаются наши мафиози, то все может полететь к чертям.
После чего принимается повторять уже сказанное — на тот случай, если я не до конца его понял:
— Пусть Табаков поймет, что мы не собираемся присваивать его капитал. Напротив, мы готовы защитить его от всяческих посягательств. С другой стороны, было бы хорошо, если бы он склонился к мысли заняться здесь какой-нибудь скромной деятельностью, чтобы оказать хоть какую-то символическую помощь нашему делу.
И, опять усомнившись, до конца ли я его понимаю, спрашивает:
— Случалось ли тебе в юности ловить рыбу руками?
— Не помню. Вроде бы случалось.
— Тогда тебе должно быть известно, что, сунув руку во впадину у берега и нащупав большую рыбу, не стоит ее хватать сразу. Иначе она уйдет. Надо слегка погладить ее, чтобы она успокоилась, и только потом вцепиться ей в жабры.
Он по старой привычке смотрит на часы, подавая знак, что разговор окончен, но, прежде чем встать и проститься, произносит бодрым тоном:
— Так что, до свиданья, друг, и удачи!
Позер — высший класс. Интересно, годится ли он на что-нибудь другое, кроме позерства? К тому же считает, что моя легенда бизнесмена обеспечивает мне возможность оставаться здесь до скончания века. И даже не догадывается, что если бы не Табаков, то полиция, скорее всего, давно бы уже скомандовала мне: «Выметайся!»
То ли потому, что полковник избегает и намека на секретность своего приезда, то ли потому, что у Табакова достаточно информаторов, но уже вечером того же дня мне становится ясно, что он осведомлен о моей встрече с Манасиевым.
— Какую оценку дал шеф твоей работе? — спрашивает он, глядя на меня невинными глазами.
— Похвалил, — осведомляю его. И немного помолчав, добавляю: — Надеюсь, не станешь задавать мне дурацкого вопроса, на чьей я стороне — твоей или Манасиева?
— Не беспокойся, это не в моем характере. Я отлично знаю, что в этом мире каждый сам за себя. Допускаю, однако, другое… Прослеживаешь мою мысль?
— Я весь внимание.
— Допускаю, что наступит момент, когда ты попросишь меня стать на твою сторону…
— …Или наоборот.
— Может, и наоборот. Твоя смерть запланирована так же, как и моя. И обе — часть одного и того же плана, в соответствии с которым надо, во-первых, отобрать у меня все, что возможно, после чего ликвидировать, а во-вторых, замести все следы и при этом прихлопнуть тебя.
— Почему ты непременно ожидаешь худшего? — недоумеваю. — Взгляни на жизнь с позитивной стороны…
— Я знаю, что не сказал тебе ничего нового. Не может быть, чтобы ты не разгадал их комбинацию с самого начала. Поэтому и спрашиваю, какой у тебя встречный план?
— Какая муха тебя укусила этим вечером! Нет у меня никакого встречного плана.
— Я бы не спрашивал, если бы не одна мелкая подробность. Моя участь в данный момент фатально связана с твоей.
— Может, ты и прав, но повторяю: у меня нет плана. Просто-напросто игра продолжается.
— Какая именно игра?
— Да все та же, вечная: в чет-нечет со смертью.
— Ты от меня что-то скрываешь, — недовольно рычит он.
— В любом случае вряд ли ты думаешь, что я послан сюда, чтобы охранять тебя.
— И в мыслях подобного не держал. Хочу лишь спросить, до каких пор ты будешь считать, что послан сюда Манасиевым?
— Я послан не Манасиевым.
— А кем же?
— Ты знаешь кем. Я тебе сказал об этом в первый же вечер.
Тишина. Только тихонько похрапывает Черч. Он свернулся на ковре между письменным столом Табакова и моим креслом, всем видом демонстрируя свой полнейший нейтралитет в нашем споре.
— И как бы там ни было, считаю, что выход только один, — произношу через некоторое время.
— Знаю я твой выход, — кивает ТТ. — Но этому не бывать.
— Если взглянуть на вещи трезво…
— Я сказал, Эмиль, этому не бывать. Ты, похоже, забыл, чему нас когда-то учили: власть не отдают. А есть ли большая власть, чем деньги?..
— Но ее, вопреки всему, отдали.
— И потому потерпели крах.
— Не они. Крах потерпела страна.
Делать вид, что помогаешь Центру, имея цель помешать ему. И делать вид, что помогаешь Табакову, не имея цели помочь ему. Схема выглядит довольно простой. Пока не попытаешься реализовать ее на деле.
В привычке ожидать худшего хорошо то, что чаще всего твои ожидания оправдываются. Так происходит и с моим ощущением преждевременности идиллических настроений относительно воцарения покоя в доме Табакова. Я понимаю это, когда однажды в послеобеденную пору встречаюсь на лестнице с неким хорошо одетым и хорошо упитанным господином средних лет, чья внушительная физиономия выглядит еще более внушительной из-за темных очков.
Господин спускается. Я поднимаюсь. Мы расходимся в полном молчании, но что-то подсказывает мне, что незнакомец — итальянец. Причина этому, наверное, темные очки. Итальянцы обожают эту деталь туалета. Не знаю, мафиози ли подражают бизнесменам, или наоборот, но и те, и другие видят в темных очках изысканный символ загадочности и мужского достоинства вкупе с некоторой долей высокомерия.
— Что от тебя нужно этому типу? — спрашиваю хозяина дома.
— Откуда ты знаешь, что ему что-то от меня нужно?
— Когда кто-то собственнолично приходит к тебе, шанс, что он пришел, чтобы что-то отдать, практически равен нулю. Кроме того, мне показалось, что в выражении его лица я уловил некую угрозу, хотя допускаю, что в этом виноваты темные очки.
— Да ты настоящий наследник великого Шерлока Холмса! — констатирует ТТ.
— Я всего лишь шучу.
— Может, ты и шутишь, но положение таково, что мне не до шуток.
И поясняет:
— Он преподнес мне повесть с украинской нефтью в новом издании.
— В переводе на итальянский.
— Верно! В тебя и вправду вселился дух Холмса.
Несмотря на его старания выглядеть так, будто он в хорошем настроении, видно, что он озабочен. Причина известна. Остается услышать подробности.
— Реванш, — объясняет Табаков. — Проиграв матч, украинцы жаждут реванша. И поскольку их выгнали из Австрии как паршивых собак, они обратились за помощью к итальянской мафии. Сеньор в темных очках назвал себя представителем нефтеперерабатывающей компании в Бриндизи, которой я когда-то продал нефть. Он не то чтобы их адвокат, но иногда консультирует их. Я предложил ему встретиться с моим адвокатом, чтобы они, как коллега с коллегой, обсудили проблему. «В этом нет необходимости, — ответил он. — Я не удивлюсь, если сделка с формальной стороны окажется безупречной, но нас, — говорит, — интересует не формальная, а фактическая сторона дела. Мы, — говорит, — специализируемся на фактической стороне дела, и до адвокатских уловок нам нет никакого дела, поскольку мы и сами в этой области магистры. И в данном случае мы не намерены обращаться в суд. Мы урегулируем наши отношения собственными средствами».
Он придвигает деревянную коробку и спрашивает:
— Выкурим по «Ромео и Джульетте»?
— Непременно, — соглашаюсь я. — Раз казус итальянский.
— Гангстерский. Я не сказал ему прямо, но дал понять, что для меня — то дело в прошлом. Я сказал, что из желания сделать ему одолжение, позвоню в Бриндизи, но он не оценил моего жеста. «Кому бы вы ни позвонили, — сказал он, — наше требование останется неизменным: вы должны выплатить известную вам сумму». И под конец, в знак последней милости, предоставил мне два дня на размышление.
— И что ты скажешь при следующей встрече?
— То же самое, что и при первой.
— А при третьей?
— Третьей встречи не будет.