Страница 23 из 29
Почему возникновение личной, или авторской, поэзии, т. е. поэзии, в которой, казалось бы, впервые становится возможным изображение внутреннего мира человека, так сказать, изнутри, было в то же время значительным регрессом в силе и яркости, с которыми этот внутренний мир мог быть изображен?
Для скальдической поэзии искони была характерна действенность, направленность на достижение определенной цели, а именно обеспечение конкретного лица славой в случае хвалебной песни, его посрамление в случае "нида". Поэтому дело скорее всего заключается в том, что вставные фразы рассматриваемого тина были не столько выражением чувства, сколько попыткой воздействовать на конкретную женщину с целью склонить ее к любви, добиться ее расположения и т. п. Подобно тому как в хвалебных песнях действенность обеспечивалась соблюдением определенной формы, а не искренностью чувства (хвалебную песнь, которая была "выкупом головы", скальд сочинял о своем злейшем враге!), так и в стихотворных обращениях типа "я страдаю от любви к ней" соблюдение определенной формы было важнее искренности чувства. Характерно, в частности, что женщина, на которую были направлены стихи, как правило, никак не была в этих стихах индивидуализирована. Важно было, чтобы она была обозначена тем или иным кеннингом женщины, но любой такой кеннинг мог быть применен для обозначения любой женщины. Но и автор в силу трафаретности своего обращения к женщине выступал в сущности как своего рода "безличный лирический герой".
Любопытной иллюстрацией того, насколько неиндивидуализировано бывало стихотворное обращение к женщине, может служить рассказ в "Саге о побратимах" о том, как скальд Тормод сначала обратился в стихах к девушке по имени Торбьёрг, но потом, переехав в другую местность, обратил те же стихи к девушке по имени Тордис (с которой знался раньше), но когда Торбьёрг явилась ему во сне и угрожала, что нашлет на него болезнь глаз (что она и сделала), Тормод по совету отца при многих свидетелях снова обратил свои стихи к Торбьёрг.
Что же касается действенности, которая приписывалась стихотворному обращению к конкретной женщине (а в скальдической поэзии, как правило, речь идет о конкретных лицах), то она всего очевиднее из запрещения таких стихов по закону. "Если мужчина сочиняет мансёнг (об этом термине см. сн. 41) о женщине, он может быть объявлен вне закона", - говорится в "Сером гусе", исландском своде законов. [Grбgбs, udg. af V. Finsen, Kjшbenhavn, 1852, II, p. 184; Grбgбs. Staрarhуlsbуk. Kjшbenhavn, 1879, p. 393.]
В общей массе скальдических стихов обращения к конкретной женщине занимают ничтожное место, и они встречаются только в отдельных висах. [Все они собраны в кн.: Einarcson B. Skбldasцgur. Reykjavнk, 1961.] Они есть у очень немногих скальдов, а именно у Эгиля, Хальбьёрна Оддссона, Бьёрпа Асбрандссона, Халльфреда, Гуннлауга, Тормода, Бьёрна Арнгейрссона, Иллуги Брюндёласкальда, Скраут-Одди, Эйнара Скуласона, Рёгнвальда Кали и у норвежских королей Олава Святого, Магнуса Доброго и Магнуса Голоногого. Есть также несколько обращений такого рода, сохранившихся как отдельные анонимные строчки или анонимные отдельные висы. Всего больше таких обращений у Кормака (почти половина). Поэтому его считают "трубадуром севера", а его стихи - вершиной лирического искусства. "Лучшие из его стихов - самое прекрасное и наиболее глубоко прочувствованное в поэзии скальдов", - говорит Йоун Хельгасон, современный исландский ученый и поэт, многие из стихов которого в противоположность стихам скальдов действительно глубоко прочувствованы. [Helgason J. Norges og Islands digtning. - In: Nordisk kultur, Stockholm; Oslo; Kшbenhavn, 1953, p. 148.]
У Кормака лирические вставки типа "молодая женщина пренебрегает мной", "это огорчает меня", "мое томление никогда не пройдет" и т. п. встречаются только в четырнадцати из шестидесяти пяти вис, приписываемых ему, и эти висы всегда содержат, кроме того, различные отрывочные сообщения фактического характера, привязывающие вису к конкретной ситуации, но большей частью не имеющие никакого отношения к чувствам Кормака. Поэтому вне саги приписываемые ему висы не только не образуют какого-то лирического целого, но, как правило, и совершенно непонятны. Лирическое содержание вчитывается в его стихи в той мере, в какой его подразумевает сопровождающая их проза, в которой рассказываются перипетии его отношений со Стейнгерд (он любит ее с первого взгляда и вскоре обручается с ней, но не является в условленное время, и ее выдают за Берси, после чего Кормак сражается с ним на поединке, и Стейнгерд разводится с Берси, но Кормак снова упускает возможность жениться на ней, и она выходит за Торвальда Тинтейна, который после ряда поединков готов уступить Стейнгерд Кормаку, но теперь она отказывается стать его женой, и он уезжает из Исландии и погибает, сражаясь с каким-то великаном).
В стихах Гуннлауга лирические вставки есть только в трех из тринадцати приписываемых ему вис, а у Халльфреда - в трех из двадцати восьми. А между тем в сагах об этих скальдах любовь к женщине (Хельге Красавице в "Саге о Гуннлауге" и Кольфинне в "Саге о Халльфреде") играет большую роль. Грубой ругани по адресу соперника в висах Халльфреда гораздо больше, чем проблесков лиризма.
О зашифрованности скальдических лирических вставок кеннингами могут дать представление, например, такие: "Этот луч луны век Фрид золотого ожерелья [= ее глаза] будут причиной горя мне и Хлин колец [= ей]" (sб geisli hvarma tungls gollmens Frнрar sэslir mina oюurpt ok hringa Hlнnar, - B I, p. 70); "Я не забываю любить Эйр огня вод [= ее]" (Mi
Во всех вышеприведенных примерах (они принадлежат разным авторам) пикак не индивидуализирован не только объект чувства, т. е. женщина (все кеннинги женщины совершенно условны), но минимально индивидуализировано и лирическое "я", так как и выражение чувства совершенно трафаретно ("Я страдаю из-за нее" и т. п.).
Но в скальдической поэзии возможно еще меньше индивидуализированное лирическое "я". Я имею в виду скальдические стихи, в которых автор говорит не о своих душевных страданиях из-за женщины, а об испытаниях, которым он подвергается (в битве или во время бури на море), и при этом восклицает: "О, женщина!", - обращаясь не к какой-либо конкретной женщине, а к воображаемой, абстрактной слушательнице. Примеров такого обращения в скальдической поэзии немало, и они встречаются уже у древнейших скальдов. В висе, которую Харальд Суровый сочинил, идя в свою последнюю битву, это обращение к женщине более развернуто ("так велела Хильд земли сокола [= женщина]" и "носительница ожерелья велела мне некогда высоко держать подставку шлема [= голову]"). Однако чисто формальный характер этих упоминаний женщин явствует из рассказа о том, как он сочинил эту вису. [Heimskringla, III, p. 188; Fagrski