Страница 22 из 67
Откликаясь на нежное приглашение, Черчилль соблаговоляет показаться из-под стола, лениво приближается ко мне, обнюхивает и даже трется о мои брюки.
— Ты только посмотри, — удивляется ТТ, — даже не укусил!
— Он, в отличии от тебя, хороший психолог, — говорю ему, чтобы позлить. — Сразу чувствует приличного человека.
Бульдог красив настолько, насколько может быть красив бульдог. В первый момент, когда я его увидел, он показался мне безобразным даже для бульдога. Однако после той симпатии, которую пес продемонстрировал по отношению к моим брюкам, он начинает мне нравиться. Бульдог снова исчезает под столом, и Табаков возвращается к вопросу о моем служебном положении.
— Значит, говоришь, ты все еще в органах?
— Какие там органы… Ты ведь знаешь, что их ликвидировали.
— Тогда где ты?
— Нигде. Частный предприниматель. Понемногу занимаюсь бизнесом.
— Ты — и бизнес?! И чем именно ты занимаешься?
— Средства связи. Может, слышал — производственная фирма «Вулкан»?
— А что, ты разбираешься в средствах связи? Или это только фасад?
— Фасад, легенда — какая разница…
— И кто стоит за этой легендой?
— Болгария. Ты еще не забыл, что есть такая страна?
— И ты ее представитель?
— Ну, у меня, конечно, нет ранга посла. Поэтому считай, что я просто техническое лицо.
— И что от меня нужно Болгарии?
— Сам знаешь что: вернуть присвоенное.
— А сумму уточнили?
— Найдется, с кем ее уточнить.
— Вероятно, с Манасиевым?
Он явно рассчитывает потрясти меня своей осведомленностью, но должного эффекта не получается.
— Как знать, может, и с Манасиевым.
— В таком случае какова твоя роль?
— Я ведь тебе уже сказал: совсем незначительная. Мы с тобой учились в одной школе, и я приехал, чтобы вытащить тебя из болота, в котором ты увяз.
— Ты меня растрогал! — восклицает Табаков. — Ей-богу, растрогал! Едва сдерживаю слезы.
— Незачем их сдерживать. Богатые тоже плачут.
Он протягивает руку к деревянной коробке, выбирает сигару, потом подталкивает коробку ко мне:
— Выкурим еще по одной, а там посмотрим.
— Не откажусь. Это будет вторая сигара в моей жизни.
Разговариваем, болтаем, дурачимся, не придавая большого значения словам, потому что наше внимание приковано не к словам. И оба отлично сознаем: то, что мы плетем друг другу, — совсем не то, о чем мы в действительности думаем. А думаем мы, грубо говоря, об одном и том же: кто из нас и как может использовать другого.
Уже рассвело, но этот факт можно констатировать только по часам.
— Ты не хочешь выключить свет и открыть занавески, чтобы впустить хоть немного солнечного света? — спрашиваю в какой-то момент. — За окном такое прекрасное утро.
— Откуда ты знаешь, что оно прекрасное? — не без основания сомневается ТТ.
— Так сильно боишься, что кто-то выстрелит в тебя через окно?
— Я и впрямь боюсь, но не этого. Иначе не впустил бы в свой дом агента.
— Потому и впустил, — бормочу, — что не чувствуешь себя в безопасности.
Уже во второй раз замечаю, что кто-то рылся в моих вещах. Вчера я подумал, что это Пешо, на которого Манасиев возложил определенные обязанности, касающиеся моей персоны. Однако прошлой ночью Пешо этого сделать не мог, а мои чемодан и сумка тем не менее обысканы. У меня нет с собой ничего ценного, за сохранность которого стоило бы беспокоиться. Беспокоит меня, скорее, обратное: как бы мне чего ни подкинули.
Утром первым делом расплачиваюсь за отель, погружаю мое скромное движимое имущество в БМВ и отправляюсь на вокзал. Нахожу свободную ячейку камеры хранения, ставлю туда чемодан, запираю дверцу и свободный, как птица, направляюсь в центр. Сходство между мной и птицей не в мою пользу, поскольку я не имею возможности ночевать на деревьях. Но пока меня это не беспокоит. Ведь я только что из постели — и хорошо выспался.
Оставляю машину на одной из улочек, пересекающих Мариахильферштрассе, прямо напротив кафе, из витрины которого могу присматривать за ней. Две венских булочки и две чашки капучино, принесенные молоденькой любезной официанткой, восстанавливают мои силы для новой жизни. Возвращаюсь на свое место за рулем и только собираюсь включить зажигание, как ощущаю под левым бедром что-то твердое. Сначала решаю, что это пружина в сиденье. Пользуясь тем, что улочка пуста, произвожу небольшой осмотр и устанавливаю, что это не пружина, а пистолет. Но не «Тульский Токарева», а его более молодой сородич — 9-миллиметровый Макаров.
Пистолет засунут под сиденье в тщательно подготовленное гнездо. Подобная маскировка требует времени, и это вселяет надежду, что операция с пистолетом — дело рук Пешо, а не какого-то неизвестного злоумышленника, решившего на сей раз дискредитировать меня при помощи незаконно хранимого оружия. Так или иначе, а открытие тревожное, а главное, обременительное. Сначала подумываю выбросить пистолет в мусорный бак, но потом решаю, что лучше отнести его вечером ТТ в качестве дружеского подарка. Если, конечно, до вечера останусь живым, здоровым и ко всему прочему свободным.
Плохо то, что я давно сбросил удобную во всех отношениях куртку и вырядился в неброский, цвета антрацита, костюм — ведь я как-никак бизнесмен и владелец фирмы. Очень неподходящая для ношения пистолета одежда, особенно если нет специально предусмотренной для этой цели наплечной кобуры. Обдумывание проблемы займет некоторое время, в течение которого мне абсолютно незачем держать в руках оружие, поэтому убираю Макарова ко всем прочим мелочам в бардачок. И — вовремя, поскольку почти сразу же с двух сторон машины возникают два незнакомых типа с хмурыми лицами. Опускаю стекло слева в ответ на призывное постукивание и слышу вопрос:
— Где парень?
Неприятный грубый голос. И еще более неприятный вопрос. Хорошо, что хоть задан он по-болгарски.
— Понятия не имею.
— И даже знать не хочешь?
— Как же не хочу, раз уж его навязали мне! Ломаю голову, как поступить: сообщить в полицию прямо сейчас или немного подождать?
— И давно его нет?
— Со вчерашнего вечера.
— Никуда не сообщай. Сиди на месте.
— Черт его знает, куда он мог подеваться. Говорил ведь, что не надо мне никаких олухов в помощники! А теперь думай-гадай, чем заниматься — то ли этого искать, то ли того, другого.
— Ты все еще ищешь его?
— Такое у меня задание.
Один из типов вроде бы хочет сесть в машину. Открываю ему дверцу. Но он не садится. Только заглядывает в салон, как будто чего-то ищет.
— Где тебя можно будет найти при необходимости?
— «Место встречи изменить нельзя» — смотрели такой фильм?
— А ты у нас большой хохмач.
И исчезают.
Теперь, похоже, жди головной боли от этой милой парочки.
Час ночи. Решетка гаража медленно поднимается, но останавливается на середине. Внутри полумрак. Оттуда показывается Макс или Мориц и машет мне рукой: «Заходи».
Табаков отрывает взгляд от бумаг на столе и еле заметно кивает мне. Я знаю, что он едва ли предложит сесть, поэтому сажусь, не дожидаясь приглашения.
— Могу я быть уверен, что на этот раз ты не привел за собой хвост?
— Не сомневайся.
Незачем рассказывать ему, какие меры предосторожности я предпринял на сей счет, но я уверен: хвоста за мной не было.
— Ты не сказал, в какой гостинице остановился.
— А зачем? Я оттуда съехал.
— И где ты сейчас?
— Под открытым небом. Правда, в моем распоряжении личный БМВ.
— И ночевать собираешься в машине?
— Лучше в машине, чем на тротуаре.
— Какой еще тротуар! Здесь дюжина комнат, а он собирается спать на тротуаре, чтобы потом всем рассказывать, какой я скупердяй.
Он постукивает толстыми пальцами по столу, словно пробует клавиши пианино.
— Мне ничего не стоит поселить тебя здесь, но тебе это не понравится. Будешь чувствовать себя как в тюрьме. Поэтому рассмотрим другие варианты. Например, Марта. Да, этот вариант будет лучшим.