Страница 28 из 82
Мертвенный свет ракет заливал иногда весла, каски солдат, продолговатое тело ручного пулемета и цинки с патронами на дне лодки. Пока все шло благополучно. Вражеский огонь стянули на себя высаживающиеся южнее мотострелки.
— Быстрее, быстрее, — торопил Иван Абрамович.
Где-то на середине реки по лодке хлестнуло случайной очередью. В пробоины тонкими струями ударила вода. Бойцы забеспокоились.
— Сидеть! — прикрикнул он шепотом. — Ничего страшного. Вычерпывай касками! — и с благодарностью отметил одного из сибиряков. Сорвав рубашку, тот ножом заделывал щели.
Зашуршали камыши. Плыли, раздвигая зеленые заросли. Потом попрыгали в воду, поднимая над головой оружие и ящики с патронами.
— Жми, — оттолкнув нос лодки, сказал Иван Абрамович лодочнику. — К утру возвращайся с подкреплением.
И тотчас началось. Расплескивая вспышки пламени, с берега ударили немецкие автоматчики. Сопротивление их было подавлено сразу. Но Иван Абрамович понял, что радоваться пока нечему. Автоматчики, видимо, всего лишь береговое охранение. Свою задачу они выполнили, дали знать тем, что засели в окопах на высоте. Оставалось только одно — броситься вперед, сейчас же, немедленно, неся ящики с патронами и первых раненых. Иначе не миновать гибели. Скорый рассвет зальет светом прибрежные заросли, и тогда конец. Чувствуя это, вдруг ощутив холодок где-то близ сердца, раздирая плохо слушавшиеся, ставшие резиновыми губы, Иван Абрамович закричал:
— Впе-ре-од, на высоту! Впе-ере-од!
Ударили пулеметы. По осыпавшимся камешкам, по выпавшей к утру росе, в скользящих сапогах, они бежали вперед, вверх, вверх. В этом движении было для них все: и их спасение, и их победа, и их помощь прижатым к прибрежным камням мотострелкам.
— Впе-е-ре-од!
Лязгал металл, пулемет с вершины бил короткими захлебывающимися очередями. Пули летели мимо и выше. Бойцы инстинктивно чувствовали, что там, на горе, растерялись, еще не видят их в темноте.
— Впе-ре-од!
Сердце было готово вырваться из груди. Иван Абрамович видел бегущих слева и справа от него людей. Кто-то, переломившись в поясе, сделал несколько косых неверных шагов, упал, держась руками за бок. К упавшему метнулись двое. Подняли. Поддерживая, побежали. Из-за горизонта взметнулось красное облачко. Ах, как пахнет полынь — горькая смертная трава!
Взбежали на высоту. Пахнуло ветром.
— Ура-а!
Бойцы прыгали в окопы на сбившиеся каски. Мелькали приклады, побелевшие в напряжении руки, сжатые кулаки. Наконец, все было кончено. Коваленков вытер потный лоб:
— Есть, тут мы… Наша высота!
Сложили убитых немцев за бруствером, освободили окопы от всего ненужного. Солнце застало бойцов готовыми к бою.
Иван Абрамович, уложив руки на бруствер, разглядывал через овражек деревушку у подножия высоты. Из-за деревни тянулась белесая дорога. «Петровки» — вспомнил название деревни Иван Абрамович и вдруг не поверил себе: от деревни по дороге двигалась открытая немецкая автомашина.
— Иванов! — позвал он одного из бойцов. — Гляди! А ну-ка мы их…
Раздались выстрелы. Машина дернулась и съехала на обочину. Может быть, пуля попала в скат или убило шофера. Три фигуры выпрыгнули из машины и устремились к лощинке. «Ага, не любишь!»
Досмотреть, чем кончится дело, Иван Абрамович не успел. «Товарищ старший сержант», — позвали его, но он и сам уже понял, что сейчас произойдет.
Из-за леса выпрыгнули три темных крестика и, быстро увеличиваясь, пошли на высоту. За ними еще, еще…
— Все по окопам! — страшным голосом закричал Иван Абрамович и, оседая за бруствер, успел увидеть надвигавшийся на него вал взвихренной разрывами, разлетающейся осколками и камнями земли. На бреющем полете пронесясь над окопами, самолеты перевалили через высоту и ушли на Днепр. Там сразу заухали взрывы, полетели в воздух обломки чего-то, несколько лодок спешно отгребали назад.
«Все, теперь помощи не жди!» — подумал Иван Абрамович и крикнул по цепи, чтобы готовили автоматы. Он знал: сейчас немцы пойдут. И они пошли. Солнце светило сзади, и это было удобно для воинов Ивана Абрамовича. Каждый кустик внизу вырисовывался как на картинке. Меж этих кустов начали перебегать люди в касках и мундирах…
До войны Иван Абрамович работал в межрайонной конторе «Заготскот». Дел как будто было и не особенно много, однако раньше вечера он никогда не возвращался. Обработав очередное стадо против инфекции, Иван Абрамович присаживался с мужиками покурить, прислоняясь спиной к дощатой перегородке. Иногда к вечеру начинался туманный грибной дождь. С неба сеялась мельчайшими капельками влага, дымчато оседая на травах. И приятно было курить, ощущая себя хозяином всего, что вокруг тебя. Иногда по субботам из колхоза приезжал брат, привозил немного чистого зерна прошлого умолота, говорил:
— Это я тебе. Бери. У меня теперь все есть.
И действительно, у них было все. Отец, старик Казаев, растерянно смотрел на сыновей: как же так? Сколько он уже прожил на свете, и выходит, что жил-то не так, выходит, оказался не умнее своих сыновей. У них сапоги, у них по вечерам вкусные чаепития с белым хлебом и неспешными разговорами, а он всю свою жизнь прощеголял в лыковых лаптях и домотканой холстине. Как же так?
Иван, нацеживая очередной стакан чая, говорил:
— Жизнь теперь такая пошла, батя. Советская власть к счастью весь народ хочет повернуть…
А эти, внизу, тоже хотели повернуть жизнь, но по-своему. Иван Абрамович вспомнил, как провожали первых мужиков на войну. Уж и след пропал на дороге, по которой те уезжали на фронт, а у крайних домов все стояли и стояли женщины, которым одним теперь выпадали и вся работа, и домашнее хозяйство, и воспитание ребятишек… Эх!
— Коваленков, — крикнул Иван Абрамович сибиряку. — Ты правее гляди, в овраг гады просачиваются. Ну-ка покажи им дорогу оттуда, чтоб не заблудились.
На смену отбомбившимся самолетам появились новые. К полудню где-то правее немцы установили минометы. И теперь все постоянно перемежалось: сбросив часть груза на высоту, самолеты уходили на Днепр, сразу за ними поднимались в атаку пехотинцы, а когда, в который раз встреченные в упор, они, теряя убитых, откатывались вниз, над окопами с визгом начинали рваться мины.
Взвод почернел. Не хватало воды, бессонная ночь обвела кругами глаза. Несколько человек лежало в глубине окопчиков неподвижно.
Положив локоть на бруствер, Иван Абрамович обшаривал глазами все видимое пространство. Деревья горели. У мотострелков то вдруг вспыхивала жестокая перепалка, то стихало, и тогда там слышались лишь одиночные выстрелы. Сердце сжималось. А что, если батальон уже сброшен в Днепр, и немцы выстрелами в упор добивают раненых?.. Выше река делала изгиб, уходя на запад. Вот если бы гранат побольше, можно было бы попытаться в темноте отсечь засевших на мысу немцев и искупать их в реке как следует, они же не знают сколько здесь на высоте человек. «Нет, это рискованно, — отговаривал себя Иван Абрамович. — Хотя бы благополучно высидеть тут до вечера».
Шесть раз за день на высоту обрушивался ад — шквал авиабомб и артиллерийских снарядов, надрывали душу мины и упорно стремились вверх темные фигуры пехотинцев. Шесть раз отбивали бойцы атаки врага.
Ночь наступала темная, тревожная. За весь день ни у кого во рту не было маковой росинки. Хотелось пить. От реки потянуло было туманом, но он растекся сыростью по прибрежной траве, заставив пожалеть об оставленных на том берегу шинелях. Выставив дозорных, Иван Абрамович попытался заснуть хотя бы часок, но не смог — не давала покоя тревога. Переползая, он продвинулся сначала в один конец укрепления, потом в другой. Все было разворочено авиабомбами. Бойцы сидели, привалившись спинами к стенкам уцелевших окопчиков, некоторые курили, постанывали раненые — никто не спал.
Стоящий на правом фланге один из Коваленковых сказал Ивану Абрамовичу:
— Смотри, командир. Какая-то возня была здесь у немцев. Затевают что-то.